Марк Поповский - Судьба доктора Хавкина

• Название: Судьба доктора Хавкина
• Автор: Марк Поповский
• Издательство: Издательство Восточной литературы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1963

О бактериологе, открывшем вакцину от бубонной чумы, предотвратив эпидемии в Индии, Западной Азии и Северной Африке в конце XIX века.

---

В науке нелегко утверждать новое, но во сто крат труднее отстаивать то, что уже однажды было отвергнуто. И хотя Хавкин вовсе не повторял Феррана (работая над вакциной, он пошел собственным путем), одно упоминание о противохолерной вакцине немедленно пробуждало в ученом мире раздражающие воспоминания о неудачах 1885 года. Впоследствии эта нашумевшая испанская история немало навредила и ученому из России.

Впрочем, весной 1892 г., когда Хавкин заразил своего первого кролика, он меньше всего думал об Испании и Ферране. Все внимание русских, работавших в Пастеровском институте, было приковано к маленькой железнодорожной станции Каахка, затерявшейся в песках Туркестана. Там 12 мая врач зарегистрировал первые сорок три случая холеры. Вскоре стало известно, что болезнь продвинулась по Закаспийской железной дороге до моря и морским путем перебралась в Баку. Население большого города стало разбегаться, разнося заразу по Кавказу, Астрахани, Дону. Хавкин спешил. Его торопил еще далекий, но неотвратимо катящийся на Запад вал смертоносной болезни. Только вакцина могла остановить это всенародное бедствие. Вакцина Хавкина. И бактериолог урывал время у сна и отдыха, чтобы как можно скорее завершить свои исследования.

Прежде всего вакцина не должна быть опасной. Врач, вакцинирующий людей, обязан знать, какой силы препарат он вводит. Хавкин начал именно с этого: он искал Virus fix — неизменный, фиксированный холерный яд, который в определенной дозе убивал бы кролика всегда за строго определенное время. Чтобы получить такой устойчивый по силе яд, требовались огромный труд и терпение. Холерные бациллы надо было по тридцать — сорок раз переносить из тела одного зверька в тело другого. Каждый опыт длился больше месяца. За этот срок холерный яд в двадцать раз увеличивал свою смертоносную силу, а главное, в руках экспериментатора оказывалась пробирка с микробной культурой, «работавшей», как хорошо заведенный механизм. Впрыснув кубический сантиметр такого холерного яда в бедренную мышцу кролика, Хавкин мог с точностью до одного часа предсказать, когда погибнет зверек. Так он научился дозировать холерную заразу, смертельный яд приобрел первые признаки лекарства.

Сотни кроликов и голубей гибнут в лаборатории профессора Ру. Зато уже в июне ассистент профессора может перейти к следующему этапу опытов. Теперь Хавкин вводит животным смертельные дозы холерного яда не в мышцы, а под кожу. На месте прививки появляются раны и омертвение. Но животные выживают. Яд не теряет неизменности, однако остается все еще слишком сильным, чтобы им пользоваться как вакциной. Его следует сначала укротить. Лучше всего ослабляет убийц-микробов непривычная для них высокая температура. Хавкин ставит пробирку с холерными культурами в термостат и подогревает их до 39 градусов. Этим кривым, как турецкие ятаганы, палочкам жар и свежий воздух, очевидно, приходятся не по нутру. Они слабеют и, когда их вводят под кожу кроликам, уже не вызывают омертвения. Зато после двух таких уколов — «жестоким» и смягченным ядом — кролики становятся совершенно нечувствительными к заражению холерой. Хавкин подмешивает в пищу этим терпеливым зверькам чудовищные дозы холерных бацилл, дозы, которые могли бы свалить слона, а кролики продолжают как ни в чем не бывало грызть свою морковь. С тем же эффектом опыт повторяется на морских свинках и голубях. У всех подопытных холерные микробы натыкаются в теле на непреодолимую преграду: вызванный вакциной абсолютный иммунитет.

9 июля члены Парижского биологического общества впервые услышали из уст молодого ассистента о его удачах.

Сообщение Хавкина называлось скромно: «Азиатская холера у морских свинок». Неделю спустя последовало другое столь же скромное известие об экспериментах с другими лабораторными животными. Из нового сообщения парижские биологи узнали, что Пастеровский институт получил культуру самой жестокой холеры, свирепствовавшей в индийской провинции Ассам, а также холерные палочки из Индокитая и Цейлона. Хавкин дал огромную дозу этого яда своим предварительно вакцинированным кроликам и морским свинкам. Зверьки, проглотив его, даже ухом не повели. Вакцина действовала безотказно. В этом месте доклада члены Общества в нарушение строго заведенного порядка начали аплодировать молодому ассистенту. Но председатель, знаменитый эпидемиолог Лаверан, обычно весьма проницательный в делах бактериологии, не увидел достаточных оснований для того, чтобы издавна принятое в биологическом Обществе правило нарушалось. «В науку, — заявил он, разбушевавшейся публике, — не должны проникать посторонние страсти. Объективность и взаимное уважение — вот все, на что мы с вами имеем право, находясь в этих стенах». Замечание председателя вызвало у присутствующих нескрываемое раздражение. И не без причины: заседание происходило в субботу, и у многих уже была в руках газета с сообщением о вспышке холеры в столице Франции.

23 июля 1892 года парижский журнал «Иллюстрасьон» вслед за списком умерших во время эпидемии поместил короткую заметку «Вакцина против холеры». «Увы, — писал автор заметки, — речь, идет всего лишь о вакцинировании морских свинок. Однако несомненно, что опыты доктора Хавкина, установившие жизненность этой вакцины, привлекут внимание нашей общественности. Сейчас ясно, насколько необходимо проведение опытов над людьми…».

Журналист из «Иллюстрасьон» опоздал со своим советом. За пять дней до этого Владимир Хавкин уже начал такие эксперименты.

Вскоре после того как морские свинки и кролики, защищенные вакциной, показали абсолютную неуязвимость перед лицом холеры, в лаборатории технической микробиологии Пастеровского института, которой руководил Эмиль Ру, произошло несколько необычное совещание. Хавкин представил шефу трех своих друзей: Георгия Явейна из Петербурга, Михаила Томамшева из Тифлиса и москвича Ивана Вильбушевича. Неизвестно, сказал ли ассистент профессору, что все трое — политические эмигранты, которые вынуждены были бежать из России после разгрома народовольческого движения. Но самому Хавкину его новые товарищи были близки прежде всего благодаря единству политических и общественных интересов. Владимир привел их в Пастеровский институт не случайно. Пора было начинать испытание вакцин на людях, и все четверо, готовые подвергнуться вакцинации, пришли испросить последнее разрешение у профессора Ру.

Товарищи Хавкина были людьми очень разными. Явейн, частнопрактикующий врач, впоследствии видный терапевт, профессор Военно-медицинской академии, готовился в это время к защите докторской диссертации; горячий интернационалист медик Томамшев совмещал медицину с лекциями по национальной проблеме на Кавказе, а инженер-агроном Вильбушевич, сажавший на юге России леса и проектировавший оросительные каналы, пережидал в Париже время реакции в надежде вернуться затем к своим лесопосадкам и революционной работе.

История не сохранила подробностей спора, который разгорелся между четырьмя бывшими народовольцами и респектабельным доктором Ру, чей талант и деловитость отлично уживались с безграничной осторожностью и педантизмом. В свое время этот худощавый гасконец, разработавший всю техническую часть пастеровских прививок против бешенства, решительно восстал против «слишком поспешного» перенесения лабораторных опытов на человека. Когда Пастер, подгоняемый стонами искусанных детей, объявил о спасительном препарате, врач Ру отстранился от прививок.

Может быть, не стоит обобщать, но, мне кажется, позиция Ру, этого большого ученого, весьма уважаемого современниками, определялась тем, что он был врачом (единственным, кстати сказать, медиком в окружении Пастера). Воспитание, полученное на медицинских факультетах, вызывало у врачей прошлого столетия кастовую нетерпимость к каждому, кто брался лечить, не прочитав «Факультетского обещания». Можно ли забыть, что лишь в начале XIX века врачи после долгих препирательств приняли в свой клан хирургов. Именно врачи были главными противниками Пастера и его метода вакцинации. Возмущенные вторжением химика в область, которую медики от века считали недоступной пониманию тех, кто не окончил медицинского факультета, они поливали великого ученого потоками оскорблений и клеветы. «Никогда не поверю, чтобы химик мог двигать вперед медицину; умру — и пусть на моей могиле напишут: он воевал с химиками!» — заявил видный парижский врач Петер, выступая против Пастера.

Между тем решающие достижения медицины в конце XIX и в XX веке принадлежат как раз людям, не имевшим медицинского диплома. Биологи, химики, физики через головы врачей протянули руку помощи больному человеку. Вслед за Пастером выступил с теорией воспаления и иммунитета зоолог Илья Мечников. Биохимик Пауль Эрлих принес в мир гениальную мысль о волшебных пулях — лекарствах, которые, поражая болезнь, не трогают организма. Ни одного дня не лечили больных такие благодетели человечества, как немец Домагк, открывший сульфамидные препараты; вурцбургский профессор Конрад Рентген; творец пенициллина лондонский ученый Александр Флеминг и создатель стрептомицина Залман Ваксман — одессит, переселившийся в Америку.