Хескет Пирсон - Бернард Шоу

• Название: Бернард Шоу
• Автор: Хескет Пирсон
• Издательство: Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1997. - 544 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-222-00176-8

Бернард Шоу — первый ум в английской драматургии нашего века, мудрый и остроумнейший собеседник, оставивший глубочайший след в мировой культуре. Вот почему интерес к этой незаурядной личности не ослабевает уже на протяжении полувека.

Книга Хескета Пирсона — уникальная попытка проникнуть в сложный духовный мир писателя, фактически предоставив ему самому писать о себе. Добрая половина книги написана от первого лица и представляет собой бесценный материал о жизни и творчестве Бернарда Шоу.

---

Как бы то ни было, поездка Шоу в Россию явилась для него полной неожиданностью. Чтобы выбить его из каждодневной колеи, требовалось всякий раз недюжинное давление внешних сил. Он говорил: «Если бы меня оставили в покое, я бы, наверно, умер в том же самом доме, где появился на свет… У меня древесная природа. Почему, вы думаете, дуб тянется ввысь и живет дольше человека? Да потому, что он не тратит попусту свою энергию, перебираясь с места на место. От добра добра не ищут!» Миссис Филлимор, автор нескольких работ об апостоле Павле, называла Шоу старым трамваем, который ни за что не изменит своим рельсам. Тем не менее случаи такой измены наблюдались — для этого стоило только хорошенько Шоу подтолкнуть.

Летом 1931 года к нему заехал маркиз Лотиан. Он передал Шоу, что леди Астор нуждается в срочном отдыхе и что лорд Астор и он, маркиз Лотиан, хотели бы сопровождать ее в Москву и не желали бы себе лучшего спутника, чем Шоу. Лучших спутников не мог себе пожелать и Шоу. Он собрал свой саквояж, и путешественники выехали в Россию.

Шоу опровергал все легенды, которые ходили потом об этой поездке. Одна из легенд рассказывала, что он взял с собой тонны провизии, а когда, проезжая по России, убедился, что это страна изобилия, выбросил все в вагонное окошко. Эту легенду сочинил досужий газетчик, который мерил осведомленность Шоу о России своим аршином. Но надо сказать, что леди Астор, введенная в заблуждение побасенками «Таймс», взяла в Россию двухнедельный запас консервированной еды на пятерых (с ними был ее сын Дэвид). Из окна еду не выбрасывали, а за день до отъезда торжественно роздали все служащим гостиницы — только там у гостей брали чаевые, в других местах Шоу встречал отказ.

Русская еда пришлась Шоу по вкусу. Лучше русской каши он, оказывается, не едал. Лучшей диеты, чем черный хлеб и пустые щи, трудно было придумать. Изобилие огурцов, которыми предварялась каждая еда, его не раздражало. Вскоре он привык и к тому, что суп появлялся не в начале обеда, а где-то к концу. Его спутники не были вегетарианцами и поэтому особого восторга не выказывали, но в общем-то жаловаться им не приходилось. Гостиница, в которой они ожидали увидеть только секретных агентов, кишмя кишела американцами, и администрация добросовестно старалась накормить и ублажить гостей на современный западный манер. Путешественники пережили лишь одно потрясение, когда лифт, в котором поднимались леди Астор и Джи-Би-Эс, застрял между этажами, и из мышеловки наших англичан вытянули за уши в самом жалком виде и через такое узкое отверстие, что пользоваться лифтом им с этих пор уже не захочется.

Московские впечатления Шоу и леди Астор, естественно, разнились между собой. Для леди Астор благосостояние страны определялось изысканно одетыми леди и джентльменами, проплывающими в роллс-ройсах по Бонд-стрит или Рю де ля Пэ — мимо сияющих витрин, забитых товарами ценою в несколько фунтов, а то и в несколько тысяч фунтов. В Москве же она увидела людей в недорогой одежде, и каждый спешил куда-то по своим делам. Улицы и магазины могли напомнить ей Лэмбет и Саутуорк: простор — куда там Вест-Энду, и товары по полпенса, чему бывают несказанно рады неимущие покупатели. В фешенебельных кварталах товары ведь только отпугивают. Многие московские магазины были закрыты. На произведениях искусства, выставленных для продажи, висели номерки, какие вешают на багаж в камере хранения. Их никак не рекламировали, очевидно не слишком хорошо представляя себе их ценность. «Обнаружив на витрине сокровище, вы входите в магазин и называете увиденный на ярлычке номер, — рассказывал Шоу. — Продавец, одетый просто, без затей, смотрит на ваш приход, как на дружеский визит. Он справляется по списку о цене товара и совершает сделку, не проявляя ни малейшего коммерческого интереса». Стоит ли говорить, что все лучшие вещи был» скуплены знатоками по баснословно дешевой цене задолго до появления в магазине Шоу?.

Что может быть ужаснее для западной миллионерши? И что могло быть лучше, интереснее, неожиданнее для Шоу? Без леди и джентльменов он чувствовал себя как никогда легко. На обратном пути из России, на польском вокзале Шоу увидел в зале ожидания первого класса двух молоденьких леди — так он чуть было не позвал полицию, чтобы выпроводить барышень и дать им в руки по лопате!.. Он с радостью отмечал, что лица прохожих в России не омрачены вечной заботой о деньгах и рабочие не ходят как в воду опущенные и не смотрят вокруг с тем крайним разочарованием, которое и язык-то не повернется назвать цинизмом. А таково, по Шоу, клеймо капиталистической цивилизации. Отсутствие роскошных товаров его не удручало. Не он ли любил повторять, что по Бонд-стрит и Риджент-стрит он хаживал и с пустым карманом и при деньгах, а результат был один и тот же — ничего не купил! Союз ювелиров пытался как-то соблазнить Шоу голубым бриллиантом за четыре тысячи фунтов. Не тут-то было! Ему показались более привлекательными ювелирные безделушки Вулворта по четыре пенса за штуку, — правда, их он тоже не купил.

Зато его возбуждал размах, с каким Советы расчищали страну от вековой завали. Народные фабрики и колхозы; дворцы и дома отдыха, где тысячи рабочих и представителей интеллигенции проводили свой отпуск и выходные дни; восхитительные коллекции картин, составляющие народную собственность; отделения милиции с рассудительными женщииами-милиционерами и без привычной полиции, без загона для подсудимых, без сцен отвратительного насилия.

По большому собору, где помещался антирелигиозный музей, изобличавший жестокость церковников и церковной власти, Шоу водила монашеского вида девушка со значком Союза безбожников. Шоу разглядел в музее две мумии и спросил, почему их там поместили. Его спутница объяснила: «Трупы этих крестьян подверглись естественному бальзамированию. Священники уверяют народ, будто это чудо, а крестьяне — святые, но этот случай показывает, что перед нами редкое явление природы». Шоу не остался в долгу: «А откуда вам знать, что эти двое — не святые?» Против такого шовианства ни у Союза безбожников, ни у юной послушницы не нашлось контраргументов. Шоу подытожил свое впечатление: музей прекрасно, хотя, быть может, несколько односторонне рисует опасности, которые таит в себе религиозное рвение; муниципалитеты Женевы и Белфаста много бы дали, чтобы кое-чему здесь поучиться. В музее почти не было русских посетителей, и его уже начали переоборудовать в выставку, посвященную первому пятилетнему плану, который в те годы успешно осуществлялся.

Его самого принимали там «так, словно явился Карл Маркс». Сразу же по прибытии в Москву Шоу и его спутники отправились на Красную площадь, в Мавзолей Ленина. Они пришли в изумление, увидев вместо величественного и сумрачного диктатора хрупкого блондина с тонкими, аристократическими руками, не знавшими физического труда. В течение последующих дней, вечерами, они наблюдали, как сотни и сотни трудящихся выстраивались после работы в длинную очередь, ведущую к дверям гробницы.

Чтобы доставить английским гостям особое удовольствие, их пригласили на скачки, pi Шоу предложили вручить приз жокею-победителю. Шоу заметил: раз Советы покончили с конкуренцией, им теперь не пристало выставлять на каждый забег больше одной лошади. Жокей-победитель что-то и не походил на русского. Потом оказалось, что он был ирландцем.

Шоу очень хотелось встретиться с Н. К. Крупской, вдовой Ленина. Остальные участники поездки поставили себе целью добиться беседы со Сталиным. Визиту к Крупской никто не препятствовал, только его со дня на день откладывали по той или иной причине, пока не стало ясно, что он так и не состоится. Шоу сказали, что Крупская лежит с простудой, что она человек пожилой и замкнутый, живет в лесу, на даче, и не стоит ее беспокоить. Шоу предложил навестить ее. Оказалось, что она уже в Москве. Тут Шоу дал понять, что не отстанет: ему было поручено передать ей книгу, он не собирается навязывать ей свою персону, но книгу и свою визитную карточку он хочет оставить у ее порога — только пусть ему укажут этот порог. Леди Астор заявила в сердцах: она не покинет пределов России, пока ей не покажут Крупскую.

И вдруг все препятствия сами собой отпали. Вся компания отправилась к Крупской. Крупская была здорова и устроила им такой теплый прием, что они только руками разводили: и это замкнутая женщина! На даче было полным-полно людей. Видно было, что хозяйка удивлена и обрадована тем, что ужасный Шоу оказался весьма симпатичным человеком. Оказывается, этой встречи не хотела сама Крупская, уверенная в том, что Шоу был отталкивающе неприятной личностью. Но еще больше удивился и обрадовался Шоу. Судя по фотографиям, Крупская делила с женой Уильяма Бута из Армии Спасения пальму первенства самой нефотогеничной женщины в Европе. Но генерал Бут всегда твердил о своей, «красавице женушке», и их дочь Эванджелина тоже говорила о своей матери, как о писаной красавице. Вот и Крупская показалась Шоу неотразимо привлекательной. Он заявил, что если она окажется в комнате и туда впустят толпу детей, они все ее облепят и уже не выпустят из своих объятий. Он просто забредил ее странно посаженными монгольскими глазами. Чай на даче удался на славу.