Виктор Устьянцев - Крутая волна

• Название: Крутая волна
• Автор: Виктор Устьянцев
• Издательство: Калининградское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

События, о которых рассказывается в романе, происходят в 1905-1918 гг. на Балтийском флоте и в заброшенной уральской деревушке Шумовке. Автору удалось ярко показать, как деревенский паренек Гордей Шумов, придя служить на флот, постепенно втягивается в революционную борьбу, а в октябрьские дни 1917 года вместе с отрядом моряков штурмует Зимний.

---

— А говорят, Ленин — немецкий шпион.

— Это старая сплетня. Вы ее повторяете потому, что вам самим сказать нечего. С чужого голоса поете, ваше благородие, — Браво! — сказала вдруг хозяйка дома, до этого в разговор не вступавшая. — Своего‑то мнения у них действительно нет. Дети еще, а туда же, в политику, лезут. И еще нас поучают: то не так и это не этак.

— Верно, чужие теперь родителям дети‑то стали, — заметила служанка, меняя тарелки.

— А твоего мнения никто не спрашивал! — цыкнул на служанку Павел.

— Павлик! Как не стыдно? — Ирина вскочила. — Ты считаешь себя образованным, воспитанным человеком, а ведешь себя хуже, чем варвар. Евлампия тебя с пеленок выкормила, а как ты с ней разговариваешь? И эти твои наскоки на Гор — дея, высокомерие твоих вопросов — пакость. Вы все стараетесь не замечать этой гнусности. Мне стыдно и унизительно сидеть вместе с вами! — Ирина бросила на стол салфетку и выбежала из столовой.

Наступило неловкое молчание, все уткнулись в тарелки, но никто ничего не ел. Слышно было, как всхлипывает у буфета служанка.

— К сожалению, Ирина права, — сказал профессор.

Гордей поднялся, поклонился хозяйке:

— Спасибо вам. Я пойду, там товарищ раненый.

В прихожей, уткнувшись лицом в стену, рыдала Ирина. Гордею хотелось чем‑то утешить ее, но он не знал, что сказать, постоял возле нее и пошел в комнату для прислуги, думая: «Хорошая девчонка, честная! Пропадет она тут с ними…»

Пахом с ложечки кормил Дроздова супом, Клямин поддерживал голову матроса. Гордей присел на краешек кровати. Когда Дроздов поел и устало откинулся на подушку, Гордей спросил у Пахома:

— Так вы тут присмотрите за ним?

— Присмотрим, не беспокойтесь. Барышня от него так и не отходят.

— Она и верно хорошая. А вот братец ее…

— Энтот с норовом! — подтвердил Пахом.

— Ну что, пойдем? — спросил Клямин.

— Да, пора уже.

Когда они одевались, подошла Ирина.

— Вы уж за ним присмотрите, — попросил Гордей. — Мы его дня через два заберем.

— Через два — не пущу. Пока не поправится.

— Там видно будет. А вы, — Гордей взял ее за руку, — не отчаивайтесь. Мало ли чего бывает. И спасибо вам за все.

— Вы тоже… не думайте о них плохо. Они хорошие. И папа, и мама, и все они. А Павел… Он ведь это оттого, что карьера его не состоялась.

— А я не думаю ничего плохого. Поэтому без опаски оставляем вам Дроздова.

— Спасибо. — Она легонько пожала ему руку.

Когда вышли, Клямин сказал:

— А девка‑то хороша! Деликатная такая, хотя из бар. Красивая…

— Красивая, — машинально подтвердил Гордей, хотя и думал сейчас совсем не об Ирине, а о Наталье. В последние дни, в хлопотах и сутолоке, он редко вспоминал ее, а вот теперь опять нахлынуло…

С тех пор как Гордей вернулся из поездки домой, он почти не думал о Люське. Пока лежал у Фёдора Пашнина, Люська почти неотлучно была там, выхаживала его. И странно: чем больше они находились вместе, тем чаще вспоминал Гордей… Наталью. Если раньше он в Наталье искал сходства с Люськой, то теперь все было наоборот. Он уже понял, что Люська только первое увлечение, что сейчас у них нет ничего общего, три года разлуки сделали свое дело.

Кажется, и Люська почувствовала это и однажды спросила:

— Скажи…У тебя там кто‑то есть?

Он промолчал, и Люська правильно истолковала это молчание. Два дня она не приходила, а потом пришла, но уже другая — собранная, деловая. И как‑то сказала:

— А знаешь, у меня ведь тоже ничего серьезного к тебе не было, потому и не писала, чтобы не обнадеживать тебя. А вот сейчас — боюсь. Может, мне лучше не приходить больше? Ты уже поправляешься.

Он и в самом деле поправлялся быстро, сам вставал и мог даже ходить по избе. На другой после этого разговора день его увезли в Шумовку, Люську он больше не видел. И вспоминал ее теперь все реже и реже.

А вот о Наталье думал все чаще и чаще. Сразу после моонзундских боев он написал ей, а незадолго до выхода в Петроград получил и от нее письмо. О себе она почти ничего не писала, больше рассказывала об отце. И только в самом конце письма была одна фраза, которая особенно обрадовала Гордея: «Я иногда вспоминаю нашу последнюю встречу, и мне становится немножко грустно».

И даже эти слова «иногда» и «немножко» не огорчили его, он им не поверил. Может быть, это слишком самонадеянно и смело, но Гордей был уверен, что Наталья вспоминает его так же часто, как и он ее.

2

Они не спали уже вторые сутки и сразу же по возвращении на корабль решили отоспаться. Вспомнив старую флотскую присказку о том, что, «если хочешь спать в уюте, спи всегда в чужой каюте», Гордей забрался в штурманскую рубку и растянулся на холодном кожаном диване, на котором во время походов отдыхали командир и старший офицер. Гордей уснул сразу же, едва голова коснулась валика.

Но его нашли и здесь. Тот самый студент, Федоров, который был у него комиссаром, стоял над ним и решительно тормошил за плечо:

— Шумов, вставай! Вставай же!

Студента Гордей потерял еще в Зимнем, с тех пор так и не видел.

— А ты откуда взялся? — спросил Гордей, садясь на диване.

— Да вот опять по твою душу пришел. Нужны твои «гордейцы».

— Зачем?

— Буржуйчики и «Комитет спасения» будоражат толпу на Невском. Наших кое — кого побили. Надо навести порядок. По указанию Военно — революционного комитета вы должны послать туда патрули.

Сформировали шесть патрулей, по четыре человека в каждом. С собой Гордей взял Клямина, Берендеева и Давлятчина. Участок выбрал самый бойкий — от Казанского собора до Гостиного двора. На площади у собора и возле Думы, по словам студента, чаще всего и проходили организуемые «Комитетом спасения» митинги.

Пока добрались до Невского, начало смеркаться. Фонарей еще не зажигали, да и вряд ли зажгут; некому. Однако толпа на проспекте не убывает. Почему‑то много пьяных. Один из них, по виду конторский служащий, пристал к Берендееву:

— Вот ты, матрос, какую власть представляешь? А я, брат, теперь величина! Подо мной теперь столько людей ходит, что тебе и не снилось. И я куда захочу, туда их и поворочу.

— Ты бы лучше домой поворачивал, а то и бока намнут, — посоветовал Берендеев. <

— Кто посмеет? Кто теперь посмеет тронуть Александра Емельяныча Бурцева? Ни — и‑кто! — кричал пьяный и неожиданно предложил: —Дай я тебя, голубчик, поцелую! Не хочешь? Брезгуешь?

— Стукнуть его, что ли, тихонечко? — спросил Берендеев. — Может, опомнится?

— А ну его! Видишь, у него радость — повышение по службе получил.

Александр Емельяныч Бурцев отстал сам: ноги уже не несли его дальше, и он, прислонившись к фонарному столбу, плакал пьяными слезами:

— Кто теперь посмеет тронуть меня? Не — ет, шалишь! — Свернул и кому‑то показал кукиш.

Давлятчин качал головой, цокал языком и приговаривал:

— Собсем дурной человек водка делает.

Шарахнулись в сторону две ударницы, обе в брюках. Все еще боятся — нагнали красногвардейцы на них страху у Зимнего.

Навстречу попался красногвардейский патруль. Двое с винтовками, а у одного ружьецо плохонькое: берданка.

— Ага, подмога пришла! — обрадовался старший, с седыми усами, в засаленной кепке.

Пошли вместе.

— Откуда? — спросил Гордей.

— С Франко — Русского.

— Давно ходите?

— Около часа.

— Тихо?

— Куда там! Сейчас двоих отправили с барчуком. Листовки разбрасывал, кричал, что большевики — узурпаторы, грозился всех перевешать. Наганишко вот отобрали. Закурить не найдется?

Пока закуривали, возле Думы собралась толпа. Какой‑то господин в котелке стоял на лестнице и, размахивая руками, что‑то кричал в толпу. Когда подошли ближе, разобрали и слова:

— Войска генерала Краснова идут на Петроград. Не сегодня — завтра они будут здесь. Помо жем спасителям отечества, ударим в тыл большевикам! Господа, если у вас еще сохранилась хотя бы капля человеческого достоинства — вооружайтесь!..

— Гли — кось! — Клямин толкнул Гордея в бок. — Это же наш Поликарпов!

Гордей пригляделся: и верно, Поликарпов!

— Вы обходите со стороны Гостиного, а мы отсюда пойдем, — сказал Гордей красногвардейцам. — Этого господина нельзя упускать, мы его знаем.

Поликарпов заметил их и спрыгнул с лестницы в толпу.

— Держи его!

Толпа только сдвинулась еще плотнее. Кто‑то подставил ногу, и Гордей чуть не упал. Выхватив револьвер, Гордей выстрелил в воздух, и толпа начала расступаться. А Поликарпов был уже возле Гостиного. Красногвардейцы бежали за ним, но видно было, что они его не догонят…

Они два раза обошли Гостиный — Поликарпова и след простыл.

— Жалко! — сказал Клямин. — Я бы ему кое- что припомнил. Чего не стреляли? — напустился он на красногвардейцев.