Клыч Кулиев - Суровые дни (книга первая)

• Название: Суровые дни (книга первая)
• Автор: Клыч Кулиев
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Роман
• Год: 1967

Классик туркменской литературы Махтумкули оставил после себя богатейшее поэтическое наследство. Поэт-патриот не только воспевал свою Родину, но и прилагал много усилий для объединения туркменских племен в борьбе против иноземных захватчиков.

Роман Клыча Кулиева «Суровые дни» написан на эту волнующую тему. На русский язык он переведен с туркменского по изданию: «Суровые дни», 1965 г.

Книга отредактирована на общественных началах Ю. БЕЛОВЫМ.

---

Ярость ударила Тархану в голову. Он с ненавистью глянул на Садап и срывающимся голосом произнес:

— Знаете что, тетя… Вам, видно, жизнь не в жизнь, пока грязью не обольете кого-нибудь!..

Садап усмехнулась, но, притворяясь удивленной, сказала:

— А что, разве не так? Может ли быть порядочность в наложнице, привезенной поперек седла? Пойди вон в Карабалкан к Овезберды-хану, спроси там — кто только не спал с ней до сердара!

— Кончайте, тетушка! — не выдержав, крикнул Тархан и выскочил, с силой хлопнув дверью.

Некоторое время Садап удовлетворенно хихикала, сидя на корточках. На лице ее было такое выражение, как у картежника, которому неожиданно повезло в игре.

— Так-так, — бормотала она, глядя на дверь, — не зря у меня сегодня целый день сердце билось. Ха, таких плутов, как ты, я мигом обведу вокруг пальца…

Она посидела еще немного и направилась в кибитку к Лейле.

Как и Тархан, Лейла с нетерпением ожидала ночи. Сперва она в волнении слонялась по кибитке, обострившимся слухом ловя малейший шорох. Но потом поняла, что следует заняться делом, чтобы отвлечься от тревожных дум, и стала старательно наводить порядок в кибитке. «В последний раз, — думала она, расставляя чайники, стряхивая коврики, выравнивая складки на аккуратно убранной постели, — это в последний раз…» Сердце ее трепетало и билось, как птица, попавшая в силок, но чувствующая, что коварная петля вот-вот отпустит ее. Все горести, выплаканные и не выплаканные в этой кибитке, все унижения и муки сгладились, потускнели, отодвинулись в неясную даль перед тем огромным счастьем, которое должно было открыться для нее в эту ночь.

Неожиданное вторжение Садап напугало Лейлу до того, что на лбу у нее выступил холодный пот, а пиала, которую она собиралась поставить на полку, выскользнула из ослабевших рук и мягко стукнулась о кошму. Вдоволь насладившись ее замешательством, Садап сказала:

— Готовься к отъезду! Сердар велел привезти тебя в Астрабад! Как только Илли-хан вернется, отправишься с Тарханом. Слышишь, проклятая аллахом, что я тебе говорю? Родственники твои нашлись.

Лейла слышала, но ей трудно было справиться с охватившей ее нервной дрожью. Тархан… Почему именно Тархан?.. Что это — внезапная удача или хитрая ловушка? Если бы это сказал другой человек, она от радости запрыгала бы, наверно, по кибитке. Но весть принесла Садап, от которой добра дожидаться — все равно что шерсть на змее искать. Поэтому Лейла молчала.

А Садап все распалялась:

— Хаким сердара в зиндан бросил и сказал, что не отпустит, пока тебя не привезут… Вах, будь ты проклята, потаскуха безродная! Из-за тебя вся наша жизнь вверх дном перевернулась!..

«Почему из-за меня? — недоумевающе подумала Лейла. — Разве не говорил Тархан, что сердара схватили из-за того, что он коней не хочет отдавать шаху?» Конечно, она не подозревала, что, говоря о перевернутой вверх дном жизни, Садап имела в виду в первую очередь себя, испытавшую после появления Лейлы немилость сердара.

— Собирайся в дорогу, бесстыжая тварь! — сказала Садап.

Лейлу вдруг возмутили ее оскорбления.

— Не поеду! — решительно сказала она. — Никуда не поеду!

— Что?! — взорвалась Садап. — Ты мне голову не морочь, шлюха! Попробуй только не поехать! Хватит и того, что ты нам крови попортила!.. Будь моя власть, я бы знала, подлая, что с тобой сделать!

Она со злобной яростью ущипнула Лейлу так, что бедняжку всю передернуло, и вышла, бормоча себе под нос проклятия.

Глава пятнадцатая ВОСКРЕСШИЙ ШИХ

День был ясным и солнечным, но к вечеру со стороны моря потянулись черные вереницы туч, обещавшие дождь. Сначала тучи ползли порознь, потом, догоняя друг друга, стали сливаться в сплошную черно-сизую пелену. Поднялся пронзительный ветер, тяжело упали на пыльную землю первые тяжелые капли. А к ночи разразилась настоящая буря.

Когда погода начала портиться, Тархан суеверно подумал, что это недоброе предзнаменование. Но быстро взял себя в руки, сообразив, что скорее — наоборот, бурная ночь может помочь беглецам. С этими мыслями он незаметно уснул, а когда проснулся, вокруг была такая темень, что хоть глаз коли, а за стеной мазанки свистело, ухало и плескалось.

Тархан на босу ногу натянул сапоги, накинул на голову халат и вышел. Дождь лил как из ведра. Холодный ветер дробил с налета водяные струи, больно сек брызгами лицо. На небе не было видно ни одного просвета. Джигиту показалось, что в мире не осталось ничего живого, что в нем безраздельно властвует слепая ярость стихии. Но присмотревшись, он увидел, что в кибитке Садап горит свет и с острой неприязнью подумал: «Сидит, старая карга! Не спится проклятой!»

В кибитке Лейлы тоже мерцал слабый огонек.

— Ждет моя газель! — с теплой лаской тихо сказал Тархан.

Не обращая внимания на дождь, Тархан прошел в конюшню, подбросил лошадям сена, похлопал своего гнедого по гладкой шее. Конь повернул голову, шумно выдохнул теплый воздух и снова захрустел сеном.

В просвете двери мелькнула неясная тень. Тархан метнулся к выходу, но там никого не было, только шепелявил и хлюпал дождь да голодным волком завывал время от времени ветер. Тархан долго, до боли в глазах вглядывался в темноту. На душе стало как-то смутно и тревожно, скверным предчувствием кольнуло сердце. Он потряс головой, отгоняя непрошеные мысли, и вдруг увидел, что в ночи мерцает еще один светлячок. «Это — у Ивана!» — догадался Тархан и вспомнил, что они так и не попили утром вместе чаю. Потом подумал о бодрящем напитке Ивана, делающем человека решительным и храбрым, — этот напиток был бы ему сейчас очень кстати. И он решительно зашагал к мазанке Ивана.

Собственно, это была не совсем мазанка. В начале лета ее построили по приказу Адна-сердара из бревен, за которыми специально ездили в Гапланлы. А потом обмазали сверху глиной. Дело в том, что Адна-сердар давно уже вынашивал мысль заиметь собственную большую кузницу, такую, как у Аннаберды-хана, где сам сердар неоднократно чинил ружье.

Вообще-то построить кузницу и приобрести необходимый инструмент было для сердара совсем несложно, намного труднее было найти хорошего кузнеца. А сердар хотел не какого-нибудь, — он мечтал о мастере, сумевшем бы превзойти кузнеца Аннаберды-хана, — тот мог не только ковать кетмени и сабли, не только чеканить узоры по металлу, но и разобрать по винтику и снова собрать ружье. Хан привез его из Хивы, заплатив огромные деньги: говорили, что пятьсот золотых. Правда, знающие люди уверяли, что не пятьсот, а только триста, но разве триста золотых — малые деньги? Это цена пяти крепких рабов! Но сердар, несмотря на свою жадность, заплатил бы такую цену. Он знал, что добрый кузнец за год возвратит с лихвой все расходы. Вот где только найти такого кузнеца, как не обмануться в выборе?..

Ивана привезли из Хивы специально посланные люди Адна-сердара. Он был таким же несчастным, разлученным со своей родиной горемыкой, как и Тархан. Но Тархан как-никак жил среди своих. Чтобы увидеть родные крал, ему стоило только перейти горы Копет-Даг. А родина Ивана…

Никто здесь не мог даже представить тех мест, откуда он. Далеко Россия… До Хивы и то полмесяца добираться нужно. А до Оренбурга — еще сорок переходов, — там только и начинается родина Ивана.

Когда он рассказывал о России, о том, как попал в эти края, слушатели только диву давались и от всего сердца сочувствовали тяжелой судьбе бедняги. Как не сочувствовать! Ивану в ту пору было пятнадцать-шестнадцать лет. Отец его, военный, служил в крепости Ильинск, близ Оренбурга. Это был важный оборонительный пункт России. От крепости до самой Хивы расстилалась пустыня, на которой изредка появлялись со своими атарами скотоводы. Здесь же тянулись и караванные тропы, по которым хивинские купцы доходили до самого Урала. Они привозили каракуль, ковры, чай, шелк и увозили сукно, бархат, сахар, стекло, бумагу, самовары. Нередко такие путешествия кончались несчастьем: разбойники, промышлявшие грабежом путников и перевозкой рабов из России, рыскали по широкой степи, как волки, не давали житья мирным людям.

Иван был одним из множества несчастных, попавших в лапы разбойников. Его печальная история началась так. В один из летних дней, закончив учение в Оренбурге, Иван возвращался домой. Отец прислал за ним специальный фаэтон, запряженный тройкой коней, и на всякий случай — пятерых солдат для охраны. В это время в окрестностях Оренбурга было не особенно опасно: разбойники знали, что к городу подтянуто много войск, и не рисковали появляться поблизости. Вот почему отец не волновался за сына.

Иван ехал в приподнятом настроении, радуясь предстоящей встрече с отцом, матерью, с маленькой сестренкой Наташей. Старый кучер тихо напевал солдатские песни. Любуясь зеленым бархатом трав, сплошь покрывающих холмы, Иван с удовольствием слушал песни старика и сам порой подпевал ему. Незаметно он задремал. Но вдруг фаэтон резко остановился, послышались выстрелы и крики. Не успел Иван открыть глаза, как безжалостная рука схватила его за шиворот и швырнула на землю.