Анатолий Санжаровский - Галопом по этажам жизни

• Название: Галопом по этажам жизни
• Автор: Анатолий Санжаровский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-8235-0020-3

«В пятницу семнадцатого марта одна тысяча девятьсот девяносто пятого года померла моя мама. Пелагея Михайловна Санжаровская.

В девичестве Долженкова.

На похоронах меня поразили своей поэтичностью причитания её родной сестры Нюры…»

---

Мы жили на пятом районе совхоза «Насакиральский». А школа была в центре. Туда четыре километра я шёл, а назад я уже бежал, нигде не задерживался. Я добросовестный был пастушок.

До самой ночи бродишь со стадом по кручам-оврагам, покуда не раздуются мои рогатики как бочки. Идут назад, еле ноги переставляют. Ох-ох, ох-ох… Тяжело-о…

А у самой дороги был чайный участок тёти Насти Сербиной, маминой подружки. Тётя Настя горестно смотрит из-под зелёного пука чаинок в кулаке и говорит как-то раз:

– Что ж у тебя козы еле бредут с голодухи? Смотри, бока позападали!

– Вы не на те бока смотрите! – кричу я чуть не плача. – Вы что?… Не знаете, что у коз один бок всегда немножечко ленивый, пустой!? С ямочкой! Зато друго-ой!..

И круто заворачиваю стадушко. Гоню назад мимо тёти Насти.

– Смотрите! Смотрите! Те бока были неправильные! А эти… Вот! Совсем полные-располные бочищи!

– Теперь вижу. Полные. Хорошо напас. Молодэць!

И я затих в гордости…

После этого случая стал я стесняться тёти Насти.

Бывало, во всяк вечер, как гонишь мимо её участка стадо из лесу, угинаешь голову.

А она бросит рвать чай и ну нахваливать:

– Молодэць пастушонок! Гарно напас коз… Боки полные…

А ты со стыда ещё круче утягиваешь голову в плечи.

«То с одной стороны полные. А на другом боку наверху у всех ямки. Господи! Неужели им лень так наесться, чтоб не было ямок?»

Однажды разгромный дождь напал на меня с моим рогатым табунком.

Бежим домой.

А тётя Настя пережидает беду под придорожной ёлкой.

Увидала меня, зовёт:

– Иди-но скорей сюда! Я закрою тебя от дождя. Ты ж весь мокрей воды! У тебя ж только, може, под мышкой и сухо!

Она встречно распахнула полы большого старого пиджака. И я с разбегу влетел в её тепло, как в жаркую комнату.

Я плотно прижался к ней спиной.

Два тёплых бугорка мягко обняли меня за плечи.

Она застегнула свой пиджак у меня на животе, погладила меня по мокрой руке.

– Маленький пастушонок… Совсем мокренький… Совсем холодненький…

И заплакала.

Начальную школу я кончил с отличием. Меня даже сняли на школьную доску. Почёт тебе, дорогой!

Из учителей нашей насакиральской русской совхозной восьмилетки мне запомнилась Анна Сергеевна Папава. Пава… Она преподавала нам грузинский язык. Молодая, красивая какой-то торжественной красотой, она ходила всегда в окружении крепких духов. Почему Анна Сергеевна так любила сильные духи? Может, всё дело в нас? Может, мы, ученики, слишком смело пахли весёлыми и милыми жильцами наших сараев? И может, магазинными духами она отгоняла от себя наше сарайное амбре?

Ясно вижу и слышу обаятельнейшего умницу математика Петра Иосифовича Боляка. Правая рука у него была сухая. Война высушила…

К жали, вижу и слышу и мелкого, круглого, вечно паровозно сопящего директора школы Власа Барнабовича Талаквадзе. А век бы его не видать! Детей он не жаловал. И кто только воткнул его в директора?

Он вёл географию.

Сколько себя помню, у меня дома всегда была на стене карта. Любил я географию. Всё сочинял географические чайнворды, кроссворды. Уроки готовил честно.

А выйдешь к доске отвечать… Всё знаешь, летишь без запинушки. Кажется, его раздражало, когда ученик отвечал прилично. Начинал наш Влас хмуриться, хмыкать. Я почему-то боялся смотреть на него. Нечаянно глянешь ему в злые глаза, и вся география из тебя мигом вылетает в тартарары где-то у Баб-эль-Мандебского пролива. Растеряешься. Замолчишь.

Тут же сердитый басистый вопрос:

– Пачаму малчания в народэ? Кого хороным? – И сам себе манерно отвечал: – Пиатёрку хороным! У гроба осталас одна нэсчастни вдова госпожа Двойка… Садыс!

Обидно огребать двойку, когда знаешь урок.

Случалось, пустишь с горя росу.

А Влас этаким победителем и доложи:

– Москва слэзам нэ вэрыт! Я солидарни на Москва!

Полная противоположность директору был завуч Сергей Данилович Косаховский.

С первого курса пединститута он добровольцем ушёл на фронт. Больше он в институте не учился.

Весёлые веснушки смеялись у него на лице, на руках. Его все любили. Этот удивительный человек никогда не ставил двоек! Казалось, он просто не знал, как это делается.

Он горячо верил, что двойка не самая высокая планка знаний у любого ученика.

Есть человеку в какую сторону расти. К тройке. К четверке. Наконец, к пятёрке. А чтоб не отбить у человека охоту к росту, не надо его сейчас топтать двойками. Надо дать человеку возможность осмотреться, поверить в себя. Не выучив географию, ребята срывались с урока. Лучше пусть будет в журнале «н/б» (не был), чем верная двойка.

Здесь же убегать не надо.

Приходи на русский, на литературу. Никто тебе двойку не поставит. Приходи и спокойно сиди слушай. Только не мешай другим.

И дети постепенно втягивались, втягивались, и водоворот любви совсем затягивал маленького человечка в свои недра. Приходила минута, когда бывший неудачник подымал руку. Хочу отвечать!

Сперва я больше всего любил математику. А под влиянием Сергея Даниловича переметнулся в его «веру». Мне почему-то было совестно идти к нему на урок, если я чего-то толком не знал.

Русский и литература стали главными в моей жизни.

Уже в восьмом классе я стал писать в газеты.

Как бы в прощание с математикой я решил какую-то математическую головоломку, что была в тбилисской газете «Молодой сталинец», и отправил ответ в редакцию.

Недели через три подхожу у себя на пятом районе к кучке парней. И шофёр Иван Шаблицкий, с кем я любил кататься на его грузовой машине, в плату за что я помогал ему грузить ящики с чаем и разгружать машину уже глухой ночью на чайной фабрике, – этот Иван вертит газету и, не заметив меня, читает всем:

– «Первыми правильные ответы прислали…» – и называет мою фамилию. – Братва, да этот чингисханёнок ещё поломится в писарьки! Вот увидите!

Этот человек подсказал мне мою судьбу.

Дома я внимательно стал изучать газету и вижу, что в газете очень много мелких заметок. И говорю я себе уважительно и ясно:

«Неужели я такой дурак, что не смогу написать в газету пять строк?»

Я оказался «дураком» вдвойне. Да ещё внасыпочку!

В газете моя первая заметка разлилась на одиннадцать строк!

Кто бы мог подумать, что, начав с этих одиннадцати газетных строк, я добегу до одиннадцати томов своих московских сочинений?

Но…

В то далёкое лето я работал хорошо на чаю, и мама купила мне велосипед. Я стал на велосипеде ездить за восемь километров в девятый класс в городке Махарадзе (сейчас Озургети).

Мама, как и отец, была неграмотная. Но всё-таки одна подняла трёх сыновей.

Отец, Никифор Андреевич, какой ни будь «кулак», а Родину защищал честно. Стрелок сто двадцать четвёртой стрелковой бригады. Рядовой.

Был ранен в бою. Умер в госпитале от истощения.

Похоронен в Сочи.

В братской могиле.

Осталась от отца одна золотая строчка с его Именем на Стене Памяти.

Это в Сочи.

Зато на Родине, в Новой Криуше, я не нашёл Имени отца на памятной доске.

После средней школы я кочегарил на маслозаводе, лепил в промкомбинате шлакоблоки. Было это в поселке Каменка, к югу от Воронежа. На родной сторонушке.

А дальше – редакции, редакции, редакции.

Газеты и журналы сжевали около двух десятков моих лет. Из них три года я работал редактором в центральном аппарате Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС). Сейчас ИТАР-ТАСС.

Подпирать меня рублём было некому и я заочно кончил факультет журналистики Ростовского-на-Дону университета.

Опубликовал около тысячи материалов.

Это фельетоны, очерки, рассказы, статьи, репортажи, заметки…

Дед, отец, мама (все посмертно) и я реабилитированы. В настоящее время являюсь членом Московской Ассоциации жертв незаконных репрессий.

«Оглушены трудом и водкой

В коммунистической стране,

Мы остаёмся за решёткой

На той и этой стороне».

Первый рассказ мой «Песня солнечных спиц» был опубликован в газете «Известия» (Москва) первого января 1978 года.

Первую свою повесть «Оренбургский платок» я послал Виктору Астафьеву.

Пакет от Мастера неделю держал в столе.

Под ключом.

Боялся вскрывать....

«Повесть хорошая… Прочитал я её с большим удовольствием, многое было для меня ново и внове. Дай Вам Бог и далее удачи».

Этот отзыв классика русской литературы, написанный в понедельник 27 августа 1979 года, решил мою судьбу.

Я бросил газетно-журнальную беготню. Стал писать только прозу.

В 1985 году «Молодая гвардия» издала мою книгу повестей «От чистого сердца».

И судьбу этой книги решал известный критик из «Литературной газеты», в будущем главный редактор журнала «Знамя» Сергей Чупринин. Он писал внутреннюю рецензию. Нашёл мою рукопись «дельной и самобытной», рекомендовал издать.

Мне дорога двадцать седьмая книжка в серии «Библиотека „Огонёк“ за 1990 год.

Та книжка – мои переводы с украинского сатирика Василя Чечвянского, старшего родного брата Остапа Вишни. В далёкие тридцатые к Чечвянскому дважды приезжали Ильф и Петров с предложением переводить их на украинский. « Увы, работе не суждено было осуществиться: через несколько месяцев украинского писателя арестовали и расстреляли как врага народа».