Екатерина Домбровская-Кожухова - Воздыхание окованных. Русская сага

• Название: Воздыхание окованных. Русская сага
• Автор: Екатерина Домбровская-Кожухова
• Издательство: ALTASPERA PUBLISHING HOUSE BOOKSTORE
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Далее следовала истории ее любви к Жоржу, его трагическая гибель, Верины страдания и, наконец, начало ее интенсивной деятельности на литературно-художественном поприще, духовный кризис, с которым было связано и оживление ее интересов к новейшим религиозным течениям того времени. Вот как излагает Пругавин рассказ Верочки о пережитом ею духовном кризисе:

«В результате пережитого кризиса вера, воспринятая некогда от умной и любимой бабушки, горячая, наивная, слепая вера растаяла и исчезла как сон. Но отношение к религии, как к чему-то огромному, важному, безусловно необходимому в жизни отдельных людей и всего человечества, осталось. Остался прежний живой интерес к религиозным исканиям, к новым течениям в области религии и этики. (…) Г-жа Гончарова высказала, что ее особенно интересует личность "старца" и "пророка" Григория Распутина, о котором она слышит со всех сторон и относительно которого она нашла в моих материалах много сведений, исходящих как от его почитателей, так и от его врагов. В обществе о "старце-пророке" создаются и распространяются целые легенды. Он становится исторической фигурой».

Итак, «горячая, наивная и слепая вера» бабушки Анны Николаевны исчезла как сон… Много бы я дала, чтобы поточнее понять, какой смысл вкладывала Вера в эти слова «наивная» и «слепая». Ведь все было не так… Анны Николаевна верила в Бога вовсе не наивно и тем более, не слепо. О том свидетельствуют ее глубокие, мудрые письма супругу, ее рассудительное и выдержанное ведЕние дома, ее поистине христианская твердость и мужество в испытаниях, ведь именно в этом горниле проходила проверку ее вера, которую правильнее было бы назвать глубоким д о в е р и е м Богу. Ни разу в жизни не сорвался с ее уст ропот — ни когда младенцев своих хоронила, ни когда дочь и трех взрослых сыновей отпевала… О такой простоте и преданности Богу можно было бы только мечтать и перед ней преклоняться. А наивной называть только из-за неспособности понять…

Что же случилось в Верой и Катей, и с тысячами подобных им молодых душ в конце истории Российской Империи? Почему их вера не выдержала первых соприкосновений молодости с испытаниями и искушениями жизни, почему не укоренил и не укрепил их веру Закон Божий, который совсем неплохо преподавался в гимназиях и который, несомненно, усердно учили такие исправные девушки, как Вера и Катя; почему не помогло пребывание в церкви и участие в Таинствах (пусть преимущественно только раз в год), почему не смогла передаться им святая вера родительская или, точнее — предков, почему русский быт, казалось бы, тогда еще свидетельствовавший о неколебимости православия в России, не сберег души взрослевшей молодежи, которые подвергались совне таким страшным искушениям и соблазнам?

* * *

«Можно быть в числе христиан, и не быть христианином. Это всякий знает» — предупреждал соотечественников святитель Феофан Затворник. Можно исполнять все уставы Церкви, быть «исправным, степенным и честным в поведении», но не иметь в себе истинно христианской жизни, то есть быть бесплодным. «И часы хорошие идут исправно, — сокрушался святитель Феофан, — но кто скажет, что в них есть жизнь?».

То, что принималось тогда в России за жизнь христианскую, благочестивую, — было сплошным самообольщением. На самом деле эта жизнь уже не одно столетие постепенно растрачивала свою огненную, спасительную силу, свою Евангельскую соль. Но «Аще же соль обуяет, чим осолится?» (Лк.14:34).

Такие молодые души, как Верочка и Катя, — а их было много, добрых, порядочных, с очень хорошими задатками молодых людей, как это не парадоксально, не узнали и не почувствовали живого огня настоящего христианского воспитания, того огня, который возгоревшись в сердце человеческом, сколько бы лет от роду ему не было, влечет душу навстречу Богу, пробуждает в ней ревность изменения своей жизни и, главное, самое себя по Заповедям Божиим; огня, который закаливает нас мужеством познавать самих себя в своих греховных глубинах, в своих недолжных душевных расположениях, противоречащих Христовой Правде и Духу. Этот огонь подвигает человека на самую страшную брань — с самим собой чистоты сердца ради. Вставший на этот путь и много на нем потрудившийся, не без слез и крови с собой поборовшийся, веру свою зловонным ветрам времени уже не подставит и не уступит. Если только духовно задремлет человек или начнет превозноситься и Бог за это попустит ему наказательное падение…

Если бы Вере и Кате открылась Церковь Христова не как некое всем известное учреждение, но как новая благодатная жизнь со Христом и во Христе, движимая Духом Святым, если бы они еще со времен их раннего отрочества начали вкушать этой новой жизни, погружаясь в стихию великой духовной работы человека над собой (а молодости нужны подлинно великие цели, чтобы загорелось сердце, чтобы энергию было куда приложить), о путях и способах которой оставили нам великое научение святые отцы древности и наших времен, — не отошли бы эти юные сердца «на страну далече» (Лк.15:13)

Если бы они еще с отрочества были введены глубоко в мир Евангелия, в познание и п о н и м а н и е Священной истории человека и человечества и единственного пути его спасения, проложенного подвигоположником Христом, в осознание необходимости для всех и каждого не вальяжной, а подвижнической христианской жизни — самоотречения, и напряжения всех сил в духовной работе над своим внутренним человеком, над душой своей, — если бы им открылся весь ужас бездумного существования человечества, все цели своей жизни полагающего только на земле, в то время как все мы умираем, а значит, цели наши не могут быть здесь — они там, в другой жизни; если бы с детства этот необъятный горизонт человеческой жизни, это бездонное (не Кантовское) Небо, этот вход в Вечную жизнь, это всеянное в нас «зерно горушично» — «мнее всех семен есть земных», которое в нас при трудах наших духовных и Божием воспомоществовании возрастало бы и бывало «более всех зелий» и творило «ветви велия, яко мощи под сению его птицам небесным витати» (Мк.4:31–32), — если бы им все это было хотя бы приоткрыто — история России не закончилась бы такой кровавой развязкой, а жизни Веры и Кати, как и множества других их сверстников не оказались надломленными, души — опустевшими и голодающими, а вслед за ними и жизни их детей, уже вовсе не умевших помнить веру отцов; а потом и внуков, которые ценой огромных утрат и скорбей, за молитвы давно усопших благочестивых предков, все-таки вопреки всему потянулись возвращаться в дом Отчь — в Церковь Христову, чувствуя в себе еще пусть слабо, но пробуждающийся, оживающий и возгорающийся спасительный огонь духа, тоскующего о Боге и ведущий к Нему…

* * *

«Я не институтка, а современная женщина». Представляю, к а к сказала это Вера, и какой она была уже году в 1913–1914. Умная, высокая, красивая, в щегольской бархатной шубке с наимоднейшей муфтой, которую она, войдя, умела ловко и красиво отшвырнуть в сторону. Самостоятельная, независимая, благородная… Почему-то тут к месту вспомнилось высказывание уже очень пожилой Анны Григорьевны Достоевской, которая, когда ее спросили, как это она решилась будучи 20 летней девочкой, выйти замуж за старого (на 24 года старше), больного писателя, бывшего каторжника, без средств, обремененного семьей и родными, ответила: «Я же была девушкой шестидесятых годов!». Замечательный ответ, подтверждающий существование в России не только тех уродливо-стриженных женщин-эмансипе революционного типа, но и поколения, я бы сказала, не тепличных, но сильных духом девушек.

Такой была Анна Григорьевна: хорошо воспитанная, и образованная, порядочная и умеренная девушка, которая нашла в себе силы стать опорой своему мужу, взвалить на свои плечи огромный семейный груз и с честью донести его до конца. Так что в шестидесятых годах, кроме многих известных минусов, крылось нечто и положительное, что при надлежащем духовном векторе могло принести замечательный плод для России. Не случайно Достоевский говорил, что будущая судьба России в руках русских женщин. Такие, как Анна Григорьевна, исповедовали высокие нравственные принципы, хранили веру Христову, были готовы к серьезной любви, к несению жизненных крестов — к служению семье и людям. И по многим статьям этот красивый и сильный женский тип с отличием прошел проверку, выдержав и революцию, и гонения, и невзгоды, и нищенское существование, сохранив при том свое человеческое достоинство и души. Вот только в отношении сбережения веры Христовой все же дело обстояло много сложнее…

«Многие переживания», о которых говорила Вера Пругавину где-то в 1913 году, будучи молодой, здоровой и вполне хорошо устроенной женщиной, были явным преувеличением, в особенности в сравнении с тем, что ей еще пережить предстояло: революцию и крушение всего устава жизни семьи, всей России; скоропостижную смерть любимого отца в 1919 году, развод с мужем в том же году, скоропостижную смерть от чахотки всеми любимой кроткой двадцатишестилетней дочери Николая Егоровича Леночки в 1920 году, голод, в 1921 году скорбное умирание дяди Николая Егоровича Жуковского, немного пережившего свою любимую дочь; нелепый брак с Сережей Жуковским, который в 1924 году скоропостижно умер от запущенного аппендицита, бесконечные обыски, затем в 1931 году — лишение всех прав, жизнь «лишенки», тучи над Ореховым — над тем малым наделом земли, который оставили себе Жуковские и Микулины, давно уже — еще до революции — раздав почти все то немногое, что у них было; тяжелая одинокая тридцатилетняя деревенская жизнь, превратившаяся в борьбу за выживание; перо, давно уже выпадающее из рук, невозможность вернуться к писанию, никомуненужность, усталость, болезни, аресты, начало создания музея, война, одинокая и бедная старость, болезни, горькая кончина в больнице.