Густаво Беккер - Обещание

• Название: Обещание
• Автор: Густаво Беккер
• Жанр: Классическая проза

Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.

Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно. Друзья выпустили сборник его «Стихов» (1871) по неполному черновому варианту, единственно сохранившемуся после того, как во время сентябрьской революции 1868 года оригинал подготовленной поэтом книги погиб. Тогда же были собраны воедино его прозаические «Легенды».

Продолжая традиции романтического искусства, Беккер, однако, уже лишен революционной активности, свойственной ранним испанским романтикам. Мироощущение писателя глубоко трагично, а его романтическое бунтарство находит выражение преимущественно в самоизоляции от неприемлемой действительности и в погружении в мир интимных чувств, прежде всего любви.

Любовь, в сущности говоря, — центральный персонаж и стихотворений Беккера, и его прозаических «Легенд». Если в стихах поэт отгораживается от реальности, погружаясь в субъективные переживания, то в «Легендах» это осуществляется перенесением действия в далекое, главным образом средневековое, прошлое. В испанском романтизме жанр легенды получил распространение до Беккера. Но, как писал испанский исследователь Анхель дель Рио, в прежних романтических преданиях «господствовал, наряду с описательным элементом, дух приключений, интриги; это искусство новеллистическое. В легенде Беккера, напротив, царит таинственное, сверхъестественное и магическое; это искусство лирическое». Содержание этих легенд разно-образно, оно нередко заимствовано писателем из народных сказок, но почти всегда в основе трагического конфликта, определяющего развитие их сюжета, лежит тяга к недостижимому, невозможному, ускользающему. Легенда «Зеленые глаза» впервые переведена Ек. Бекетовой и опубликована в 1895 году; в заново отредактированном виде она вошла в сборник: Г. А. Беккер. Избранное. М., 1986. Там же впервые напечатан перевод легенды «Лунный луч».

З. Плавскин

---

Напрасно я искалъ своего спасителя: никто его не видѣлъ и не зналъ. «Когда вы неслись на встрѣчу пикамъ, отвѣчали на мои разспросы — вы были совершенно одни; мы даже немало дивились, когда увидѣли, что вы повернули назадъ, потому что знали, что конь ужь не слушался всадника». Въ этотъ вечеръ я вернулся въ палатку сильно озабоченный и тщетно пытался вырвать изъ своей памяти воспоминаніе объ этомъ странномъ приключеніи. Когда же я подошелъ къ постели, то вдругъ опять увидѣлъ ту же руку, прекрасную, блѣдную руку, которая распахнула мой пологъ и затѣмъ скрылась. Съ тѣхъ поръ всюду и во всякое время вижу я эту таинственную руку, которая предупреждаетъ мои желанія и направляетъ мои дѣйствія. Я видѣлъ во время осады Тріанскаго замка, какъ она схватила на лету и отвела въ сторону стрѣлу, которая готова была поразить меня; я видѣлъ во время пировъ, гдѣ я пробовалъ заглушить свое горе среди шума и ликованія, какъ она наполняла виномъ мой кубокъ; и вѣчно она у меня передъ глазный и слѣдуетъ за мной всюду, куда я ни пойду: въ палаткѣ и въ бою… днемъ и ночью… въ эту самую минуту, теперь, смотри, смотри — вотъ она нѣжно оперлась на мое плечо…

Съ этими славный графъ вскочилъ и началъ ходить, какъ безумный, взадъ и впередъ, подавленный глубокимъ ужасомъ.

Оруженосецъ прослезился. Онъ думалъ, что его господинъ сошелъ съума, и, конечно, не противорѣчилъ ему, а только сказалъ огорченнымъ голосомъ:

— Пойдемте… выйдемъ на минуту изъ палатки; можетъ быть, вечерняя прохлада освѣжитъ вашу голову и успокоитъ эту непонятную скорбь, для которой я не нахожу утѣшенія.

IV

Христіанскій лагерь занималъ все Гуадаирское поле — вплоть до лѣваго берега Гвадалквивира. Противъ лагеря возвышались севильскія стѣны, рисуясь на фонѣ свѣтлаго неба своими крѣпкими зубчатыми башнями. Зубчатыя окраины стѣнъ увѣнчивала роскошная зелень безчисленныхъ садовъ мавританскаго города, и въ темныхъ кущахъ листвы сверкали бѣлоснѣжные бельведеры, минареты мечетей и гигантская сторожевая башня; на ея воздушныхъ перилахъ сверкали на солнцѣ четыре огромныхъ золотыхъ шара, которые казались четырьмя огнями изъ христіанскаго лагеря.

Предпріятіе донъ Фернандо, одно изъ самыхъ героическихъ и смѣлыхъ предпріятій этой эпохи, собрало вокругъ него самыхъ знаменитыхъ войновъ изъ различныхъ королевствъ полуострова, а были и такіе, которые являлись привлеченные молвой, изъ самыхъ чуждыхъ и отдаленныхъ странъ и присоединялись къ святому королю.

Поэтому на равнинѣ можно было видѣть множество походныхъ палатокъ, всевозможныхъ формъ и цвѣтовъ, и надъ палатками развѣвались по вѣтру самые разнообразные флаги и знамена, съ гербами, раздѣленными на части, со звѣздами, грифами, львами, цѣпями, полосами и прочими тому подобными геральдическими фигурами и знаками, свидѣтельствовавшими объ имени и знатности своихъ владѣльцевъ. По улицамъ этого импровизованнаго города сновали во всѣхъ направленіяхъ толпы солдатъ; объясняясь на самыхъ разнообразныхъ нарѣчіяхъ, сохраняя свои національныя одежды и вооруженія, они составляли живописные и странные контрасты между собою.

Здѣсь отдыхали послѣ битвы нѣсколько рыцарей, усѣвшись на скамьяхъ у дверей своихъ палатокъ, и занимались игрою въ кости, между тѣмъ какъ пажи наполняли виномъ ихъ металлическіе кубки; тамъ собралось нѣсколько пѣхотинцевъ, и, пользуясь свободной минутой, они чинили и выправляли свое оружіе, пострадавшее въ послѣдней схваткѣ. Далѣе самые ловкіе стрѣлки уиражнялись въ стрѣльбѣ въ цѣль и усаживали ее стрѣлами среди радостныхъ криковъ толпы, восхищенной ихъ искусствомъ. Бой барабановъ, звукъ трубъ, крики странствующихъ торговцевъ, звонъ оружія, голоса фокусниковъ и пѣвцовъ, развлекавшихъ слушателей разсказами о чудесныхъ подвигахъ, воззванія герольдовъ, объявлявшихъ во всеуслышаніе военные приказы, — все это наполняло воздухъ безчисленными, нестройными звуками и придавало этой картинѣ военнаго быта и жизнь и оживленіе, невыразимое никакими словами.

Графъ Гомарскій очутился со своимъ вѣрнымъ оруженосцемъ среди этой оживленной толпы и шелъ, не поднтмая глазъ, молчаливый и печальный, ничего не видя и не слыша. Онъ двигался машинально, какъ лунатикъ, живущій въ мірѣ сновидѣній, дѣйствующій безсознательно, какъ-бы увлекаемый посторонней силой.

У самой королевской палатки стоялъ какой-то странный человѣкъ, окруженный-толпой солдатъ, пажей и всякаго мелкаго народа, внимавшаго ему съ раскрытымъ ртомъ и спѣшившаго накупить у него разныхъ бездѣлушекъ, которыя онъ высокопарно расхваливалъ громкимъ голосомъ; это былъ не то пилигримъ, не то фокусникъ. То онъ бормоталъ литанію, коверкая латинскій языкъ, то разражался шутками и прибаутками; и въ его непрерывной рѣчи остроты, способныя вызвать краску на лицѣ самаго беззастѣнчиваго молодца, путались съ молитвами, исторіи плутовскихъ любовныхъ похожденій — съ житіями святыхъ. Въ огромныхъ сумахъ, висѣвшихъ у него за плечами, было натолкано и наложено множество разнообразныхъ предметовъ: тутъ были ленты съ гробницы Саитьяго, ярлыки будто-бы съ еврейскими надписями, гласившими то самое, что произнесъ царь Соломонъ, когда заложилъ храмъ, — что удивительно помогало отъ всѣхъ заразительныхъ болѣзней, — чудотворные бальзамы для починки разрубленныхъ пополамъ людей, евангелія, зашитыя въ парчевыя сумочки, талисманы, доставляющіе любовь всѣхъ женщинъ, мощи всѣхъ святыхъ патроновъ всевозможныхъ испанскихъ городовъ, украшенія, цѣпочки, пояса, медали и множество другихъ лѣкарственныхъ, стеклянныхъ и свинцовыхъ бездѣлушекъ.

Когда графъ подошелъ къ группѣ, собравшейся около пилигрима, тотъ началъ настроивать нѣчто вродѣ мандолины или арабскихъ гуслей, на которыхъ акомпанировалъ своему пѣнію. Пока его спутникъ обходилъ толпу, выманивая послѣднія монеты изъ тощихъ кошельковъ слушателей, онъ хорошенько натянулъ струны, спокойно закрѣпилъ ихъ, одну за другой, и запѣлъ гнусливымъ голосомъ жалобную и однообразную пѣсню, которая постоянно прерывалась однимъ и тѣмъ-же припѣвомъ.

Графъ подошелъ къ группѣ и прислушался. По странному совпаденію, названіе этой пѣсни какъ разъ соотвѣтствовало мрачнымъ мыслямъ, удручавшимъ его душу. Передъ тѣмъ, какъ запѣть, пилигримъ возвѣстилъ, что начинаетъ «Пѣсню о мертвой рукѣ».

Услыхавши такое странное заглавіе, оруженосецъ попробовалъ увести своего господина, но графъ не двинулся съ мѣста и, не спуская глазъ съ пѣвца, сталъ слушать слѣдующую пѣсню:

I.

   Былъ у дѣвушки любезный;
   Онъ простымъ солдатомъ слылъ.
   Сталъ онъ съ ней прощаться слезно:
   На войну идти спѣшилъ.
   — Ты уѣдешь, не вернешься! —
   «Жди меня — клянусь, дождешься!»
   Другъ божится цѣлымъ свѣтомъ.
             Вѣтеръ напѣваетъ:
   Горе, кто мужскимъ обѣтамъ
             Вѣритъ — довѣряетъ!..

II.

   Графъ свой замокъ покидаетъ:
   Вдаль зоветъ его война.
   Вотъ онъ съ войскомъ выступаетъ —
   Узнаетъ его она!
   — Честь мою онъ взялъ съ собою!..
   Ахъ, что станется со мною!
   Слезы были ей отвѣтомъ…
             Вѣтеръ напѣваетъ:
   Горе, кто мужскимъ обѣтамъ
             Вѣритъ — довѣряетъ!..

III.

   Братъ услышалъ, прогнѣвился:
   — Опозорила ты насъ! —
   «Онъ мнѣ клялся и божился,
   «Что вернется въ добрый часъ».
   — Воротиться-то — вернется,
   Да къ тебѣ не соберется…
   Умерла бѣдняжка лѣтомъ…
             Вѣтеръ повторяетъ:
   Горе, кто мужскимъ обѣтамъ
             Вѣритъ — довѣряетъ!..»

IV.

   Понесли ее въ могилу,
   Въ рощѣ стали хоронить;
   Но пришлось имъ не подъ силу
   Руку бѣлую зарыть,
   А на ней кольцо изъ злата,
   Что ей графъ надѣлъ когда-то…
   Ночью тамъ, на мѣстѣ этомъ,
             Вѣтеръ повторяетъ:
   Горе, кто мужскимъ обѣтамъ
             Вѣритъ — довѣряетъ!..

Только что кончилъ пѣвецъ послѣднюю строфу, графъ быстро протѣснился къ нему сквозь густую толпу любопытныхъ, почтительно разступившихся при его появленіи, схватилъ пилигрима за руку и спросилъ тихимъ взволнованнинъ голосомъ:

— Откуда ты?

— Изъ Соріи, — отвѣчалъ тотъ, не смущаясь.

— А гдѣ ты выучился этой пѣснѣ? Къ кому относится твой разсказъ? — продолжалъ графъ, все болѣе и болѣе волнуясь.

— Сеньоръ, — отвѣчалъ незнакомецъ, устремляя на графа невозмутимый и пристальный взглядъ:- эту пѣсню поютъ промежь себя жители Гомарскаго селенія и сложили ее про одну несчастную, смертельно оскорбленную могущественнымъ человѣкомъ. Вѣрно такъ ужь судило праведное небо, что послѣ погребенія на поверхности могилы такъ и осталась ея рука, на которую ея возлюбленный надѣлъ кольцо — въ залогъ даннаго обѣщанія. Можетъ быть, вы знаете, кому слѣдуетъ его исполнить.