Густаво Беккер - Гора душ

• Название: Гора душ
• Автор: Густаво Беккер
• Жанр: Классическая проза

Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.

Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно. Друзья выпустили сборник его «Стихов» (1871) по неполному черновому варианту, единственно сохранившемуся после того, как во время сентябрьской революции 1868 года оригинал подготовленной поэтом книги погиб. Тогда же были собраны воедино его прозаические «Легенды».

Продолжая традиции романтического искусства, Беккер, однако, уже лишен революционной активности, свойственной ранним испанским романтикам. Мироощущение писателя глубоко трагично, а его романтическое бунтарство находит выражение преимущественно в самоизоляции от неприемлемой действительности и в погружении в мир интимных чувств, прежде всего любви.

Любовь, в сущности говоря, — центральный персонаж и стихотворений Беккера, и его прозаических «Легенд». Если в стихах поэт отгораживается от реальности, погружаясь в субъективные переживания, то в «Легендах» это осуществляется перенесением действия в далекое, главным образом средневековое, прошлое. В испанском романтизме жанр легенды получил распространение до Беккера. Но, как писал испанский исследователь Анхель дель Рио, в прежних романтических преданиях «господствовал, наряду с описательным элементом, дух приключений, интриги; это искусство новеллистическое. В легенде Беккера, напротив, царит таинственное, сверхъестественное и магическое; это искусство лирическое». Содержание этих легенд разно-образно, оно нередко заимствовано писателем из народных сказок, но почти всегда в основе трагического конфликта, определяющего развитие их сюжета, лежит тяга к недостижимому, невозможному, ускользающему. Легенда «Зеленые глаза» впервые переведена Ек. Бекетовой и опубликована в 1895 году; в заново отредактированном виде она вошла в сборник: Г. А. Беккер. Избранное. М., 1986. Там же впервые напечатан перевод легенды «Лунный луч».

З. Плавскин

---

— О, ни в коем случае! Что за сумасшествие! Идти сейчас на гору из-за такого пустяка! В такую темную ночь, в ночь поминовения усопших, да еще и волки повсюду!

Она произнесла эту последнюю фразу таким тоном, что Алонсо не мог не понять всю горечь ее иронии. Как на пружине, вскочил он на ноги, провел рукой по лбу, как будто чтобы вырвать страх, укоренившийся в его голове, а не в сердце, и сказал твердым голосом, обращаясь к красавице, которая все еще, склоняясь к камину, развлекалась ворошением огня:

— Прощай, Беатрис, прощай. До… скорого.

— Алонсо! Алонсо! — быстро обернувшись, воскликнула она, но когда захотела или, казалось бы, захотела задержать его, молодой человек уже исчез.

Через несколько минут послышался топот копыт удалявшейся галопом лошади. С сияющим выражением удовлетворенной гордости, скрасившей ее щеки, красавица вслушивалась в этот шум, который ослабевал, терялся и, в конце концов, исчез.

Старухи, тем временем, продолжали свои рассказы о призраках, ветер стучал в окна балкона, и вдали слышался звон городских колоколов.

III

Прошел час, второй, третий, уже приближалась ночь, и Беатрис удалилась к себе в молельню. Алонсо не возвращался, хотя ему было бы достаточно менее часа.

— Он наверняка испугался! — сказала девушка, закрывая свой молитвенник и направляясь к постели после безуспешных попыток пробормотать некоторые из молитв, которые Церковь в день поминовения усопших предназначает тем, кого с нами уже нет.

Она погасила лампу, закрыла окна двойными шелковыми занавесями и уснула, уснула беспокойным, некрепким, раздражительным сном.

Часы пробили полночь. Сквозь сон Беатрис услышала звуки колокола — протяжные, глухие, грустные — и приоткрыла глаза. Ей показалось, что вместе с ними она услышала, как кто-то произнес ее имя, но далеко, очень далеко, сдавленным, слабым голосом. В окнах шумел ветер.

— Должно быть, это ветер, — сказала она, приложив руку к сердцу, пытаясь успокоиться. Но с каждым разом ее сердце билось все чаще. Лиственничные двери молельни пронзительно и протяжно скрипели.

Сначала дальние, затем те, что поближе — все двери, что вели в ее комнату, скрипели каждая в свою очередь: первые — с глухим, тяжелым шумом, вторые — с долгим раздражительным плачем. А затем тишина, тишина, полная странного шума, тишина полуночная с отдаленным монотонным журчанием воды, далеким лаем собак, беспорядочными голосами, непонятными словами, эхом нескончаемых шагов, шорохом волочащейся одежды, сдавливаемыми вздохами, едва ощутимым, утомленным дыханием, невольными содроганиями, возвещающими присутствие чего-то невидимого, чье приближение, однако, чувствуется во тьме.

Недвижимая и дрожащая, Беатрис выглянула из-за занавесок и на мгновение прислушалась. До ее слуха дошла тысяча различных звуков. Она провела рукой по лбу и снова прислушалась: ничего, тишина.

В нервном срыве она как будто видела светящимися глазами какие-то неясные фигуры, движущиеся во всех направлениях, а когда, широко раскрыв глаза, она сосредоточивала их на чем-то, то не видела ничего: сплошная тьма и непроницаемые тени.

— Полно! — воскликнула она, укладывая снова свою прекрасную головку на подушку из голубого атласа. — Я ли так боюсь, как эти жалкие люди, чье сердце дрожит под доспехами от страха, едва они услышат эту небылицу про призраков?

Она закрыла глаза и попыталась уснуть… но тщетны были ее усилия. Вскоре она снова приподнялась в кровати, более бледная, беспокойная и ужаснувшаяся. Это была уже не иллюзия: парчовые портьеры на дверях были раздвинуты и слышны были неторопливые шаги по ковру, шум которых был глухим, почти неуловимым, но продолжительным, и в такт им слышен был хруст то ли дерева, то ли костей. Они все приближались и приближались, и скамейка у ее постели сдвинулась. Беатрис пронзительно вскрикнула и, укутавшись во что была одета, скрыла голову и сдержала дыхание.

Ветер стучал в окна балкона, с бесконечным монотонным шумом падала вода у далекого источника, порывы ветра доносили лай собак, а колокола города Сории, близкие и далекие, печально звонили по душам умерших.

Так прошел час, два, ночь, век — эта ночь показалась Беатрис вечной. Наконец взошла заря, и Беатрис, оправившаяся от своего страха, приоткрыла глаза при первых лучах света. Как прекрасен чистый белый дневной свет после долгой ужасной бессонной ночи! Она раздвинула шелковые занавеси своего ложа, собралась было посмеяться над своим навязчивым страхом, как вдруг вся покрылась холодным потом, глаза ее широко раскрылись и смертельная бледность покрыла щеки: на скамейке она увидела окровавленную, изорванную голубую ленту, которую она потеряла на горе, голубую ленту, за которой помчался Алонсо.

Когда напуганные слуги пришли сообщить ей о смерти наследника графа де Алькудьель, появившегося утром растерзанным волками среди зарослей Горы душ, они нашли ее недвижимой, скорчившейся от судорог, вцепившейся двумя руками в одну из колон своего ложа из черного дерева, с широко раскрытыми глазами, с приоткрытыми устами, бледными губами, окаменевшим телом — мертвой, мертвой от ужаса!

IV

Говорят, что после этого происшествия некий заблудившийся охотник, проведший ночь поминовения усопших на Горе душ, не сумев оттуда выбраться, и рассказавший увиденное на следующий день перед смертью, поведал об ужасных вещах. Он уверял, между прочим, что видел, как скелеты древних тамплиеров и дворян Сории, похороненных во дворе монастыря, с ужасным грохотом восстали с наступлением времени молитв и как рыцари на скелетах боевых коней преследовали, как зверя, прекрасную женщину, бледную и растрепанную, которая с босыми и кровоточащими ногами, крича от ужаса, бежала вокруг могилы Алонсо.