Хескет Пирсон - Бернард Шоу

• Название: Бернард Шоу
• Автор: Хескет Пирсон
• Издательство: Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1997. - 544 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-222-00176-8

Бернард Шоу — первый ум в английской драматургии нашего века, мудрый и остроумнейший собеседник, оставивший глубочайший след в мировой культуре. Вот почему интерес к этой незаурядной личности не ослабевает уже на протяжении полувека.

Книга Хескета Пирсона — уникальная попытка проникнуть в сложный духовный мир писателя, фактически предоставив ему самому писать о себе. Добрая половина книги написана от первого лица и представляет собой бесценный материал о жизни и творчестве Бернарда Шоу.

---

«Сорок лет ходил и не жаловался — и вдруг одна нога отказывает. Зрелище театрального критика, на одной ножке скачущего по столице, смягчило бы и каменное сердце. Но антрепренеры, замечу с сожалением, только обрадовались возможности оставить меня инвалидом — одна за другой повалили премьеры. После «Знахаря» в «Лицеуме» с ногой стало твориться такое, что пришлось в буквальном смысле слова покопаться в ней. Сам я отнюдь не сгорал от любопытства, но о моих чувствах, после того как мне дали наркоз, уже очень трудно было догадаться… Проникнув в суть дела, доктор обнаружил, что на протяжении многих лет силы, которые мне давала моя пища (нужно ли говорить, что он отозвался о ней пренебрежительно?), укрепляли единственно мой дух…».

Фрэнк Харрис продал «Субботнее обозрение», Шоу пресытился театром да к тому же стал зарабатывать деньги на своих пьесах — все сложилось так, что он решил оставить поприще критика.

Место его занял Макс Бирбом, и 21 мая появилось «Прощальное слово»: «Англичане не умеют думать. Нужно годами старательно и настойчиво натаскивать их определенному образу мыслей. Десять лет с редкой настырностью я жужжал публике в уши, что я человек исключительно остроумный, талантливый и честный. Сегодня это мнение составляет часть общественного сознания, и не переменят его уже никакие силы — земные или небесные. Могу одряхлеть и впасть в детство. Могу исписаться и опошлиться. Яркие и сильные умы молодого поколения будут строить насмешки надо мной, посчитают меня чурбаном. Моя репутация от этого не пострадает — она воздвигнута прочно и надолго, как репутация Шекспира, на незыблемой основе усвоенной догмы…

Стоит заболеть человеку рядовому, как все спешат его заверить, что дело идет на поправку. Но если свалился вегетарианец (что, к счастью, случается крайне редко), все наперебой убеждают его, что он умирает, что они его предупреждали и что — поделом ему. Умоляют хотя бы только лизнуть подливки — и протянуть еще одну ночь. Рассказывают страшные истории: мол, был такой же точно случай, и смерть пришла лишь после неописуемых страданий. Когда же трепещущий мученик поинтересуется, не рассказывают ли ему о закореневшем в плотоядии грешнике, бедняге велят замолчать — ему-де вредно разговаривать. Десять раз на дню меня призывают с отчаянной цепкостью утопающего задуматься о прошлой жизни и о том скромном остатке — положим, недели три, — который мне скупо обещан до моей кончины.

И я не могу найти в себе оправдания тому, что четыре года занимался театральной критикой… Клянусь, я не буду этого делать впредь. В театр я больше ни ногой. Предмет исчерпан — и я вместе с ним».

ФАБИАНЕЦ В ПРИХОДСКОМ УПРАВЛЕНИИ

В истории Фабианского общества и в жизни Шоу 1892 год — важная веха. В июле этого года Сидней Уэбб женился на Беатрисе Поттер. В летописи социальных реформ это единственное в своем роде достижение.

Из девяти детей миссис Поттер Беатриса была восьмым по счету ребенком. Отец унаследовал состояние, потерял его и сколотил новое. Он был директором Большой Западной железной дороги, президентом канадской «Гранд Транк Рейлуэй», директором «Компании Гудзонова залива» — жил в мире людей, которые ворочают миллионами и устраивают судьбы наций. Поттеры имели дома в Котсуолдсе, в Монмаутшире, в Уэстморленде, в Лондоне — ну, всюду, где им заблагорассудится провести день-другой. Они знались с видными политиками, учеными, экономистами, философами, теологами — всех и не перечислишь: кардинал Мэннинг, Чемберлен, Спенсер, Гекели, Тиндаль, епископы, банкиры и несметное число баронов.

В этом-то разнообразном обществе и воспитывалась Беатриса. От восемнадцати до двадцати четырех лет она вела жизнь, обычную для девицы ее круга: вкушала смертоносные развлечения «лондонского сезона» и разъезжала по модным курортам континента. После смерти матери Беатриса взяла хозяйство в свои руки, залезла даже в дела отца и каждое утро натощак изучала логику, философию и экономику. Многому выучил ее Герберт Спенсер. С нею спорил и, говорят, чуть не женился на ней Джозеф Чемберлен. Однако статистика волновала ее больше, чем мужчины, и «составить кому-то компанию» она поняла бы в том смысле, что пора поднимать кампанию за кооперацию. О кооперативном движении она напишет книгу, изучив систему эксплуатации по отчаянно смелому методу. Выдавая себя за пролетарку, Беатриса шла в кабалу к какому-нибудь эксплуататору. Ясная голова, однако, не давала ей засидеться в белошвейках, и эксперимент кончался всегда одинаково: в ней видели подходящую невесту для эксплуататорского наследника.

Для книги Беатрисе понадобились исторические справки. Ее приятель посоветовал надежный источник — так в 1890 году она встретила Сиднея Уэбба. Он тотчас набросал ей список книг, через несколько дней выслал фабианскую брошюру о процентной ставке — и завязалась переписка. В следующей посылке вместе с брошюрами прибыли стихи Россетти. Потом приглашение вместе отобедать — не терпелось обсудить социальные вопросы с кем-нибудь из окружения Чарльза Бутса[88]. Потом вместе поехали в Глазго на съезд кооператоров. Симпатия между ними крепла, чаще и пространней делались письма: они уже обсуждали положение в тред-юнионах.

Он хотел жениться на ней. Она еще толком не знала, чего ей хотелось. Отец, конечно, возражал бы против этого брака; к тому же, отец был болен, и это усиливало ее замешательство. Но весной 1891 года Беатриса переслала Уэббу гранки своей книги о кооперативном движении, и в мае они были тайно помолвлены.

Спустя два месяца Беатриса записывала в дневнике: «У нас обоих заурядные способности, но сочетались они на редкость удачно. Я исследователь, он исполнитель; перед нами открыто широкое поле разнообразной деятельности и разнообразного общения. К тому же о куске хлеба думать не приходится. Такие возможности выпадают не часто. Можно многое совершить, если добросовестно и настойчиво задавать работу союзу наших талантов».

В январе 1892 года отец умер; в июле Беатриса и Сидней поженились. Медовый месяц они провели в Ирландии, где развлекали себя обследованием местных профсоюзных обществ. Сидней бросил работу в Министерстве колоний, и молодые поселились на Гровнор-роуд в доме № 41, живя на 1000 фунтов в год.

Дом этот вскоре прославится как «приют английского социализма». Университетская молодежь встречалась здесь с приобретающими известность политиками; честолюбивая бедность прогуливалась рука об руку с благонамеренным богатством; никому не известные умники толковали с именитыми дураками. В доме № 41 сходились люди, разделенные классом, профессией, верой. Здесь выпестывались лидеры будущей Лейбористской партии.

И сам дом и его атмосфера отвечали склонностям хозяев. Предельно просто обставленная гостиная — чтобы побольше вместилось людей. Простое угощение — выбора вам здесь не предложат: суп, рыба, барашек, молочный пудинг. Не нравится — сиди голодный. Пиво, виски. Вина не подавали.

Любителю светской болтовни приходилось нелегко — разговор на этих вечерах велся серьезный. Высказывались большие, поучительные мысли. На болтовню был наложен запрет, про погоду никто и не заикался.

Невысокого роста, облаченный в синий габардиновый костюм, Сидней Уэбб был говорящей энциклопедией. Он решительно не мог понять, почему все люди не знают так же много, как он. Беатриса, высокая, темноволосая, с блистающим взором, затянув свою стройную фигуру в роскошный туалет, диктовала программу действий министрам и правила поведения — всем желающим. Вместе они знали всё и могли переспорить кого угодно. Противник мог быть семи пядей во лбу, но устоять против холодного, ясного рассудка Беатрисы и гибкого, живого ума Сиднея никто бы не смог. К невыгоде оппонента оборачивались даже безмятежная самоуверенность Уэббов и их спокойная убежденность в своей правоте: ошибалась всегда противная сторона. Положение отнюдь не облегчалось и от того, что Уэббам была свойственна терпимость к оппозиции.

Всеведение раздражает, моральное превосходство бесит, и поэтому приемы полемики миссис Уэбб, холодное презрение, каким она обливала носителей общественных пороков, и нее строгость в вопросах пола порою настраивали против нее, особенно женщин — эти ее боялись. Правила поведения она исповедовала так же убежденно, как и свои передовые взгляды, а ее манера властно направлять общий разговор просто изводила окружающих. Далее снизойдя до сплетни, она тут же классифицировала скандалы, как привыкла классифицировать людей, профессии, доходы. Человеческие существа были в ее глазах типами, а не индивидуальностями. Она рассматривала их с холодной отрешенностью, мысленно относя каждого к какому-нибудь разряду. «Для нее люди были заводными манекенами», — говорил Герберт Уэллс. А многие потому ее недолюбливали, что была она «без сучка, без задоринки» — слабостей никаких. Она и Сидней работали не покладая рук, вели вдумчивые беседы, жили целомудренно, а невинные и процеженные радости вкушали полной мерой.