Александр Шубин - Уроки Великой депрессии

• Название: Уроки Великой депрессии
• Автор: Александр Шубин
• Жанр: История

---

В июне 1931 г. Сталин решил снизить масштабы «проверочно-мордобойной работы» в отношении интеллигенции и заявил на совещании хозяйственников: «Тот факт, что не только этот слой старой интеллигенции, но даже определенные вчерашние вредители, значительная часть вчерашних вредителей начинает работать на ряде заводов и фабрик заодно с рабочим классом, — этот факт с несомненностью говорит о том, что поворот среди старой технической интеллигенции уже начался… „Спецеедство“ всегда считалось и остается у нас вредным и позорным явлением»[315]. Сталин понимал, что борьба с оппозиционными настроениями интеллигенции обостряет проблему квалификации кадров. В середине 30-х гг. среднее и высшее образование имели менее трети секретарей обкомов. На нижестоящих уровнях партийной бюрократии с образованием было еще хуже. Люди с образованием перестали оказывать серьезное влияние на принятие текущих решений. Беседуя с английским писателем Г. Уэллсом в 1934 г., Сталин признался: «пролетариату, социализму нужны высокообразованные люди, очень нужны». Но слова «очень нужны» Сталин при подготовке текста к публикации все же вычеркнул[316]. Монолитность власти важнее.

Централизовав партийно-государственную систему, урегулировав отношения со «своими» военными и направив их энергию в «полезное русло», разгромив «теневые правительства» спецов, лишив их возможной военной опоры, почистив и запугав интеллигенцию, еще раз унизив внутрипартийную оппозицию, Сталин надеялся, что теперь можно спокойно «дожать» страну, успешно завершить пятилетку. Но бедствия 1932–1933 гг. были столь велики, что недовольство стало все заметнее проявляться в партии.

Трещины в монолите

В условиях твердой однопартийности ВКП(б) стала единственным каналом «обратной связи» в государственном организме и потому испытывала на себе сильное давление со стороны внепартийных социальных слоев, которые отстаивали свои интересы по партийным каналам. Разные партийцы неизбежно становились проводниками разных интересов — партия теряла монолитность. «Большой скачок» индустриализации и коллективизации вызвали массовое недовольство (в том числе и недовольство партийных кадров, обвиненных в перегибах за выполнение центральных указаний). Это не могло не сказаться на настроениях партийцев. Но оппозиция не могла сложиться в легальную группировку, и в этом, как это ни парадоксально, заключалась особая опасность для правящей олигархии — Сталин и его сторонники не знали, кто в действительности находится на их стороне, а кто готов внезапно выступить против. После 1929 г. резко меняется характер переписки между партийными вождями. Из писем всех, кроме Сталина, почти исчезают обсуждение идейных вопросов и личностей коллег. Большевики сообщают друг другу о любви к корреспонденту и своих трудах на благо страны и партии, о ненависти к уже осужденным выше врагам и противникам, о трудностях, которые все же будут преодолены. При этом количество тайных оппозиционеров под влиянием трудностей 1930–1933 гг. могло только увеличиваться, и происходило это в структуре, идеально приспособленной, подобно всякой сверхцентрализованной структуре, для дворцовых переворотов. Для смены курса было необходимо лишь сменить узкую правящую группу.

Сталкиваясь с провалами и бедствиями пятилетки, партийцы быстро правели. О. В. Хлевнюк комментирует: «Несомненно, „правые“ настроения были распространены и среди рядовых членов партии. Это было одной из причин очередной чистки партии. В 1929–1931 гг. из ВКП(б) было исключено около 250 тыс. человек, значительная часть которых поплатилась партбилетом за принадлежность к „правому уклону“».[317] Всего за причастность к оппозициям и нарушение партийной дисциплины было вычищено 10 % исключенных (за бытовые проступки — 21,9 %)[318]. Вычищались «классово-чуждые», уличенные в обмане «двурушники», нарушители дисциплины, сомневающиеся в партийных решениях (вот они, правые), «перерожденцы, сросшиеся с буржуазными элементами», «карьеристы», «шкурники», «морально разложившиеся». Вслед за этой чисткой почти сразу началась новая — сталинский аппарат снова перебирал партийные кадры. Многие партийцы, вычищенные в 1933–1936 гг. как «карьеристы», «шкурники» и т. п., вернутся на руководящие посты в 1937–1938 гг. А кому не повезет, тех расстреляют. Они «озлоблены», а значит опасны.

Самое опасное теперь было — принадлежность в прошлом к оппозиции. Какую бы позицию человек ни занимал в прошлом, его причастность к фракциям означала — склонен размышлять «своей головой». А что, если получив приказ, он снова начнет размышлять, когда нужно срочное и четкое выполнение команды.

Но и вне партии такие люди себя не видели. Они были убежденными коммунистами, многие привыкли командовать (а такую возможность давал партбилет).

Так, например подписавший заявление 83-х В. Лавров исключался из партии трижды, последний раз за примиренчество к троцкизму в 1933 г, снова вступал, в 1936 г. прошел очередную проверку партийных документов и работал в Восточно-Сибирском крайкоме. Бывшие оппозиционеры работали даже в НКВД. Большинство проверенных сами не указывали о принадлежности к оппозиции.[319] В 1932 г. в московских центральных учреждениях работало около 600 бывших оппозиционеров[320]. При этом в новых условиях левые часто становились правыми. Для бывших троцкистов появились даже новые «правые» квалификации. Так, К. Долгашев в январе 1928 г. был исключен как троцкист, восстановлен в партии в том же году, был директором совхоза, несвоевременно сдал зерно в 1932 г. и был привлечен к ответственности как «правый оппортунист на практике». Бывший троцкист, старший консультант Центрального планового сектора Наркомтяжпрома П. Зумский в 1931 г. получил выговор за праволевацкие настроения[321].

В 1930 г. выяснилось, что продолжается активность «рабочей оппозиции», была разоблачена ее группа в Омске. А в январе 1933 г. «бывший» лидер «рабочей оппозиции», а ныне член президиума Госплана А. Г. Шляпников публично заявил, что Октябрьская революция крестьянству ничего не дала.[322]

Но настоящим шоком для правящих кругов стало дело «Союза марксистов-ленинцев». Организатором союза стал бывший первый секретарь Краснопресненского райкома М. Рютин, снятый с поста за правый уклон и исключенный из партии в 1930 г. Он предложил вниманию своих товарищей два документа: «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и воззвание «Ко всем членам ВКП(б)». 21 августа несколько сторонников Рютина, руководителей низшего звена, собрались на квартире в Головино под Москвой и приняли эти документы как платформу Союза марксистов-ленинцев. Новая организация приступила к пропаганде, распространяя свои документы. По отлаженным каналам неформальных внутрипартийных связей этот самиздат дошел до Зиновьева, Каменева, Угланова, Слепкова, Марецкого, то есть как до правых, так и до левых. Они не сообщили об этом в ЦК и ЦКК. Документы Союза «просочились» в Харьков, а возможно и в другие города. Они производили на рядового партийца впечатление откровения. Многочисленные беды, обрушившиеся на страну, систематизировались с марксистско-ленинских позиций. Рютин прежде не проявлял себя как теоретик, и обнаружение платформы «Союза» одновременно в левых и правых кругах наводило Сталина и его инквизиторов на мысль, что документ является плодом коллективного творчества или по крайней мере редактирования. У право-левацкого блока появилась платформа, принятая «за основу» для обсуждения?

Анализируя ситуацию в стране, платформа «Союза» умеренно критикует Бухарина (возможно, чтобы в случае провала — вывести его из-под огня) и признает частичную правоту Троцкого. Старые вожди оппозиций не годятся для борьбы, нужно движение в низах партии. Опора Сталина в партийной массе неустойчива: «История и тут шутит со Сталиным злую шутку: он… создает лишь самый худший вид мелкобуржуазного политиканства наверху и задавленных, забитых манекенов… внизу»[323]. Вывод: «Пролетарская диктатура Сталиным и его кликой наверняка будет погублена окончательно, устранением же Сталина мы имеем много шансов ее спасти»[324].

Обращение в сжатой форме суммировало содержание брошюры: «Сталин за последние пять лет отсек и устранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) свою личную диктатуру, порвал с ленинизмом, стал на путь самого необузданного авантюризма и дикого личного произвола и поставил Советский Союз на край пропасти… Ни один самый смелый и гениальный провокатор для гибели пролетарской диктатуры, для дискредитации ленинизма не мог бы придумать ничего лучшего, чем руководство Сталина и его клики…»[325]

По словам Бухарина меньшевику-эмигранту Б. Николаевскому «Сталин объявил, что эта программа была призывом к его убийству и требовал казни Рютина»[326]. Бухарин не был свидетелем обсуждения вопроса о Рютине в Политбюро, но, опираясь на его слова и другие слухи, Николаевский утверждал, что между «умеренными» членами Политбюро (включая Кирова) и Сталиным разгорелась настоящая борьба. Проанализировав имеющиеся источники, О. В. Хлевнюк делает убедительный вывод: «В общем доступные документы заставляют признать рассказ Николаевского о столкновении между Сталиным и Кировым по поводу судьбы Рютина не более чем легендой, каких немало в советской истории»[327].