Екатерина Домбровская-Кожухова - Воздыхание окованных. Русская сага

• Название: Воздыхание окованных. Русская сага
• Автор: Екатерина Домбровская-Кожухова
• Издательство: ALTASPERA PUBLISHING HOUSE BOOKSTORE
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Похоронила Анна Николаевна и любимого мужа, скончавшегося, как и жил, почти все время, вдали от родного Орехова — в Новом Селе под Тулой, в имении старшего сына Ивана, где Егор Иванович служил управляющим. Жизнь в разлуке и с редкими свиданиями была их совместным супружеским крестом, который они несли с невероятной стойкостью и смирением.

А еще через несколько лет Анну Николаевну ждало еще одно горе: в Цусимском сражении в 1905 году геройски погиб любимый всеми внук Жорж ее — мичман Георгий Иванович Жуковский. Ему тогда только что исполнился 21 год, это был юноша удивительного обаяния, души глубокой и склада мистического, мечтавший всегда о жизни деревенской — помещиком средней Руси, но матушка его тоже была кремень — она желала, чтобы сын шел по пути ее предков — ее отец был адмиралом, сподвижником Нахимова. Вот и Жорж был еще в нежном отроческом возрасте отдан в Морской корпус…

Болезни и кончины близких следовали почти одна за другой. К утратам как-то привыкали, их было немало, семьи-то в те времена были большие…

* * *

Анна Николаевна Жуковская — дочери Вере Егоровне из Москвы во Владимир в 1889 году:

"Дорогая Верушка!

Береги свое здоровье, милушка, я что-то стала о тебе тосковать. Не принимай к сердцу крепко всего. А я, моя дорогая, не избегла своих спазм и третьего дня провалялась весь день, даже и теперь еще сама не своя. Как только буду уверена, что Машу можно оставить (это письмо и последующее написано во время предсмертной тяжелой болезни Марии Егоровны Жуковской. За ней ходила сама 72 — летняя Анна Николаевна. — прим. авт.), сейчас приеду к тебе… как болит мое сердце по вас, так я и не знаю, что поделать, и Машу беспомощную жаль, а тебя вдвое. Милого Сашу (это о зяте Микулине — так вот любили и зятьев. — прим. авт.) прошу поглядеть в Орехове хозяйским глазом все обстоятельно…

До свидания, родные мои голубочки, Веренька и Катя (внучки: Вере — 4 года, Кате — 3. — прим. авт.). Скоро бабушка, Бог даст, приедет, досказывать Шпулечку и Мих. Иван. Топтыгина. Жду Олю и Машурочку (Оля — мать Жоржа и Машурочки, детей старшего сына Ивана. — прим. авт.).

Береги Веру, милый Саша. Голубчики вы мои, сей час напишите, как вы там здоровы! Сердце у меня не на месте. Жду вашего письма как манны Небесной. Что кухарка? Измучалась, голубушка, ты теперь? Хоть на Масляную бы теперь осталась…"

Это письмо было написано в начале 1889 года — после Святок. Мария Егоровна была уже очень тяжело больна. Лечение пробовали разное, меняли докторов, но улучшения не было. К концу года крайне измучились обе: и умирающая, но держащаяся молодцом, несмотря на страдания, Маша, и ухаживающая за ней Анна Николаевна. Сохранились несколько последних предсмертных писем Марии Егоровны и писем Анны Николаевны тех дней — младшей дочери Вере во Владимир и Орехово.

Анна Николаевна и Мария Егоровна Жуковские из Москвы во Владимир Вере Егоровне. Сначала — записочка Маши:

"…Очень меня радует, что ты хочешь приехать в Москву — я так часто вспоминаю тебя. Была у нас Оля (Ольга Гавриловна Жуковская — вторая жена Ивана Егоровича Жуковского, урожденная Новикова. Жила в Туле и в имении Новое Село под Тулой), такая она веселая и здоровая. Шелкового платья погоди присылать, если Бог даст, поправлюсь здоровьем, я его перешью, а покуда я хожу в капотиках, и как-то ничего не хочется себе заказывать. Что, милый Веренок помнит ли тетю, а родная Катя? Как часто я их вспоминаю. Прощай, дорогая, пиши мне. Саше кланяюсь".

Далее, вслед за Машей письмо Анны Николаевны:

"…Ели бы ты была здесь, все бы пошло как по маслу. Ты энергично повела бы лечение, и Маша была бы спасена. О чем-либо другом я не могу писать: вся я одна боль. Оля привозила тоже сестру. Ее энергия воодушевила Кожевникова и Склифосовского. Заказан корсет в 75 рублей бедной Любовь Гавриловне (Сестра Ольги Гавриловны была от роду горбата).

…Нам необходимо иметь весь ход Машиной болезни. Оля привозила к Кожевникову и объяснение Тульских докторов. Сижу одна. Машу уложила. Коля уехал на охоту — что-то вы теперь поделываете? детки с Божией милостию, почивают, а ты где? Беспокоит меня твое ухо! Милая Вера! Свези мое поминание в монастырь, отдай старичку 1 руб., вложи записку о здравии Марии в поминание и попроси каждодневно подавать за обедню. Этих денег хватает на поминание. Деньги я вышлю. Здесь я еще не знаю церквей. Еще раз целую тебя, помолись за нас".

Почти в одно и то же время с болезнью Маши пришла весть и о горькой кончине племянника Анны Николаевны, сына ее младшей сестры Серафима Петрова.

Анна Николаевна Жуковская 27 сентября 1889 года — дочери Вере Егоровне Микулиной во

"Дорогая Верочка!

Вчера мы были очень поражены вестью о смерти Серафима: бедняга умер как жил, в трактире купца Подрезова сидя на стуле. Никто и не заметил, что с ним? Весь день я ходила как помешанная. Жаль бедного. Прошу тебя всепокорно, послать няню в монастырь, чтобы каждый день его поминали (за упокой новопреставленного р. Б. Серафима). Дай ей два рубля, которые я по приезде отдам Саше. В Орехове все разъехались по праздникам — некого послать в Васильки…

У нас, дорогая, очень шумно — с 5-ти часов утра уже стучат, а пыли, пыли… скоро и праздник. Получили письмо от Коли. Коля не обещает наверно приехать. Ждут они министра.

Ныне поехали на Собинку. Стращают страшною жарою 4 часа, а подводы еще не приезжали. Печь почти сложили с большим трудом — кафелей недоставало. Молотить не принимались. Все в разъездах. Дверь к нашему неудовольствию прорезали. Думаю, что к Покрову успеют… Не знаю, как расплатиться, боюсь, будут приставать. За Сашей вышлем в понедельник на утренний поезд. До свидания. Целую милых деток, особенно Катюшки ласковой. Сего дня чудная погода, я гуляла в платье. Детки, верно, побегали по валу. Храни вас Господь.

Мама.

7 часов вечера 28 сентября"

Скорби, горести и испытания, выпавшие на долю ее братьев и сестер Стечкиных, для которых она всегда была вторая мать, казалось бы, переполняли ее жизнь через край. Но Анна Николаевна никогда не падала духом, не пригнетала окружающих тягостной мрачностью, стенаниями, напротив: страдания удивительным образом расширяли и укрепляли ее сердце, остававшееся всегда открытым жизни и многим другим людям. О том свидетельствуют письма Анны Николаевны, адресованные Марие Александровне Микулиной — из Москвы в Бердянск. Мария Александровна, Манечка, как ее звали в семье с детства (о ней немного уже было рассказано в первой части), была младшей сестрой Александра Александровича Микулина, мужа младшей дочери Анны Николаевны Веры Егоровны.

Несколько слов о Марии Александровне (автору сего повествования она приходится двоюродной прабабушкой, а я ей — правнучатой племянницей)… Еще со времен самого раннего ухаживания Александра Микулина за Верочкой, Жуковские взяли на себя трогательную опеку над его еще очень маленькой, рано осиротевшей сестрицей Манечкой: в то время Вера, будучи юной невестой, чуть ли не каждый день писала в Мариинский Институт благородных девиц, где Манечка воспитывалась. Эта трогательная и поучительная переписка, впрочем, как и история удивительного супружества Веры и Александра Микулиных, заслуживает отдельного рассказа — и он тоже впереди, — все письма Манечка сохранила в целости.

Сейчас же, вернемся к Анне Николаевне. Ведь она заботу о Манечке вполне могла предоставить своей дочери. Но нет, и сама Анна Николаевна никогда не оставляла Марию Александровну своим самым теплым и сердечным вниманием. Казалось бы, такая старая барыня, 85 лет, большая семья, заботы и горести, старческие немощи, но Манечку она не только не забывает, но и даже при некоторой ответной холодности или отстраненности Марии Александровны (раннее сиротство несомненно сказалось на душевном строе Марии Александровны. К тому же ей была свойственна типично Микулинская замкнутость и строгость) так и оставшейся одинокой, все-таки пытается хоть как-то согреть ее сердце, дать ей ощущение причастности к общей семейной жизни Жуковских и Микулиных.

18 сентября 1902 года

"Милая Мария Александровна!

Вот мы и опять в Москве и на той же квартере; застигнутые колонизациею. Ни выйти, ни пройти никуда нельзя. Целое лето нас мучила хозяйка, обещала к нашему приезду все отделать. И довела чуть не до зимы. Коля, кое-как проходит. А мне трудно. Гляди из окон и любуйся, как сейчас роят у твоего носа глубокие канавы. Поистине осадное положение!

Слышала от Коли, что вы лето провели на Новом Афоне. Много слышала о его прелестных видах. Счастливица! То-то Вы забыли нас, северных жителей. Нынешнее лето гостил у нас Валериан с женою. Вера уезжала заграницу с мужем и Шуркой. Девочки были у меня до 18 августа, т. е. до приезда наших из чужих краев. Не скажу, чтобы лето было красное, сплошные дожди мешали удовольствию. Всего родилось много, но убирать было трудно так, что мы уехали, оставив овес в поле. Очень красив цветник. Валериан любит цветы, и очень много привез из Москвы. Роз было изобилие и грибов, грибов в Ельнике, и даже грузди объявились. Кажется, осень будет продолжительна. Деревня вся в листах. Смеетесь вы? Я забыла, у Вас весь год почти лето. Ваше желание исполнилось — Вы так спрятались, что об Вас даже и не слыхать, и даже 9 забыли, чтобы не дать о себе знать. Ну да Бог с вами, лишь бы Вам было хорошо. Николай Георгиевич по-прежнему целый день занят, по-прежнему я одна, да еще в осадном положении. Надя недавно приехала, Ленка опять ходит в школу. Новость: Коля завел новую собаку, у ней щеночек. Вот он-то бегает и тормошит по комнатам. О вас ничего не знаю, если Вы подарите мне хоть одну строчку, я буду очень счастлива. По-прежнему обнимаю Вас — будьте здоровы. Храни Вас Господь.