Сергей Ушакин - Веселые человечки: культурные герои советского детства

• Название: Веселые человечки: культурные герои советского детства
• Автор: Сергей Ушакин
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-86793-642-6

Сборник статей о персонажах детских книг, кино-, теле- и мультфильмов.

Карлсон и Винни-Пух, Буратино и Электроник, Айболит и Кот Леопольд, Чебурашка и Хрюша — все эти персонажи составляют «пантеон» советского детства, вплоть до настоящего времени никогда не изучавшийся в качестве единого социокультурного явления. Этот сборник статей, написанных специалистами по разным дисциплинам (историками литературы, антропологами, фольклористами, киноведами…), представляет первый опыт такого исследования. Персонажи, которым посвящена эта книга, давно уже вышли за пределы книг, фильмов или телепередач, где появились впервые, и «собрали» вокруг себя множество новых смыслов, став своего рода «иероглифами» культурного сознания современной России. Осмысление истории и сегодняшнего восприятия этих «иероглифов» позволяет увидеть с неожиданных, ранее неизвестных сторон эстетические пристрастия советского и постсоветского общества, дает возможность более глубоко, чем прежде, — «на молекулярном уровне» — описать социально-антропологические и психологические сдвиги, происходившие в истории России в ХХ — ХХI веках.

---

Художники, иллюстраторы и скульпторы 1970-х годов, специализирующиеся на ленинской тематике, подчеркивают недетскую принципиальность Ленина-ребенка, романтическую революционность Ленина-юноши и несгибаемую решительность Ленина — вождя революции (одним из мастеров соответствующей иконографии в эти годы был сын Ивана Пархоменко — Авенир Пархоменко, фотографии с эстампов которого часто печатались на страницах газеты «Правда» под рубрикой «Лениниана»). Массовое тиражирование ленинской темы в средствах массовой информации, литературе, изобразительном искусстве, музыке, живописи и кино 1970-х годов (усугубленное официальными празднованиями 100-летнего юбилея Ленина в 1970-м и 70-летия Октябрьской революции в 1977 году) стало вместе с тем, как это ясно в ретроспективе советской повседневной культуры, визуальным и дискурсивным фоном — контрастно оттенившим расцвет неподцензурной и фольклорной ленинианы — распространения анекдотов, рисующих Ленина не вождем революции, но нагловатым и трусливым обывателем, охочим до власти и материальных благ [181].

Образ маленького Володи, благоговейно канонизированный в хрестоматийных текстах детской литературы, отныне также оказывается объектом анекдотического (и, о чем сегодня странно вспомнить, относительно небезопасного) вышучивания. Поводом к нему становится, в частности, четверостишие, известное нескольким поколениям советских детей:

Когда был Ленин маленький
С кудрявой головой,
Ходил он тоже в валенках
По горке снеговой.

Автор этого шедевра (известного в «фольклорном» бытовании, по меньшей мере, с середины 1940-х годов) [182] остается по сей день неизвестным — «интертекстуально» к нему близки сразу несколько текстов: о любви маленького Володи кататься с горок писала уже Анна Ильинична Ульянова, книжка Зощенко начинается с фразы, которую можно счесть источником стихотворного зачина («Когда Ленин был маленький, он почти ничего не боялся»), о «кудрявости» будущего вождя революции достаточно было визуальной информации (впрочем, и здесь можно найти литературные параллели: в хрестоматийной книге ленинианы 1960-1970-х годов — повести Зои Воскресенской «Сердце матери» — есть сцена, где «Володя расчесывает волосы перед зеркалом и искоса поглядывает на брата. Не получается у него такая же прическа. У Володи волосы светлые, с рыжинкой, и закручиваются в разные стороны, а у Саши шапка темных волос, блестящих, чуть волнистых и послушных») [183]. В содержательном и стихотворном отношении безымянное четверостишие наиболее близко к стихотворению Маргариты Ильиничны Ивенсен (1903–1977), поэтессы, работавшей в детской литературе начиная с 1930-х годов [184]:

Когда был Ленин маленький,
Похож он был на нас,
Зимой носил он валенки,
И шарф носил, и варежки.
И падал в снег не раз.
Любил играть в лошадки,
И бегать и скакать,
Разгадывать загадки
И в прятки поиграть.
Когда был Ленин маленький,
Такой, как мы с тобой,
Любил он у проталинки
По лужице по маленькой
Пускать кораблик свой.
Как мы, шалить умел он,
Как мы, он петь любил,
Правдивым был и смелым —
Таким наш Ленин был [185].

Стихотворение Ивенсен, как и многие другие ее произведения, замечательно просодической простотой и естественностью интонации и вполне могло служить претекстом «фольклорного» четверостишия, но вопрос, какое из двух стихотворений было в данном случае исходным, не решается столь просто. Ничто не мешает думать, что четверостишие про маленького Ленина, ходившего в валенках по горке ледяной, само могло послужить источником стихотворения поэтессы. Как бы то ни было, в 1970-1980-е годы четверостишие про Ленина бытовало в школьной среде во множестве фольклорных «редакций». Оно долгое время было и (как показывает Интернет) до сих пор остается продуктивным для последующих переделок:

Когда был Ленин маленьким
С кудрявой головой,
Ходил он, Ленин, в валенках
И летом и зимой.
Когда был Ленин маленький
С кудрявой головой,
Зимой он прятал в валенки
Свой орган половой [186].

В 1985 году в продолжение стихотворного зачина Тимур Кибиров написал одноименный цикл стихотворений, поэтически комментирующих «воспоминания родных и близких Володи Ульянова о детских годах будущего профессионального революционера» (в отдельном издании 1995 года характерно проиллюстрированных Александром Флоренским в стиле детского рисунка и «мультяшной» аппликации) [187].

Годы перестройки отменили обязательность хрестоматийного знания о Ленине (сделав, в частности, возможным незабываемый по сей день телевизионный розыгрыш Сергея Курехина и Сергея Шолохова с историей о Ленине-грибе) [188]. Анекдоты и стишки о маленьком Володе уступают к концу 1990-х годов место анекдотам про Вовочку, происхождение которых если и связано с именем Ленина, то, как кажется, не более чем ассоциативно и вторично [189]. Предшествующая традиция официальной и фольклорной ленинианы не обнаруживает контекстов, где Володя Ульянов именовался бы Вовой и тем более Вовочкой — именем, хотя и дублирующим имя Володя, но подразумевающим иную коммуникативную модальность — инфантилизм, обескураживающую непосредственность и соприсутствие старших. Иным рисуется Володя Ульянов — самостоятельным, принципиальным и достойным подражания. Даже если видеть в этом контрасте достаточный стимул для пародирования некогда хрестоматийных представлений о Володе Ульянове, то его сегодняшняя эффективность — во всяком случае, для юной аудитории — близка к нулю.

В современной российской культуре детство «самого человечного человека» привлекает внимание (уже или еще) не детей и подростков, а тех взрослых, для кого маленький Володя Ульянов остается персонажем, провиденциально предвосхитившим советское прошлое. Будучи «обращенным в будущее», такое прошлое легко наделяется вероучительным смыслом и терапевтическими эмоциями, объединившими в конце 1990-х годов адептов «космического коммунизма» — действующей в Волгограде и некоторых других городах «красного пояса» «Партии коммунистов Единение Всеволод». «Космические коммунисты» (или, как их называет местное население, «космонавты») верят в реинкарнацию покойных лидеров мирового коммунизма — Маркса, Энгельса и Ленина. Все они уже появились и ждут своего признания, чтобы однажды наилучшим образом решить проблемы России. «Маленькому Ленину», подраставшему в Иловлинском районе Волгоградской области, в 1998 году было около 10 лет. Где он и чем занят в настоящее время, неизвестно, но, как и у прежнего Володи, у него, должно быть, непростое будущее.

АЙБОЛИТ

Кевин М.Ф. Платт Доктор Дулитл и доктор Айболит на приеме в отделении травмы

Доколе люди будут убивать
И тем людскую волю попирать?
Опять война! А мы ведь точно знаем,
Что павшие в итоге победят.

Хью Лофтинг. «Победа павших» (1942 г., пер. А. Плисецкой)

У кого что болит, тот о том и говорит.

Русская пословица

1

Среди сквозных персонажей классических детских сказок К.И. Чуковского есть один, который декларирует свою связь с проблемами травмы уже самим своим именем: доктор Айболит — он появляется в стихотворных сказках «Бармалей» (1925), «Айболит» (1929, иногда печаталась под названием «Лимпопо»), «Айболит и воробей» (1955) и других, а также в прозаических сказках о докторе Айболите (первая из которых была опубликована в 1936 году). Даже если абстрагироваться от имени героя, связь сюжетов этих сказок с темой травмы очевидна: Айболит не случайно — доктор, и его функция в знаменитых сказках Чуковского — чудесное исправление болезненных, жестоких или страшных ситуаций. Он вынимает жертв живыми и невредимыми из пасти чудовищ; он делает так, что самые ужасные и опасные звери становятся дружелюбными, цивилизованными и даже приветливыми созданиями. И все же сущность его роли, как и глубинное значение его имени, свидетельствуют о реальных испытаниях (рассматриваемых либо как социально-исторические явления начала XX века, либо как извечные трудности роста), которые эти истории предлагают преодолеть своим юным читателям: нам показан мир, где царствуют боль и насилие. Появившись вначале в самом первом из опубликованных произведений «айболитовского цикла» — сказке «Бармалей», доктор демонстрирует важность своего имени таким образом, что сразу же становятся очевидными некоторые психические процессы, отраженные в этих сказках:

Но злодей Айболита хватает
И в костер Айболита бросает.
И горит и кричит Айболит:
«Ай, болит! Ай, болит! Ай, болит!»
А бедные дети под пальмой лежат,
На Бармалея глядят
И плачут, и плачут, и плачут!

Сцена мучений доктора в огне, на которые в ужасе смотрят беспомощные дети, обнажает саму сущность боли и страдания, которые в этих произведениях подвергаются мифологическим трансформациям. Конечно, эта сцена, изображающая подлинные боль и страх, в соответствии с сюжетом сказки быстро обращается в свою противоположность, и все заканчивается, как и в других произведениях цикла, триумфом добра над злом. И все же сама по себе эта сцена подчеркивает странность имени доктора (возможно, неочевидную для тех, кто читал сказку с детства), которое, по сути, представляет выражение боли (почему не доктор Ойужелучше?) и обозначает настойчивое присутствие подавленного знания о травме в самом механизме ее исцеления. (Или по-другому: сцена поджаривания доктора в огне на определенном уровне риторической абстракции реализует эту репрессивную функцию — само выражение боли, «Ай, болит!», подвергается карательному или дисциплинарному насилию.)