Антонина Ленкова - Это было на Ульяновской

• Название: Это было на Ульяновской
• Автор: Антонина Ленкова
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1985

Автор повести — журналистка, ветеран Великой Отечественной войны, участница освобождения Ростова в феврале 1943 года. Повесть посвящена детям войны, ребятам с Ульяновской улицы Ростова, которые во время его оккупации помогли взрослым спасти жизнь многим раненым и бежавшим из фашистского плена бойцам Красной Армии, заплатив за это собственными жизнями.

Повесть адресована школьникам среднего возраста.

---

— Это свои, папа, — успокоила девушка отца и открыла.

Перед ней стояла, как в доброе старое время, квартальная уполномоченная Мария Ивановна Кизим. Только лицо ее — без обычной улыбки — было суровым.

— Машенька, милая, — заговорила она быстрым шепотом, — очень нужна твоя помощь, мы сами не можем… Понимаешь — в подвале раненые. Есть без сознания…

Девушка метнулась в соседнюю комнату, схватила сумку с медикаментами, набросила старое пальтишко, повязалась невзрачным серым платком — чтобы не бросаться в глаза — и наклонилась к отцу:

— Не беспокойся, я скоро…

Они осторожно спустились по лестнице, вышли за ворота.

А ребята ходили из одного двора в другой, осторожно стуча в дома, и женщины, едва расслышав в их торопливом шепоте слова «наши», «раненые», «надо помочь», отдавали последний кусок хлеба, рвали на бинты чистые простыни, вынимали из чемоданов спрятанные до лучших времен мужнины рубашки.

— Берите, ребятки. Да будьте поосторожнее: фашист — он, что бешеная собака, может и кусануть.

— Про их зверства сколько уж писано…

— Мальчик тут, сказывают, из Таганрога пришел. Чудом спасся, а семью всю расстреляли…

Лица у людей были озабоченными, встревоженными. И лишь Мария Андреевна Пронина, доставая из сундука белоснежные простыни, вдруг заулыбалась:

— Дочке приданое собирать начала, вот и пригодилось.

Коля изумленно оглянулся на русоволосую девчонку лет десяти: это что ж получается — таким пацанкам уже приданое готовят?

Девочку, как и его сестренку, звали Валентиной. Быстренько сообразив, что к чему, она торопливо стала натягивать пальтишко:

— И я пойду. Раненых перевязывать. Меня Инна научила.

— Этого еще не доставало! Ну-ка, раздевайся, и без разговоров. Ты что хочешь — чтобы и тебя немцы покалечили?

Мария Андреевна оглянулась на Колю, ища поддержки. Тот качнул головой:

— Беда с этими малыми. Хоть запирай, чтобы не кидались, куда не следует. Не доросла еще, понятно? — И он строго посмотрел на девочку.

Та обиженно отошла к окну и отвернулась: разве они что-нибудь понимают, эти мальчишки?..

Через несколько минут ребята, Мария Ивановна и Машенька подходили к уже знакомому ребятам часовому. Тот удивленно посмотрел на них, сжал приклад автомата. Но Мария Ивановна, шедшая впереди, протянула ему зеленоватую бутылку с прозрачной как слеза жидкостью. Тот, мгновенно сообразив, быстро огляделся, схватил бутылку и, спрятав за отворот шинели, отошел в сторону.

Мария Ивановна распахнула тяжелую скрипучую дверь.

В подвале было совсем темно, но, когда через несколько секунд глаза привыкли к мраку, Маша увидела страшную картину: десятки беспомощных людей на голом цементном полу, запекшаяся кровь на грязных повязках, лихорадочный блеск глаз, пересохшие от нестерпимой жажды губы…

— Ребятки, милые, быстро за водой! Много воды… Только, пожалуйста, будьте осторожны!..

Коля, Яша, Игорек и Витя, наскоро высыпав на расстеленную Марией Ивановной простыню все, что было в ведрах, помчались вниз по проспекту. По реке уже плыли льдины, но ребята не задумываясь вошли в воду.

— Ого, холодная, аж жжется! — воскликнул Игорь.

Самый младший, он старался не отстать от товарищей. Зачерпнув полное ведро, с трудом подымался вслед за ними по крутому обледенелому откосу. Коля обернулся, подал руку.

Тяжело дыша, выбрались они на берег, опустили ведра — капельку передохнуть. И тут — откуда они только взялись! — налетела орава гогочущих фашистов, страшно обрадованных, что им нет необходимости спускаться вниз — вот она, вода! Расплескивая, стали наполнять фляжки, канистры, бидоны. А когда наконец ушли, ребята молча подняли перевернутые ведра и снова заскользили вниз, сжав зубы и пряча друг от друга злые слезы.

Успокоились только в подвале, когда увидели, как припали к ледяной воде раненые.

— Что ты хочешь с этих фашистов? — сказал Витя, ни к кому не обращаясь. — Не тронули — и на том спасибо.

— Ничего, ребятки, — отозвался один из бойцов, — придет время — за все им отплатим.

— Поешь, дяденька, — присел перед ним на корточки Яша, протягивая кукурузную лепешку. — Я чего хотел спросить… Как это вас позахватили? Я ни в жисть бы не сдался!

Он смотрел своими ясными голубыми глазами на измученное, заросшее колючей щетиной лицо, на торчащий из-под разорванной гимнастерки окровавленный бинт и ждал ответа. Но человек горестно покачал головой, скривился, будто от нестерпимой боли, и ничего не сказал.

Больше таких вопросов Яша не задавал никому.

Понимали мальчишки, что каждый час в неволе кажется пленникам вечностью, да еще когда ноют раны и мучит голод, потому и старались приходить почаще. И не было для них лучшей награды, чем та сдержанная радость, с какой встречали их обитатели мрачного подземелья.

По утрам собирались у Коли Кизима. Выкладывали на стол все, что удалось достать: кусочки хлеба, вареную свеклу и картошку, небольшие кукурузные лепешки, очень аппетитные на вид. Прикидывали — хватит ли на всех? Если выходило, что не хватит, снова разбегались, радуясь, что на их Ульяновской живут добрые, отзывчивые люди.

В этих нелегких каждодневных поисках помогала ребятам Мария Ивановна. Но ходить с ними в подвал Коля ей больше не разрешал:

— Не серчай, мама, мы сами. Чуть что — убежим.

Ночи казались ему теперь нестерпимо длинными — скорее бы утро, когда можно спуститься в подвал, убедиться, что все в порядке, что с его ранеными не случилось худого. Но, удивительное дело, фашисты будто забыли о своих пленных, только сменяли караул у двери. Солдаты одни и те же — смуглые, темноглазые. Настороженность их постепенно сменилась равнодушием. Казалось, они даже были довольны, что эти русские мальчишки взяли на себя заботу о пленных.

В конце концов, их дело маленькое. Им сказали охранять, они и охраняют. Конечно, немцы рассердятся, если узнают, что они пропускают к раненым мальчишек, так ведь приказа не впускать не было! Им, немцам, наверное, и в голову не приходило, что кто-то посмеет прийти на помощь пленным — ведь на каждом углу вывешены строгие приказы, заканчивающиеся словом «расстрелять». Неужели в этой стране даже дети не боятся смерти?

По их солдатским рассуждениям выходило, что пора бы двигаться дальше, да что-то не похоже — уж больно сильно укрепляют инженерные части город. Не собираются ли русские наступать? От этих комиссаров всего можно ждать.

Румыны всех русских считали комиссарами. Даже мальчишек, которые неизвестно о чем шептались с пленниками.

А шептались о том же — о наступлении.

— Это ж факт, что Ростов надо отбить, — рассуждал Яшка. — Обязательно надо. А то ведь что получится — дальше, подлюки, кинутся. Город-то наш — ворота на Кавказ. Во как…

— Дон замерзнет — и двинут, — уверенно подхватил Витя. — Хватит гадам ползучим нашу землю поганить.

— Скорей бы уж он замерзал, ваш тихий Дон…

— А что, ребята, фашисты в Ростове лютуют? Тихо все вроде. Вот и нас не трогают. А уж который день….

— Румын в городе много, а им с чего лютовать? Немцы — другое дело. Тем поперек дороги не становись. Мать рассказывала, в Нахичевани — есть у нас в Ростове такой поселок — пацана фашисты убили. Они приказ вывесили, чтоб голубей посдавали, а какой мальчишка своих птиц отдаст? Увидели его вроде с голубем, ну и…

Коля не смог повторить «убили». Замолк. И вдруг раздался твердый, решительный голос:

— Вот что, ребятки, помогли вы нам здорово, век не забудем. Только больше чтобы мы вас тут не видели! Понятно!

— Это еще почему? — взвился Яшка.

— А вот поэтому самому, — уже спокойно ответил человек, похожий на Колиного отца.

— Правильно, — неожиданно для ребят, да, пожалуй, и для самого себя, согласился Коля. — Все правильно. Не беспокойтесь, мы будем осторожней…

Домой шли молча. Яша и Витя вопросительно поглядывали на своего вожака, сосредоточенно шагавшего рядом, но спрашивать его о чем-либо не решались: еще чего доброго запретит им ходить в подвал. Сам-то он, конечно, раненых не оставит, не такой человек, так ведь и они не трусы. Почему он молчит? О чем думает?

А Коля думал о них, о том, как безраздельно доверяют ему эти славные пацаны свои жизни. Они признали в нем вожака, идут за ним в огонь и в воду. Верят: где он — там удача. А если что случится? Если и на их улице загремят выстрелы, как вот уже целую неделю гремят на других? Если кто-нибудь и из его товарищей захлебнется в последнем крике, как тот пацан с голубем. Как посмотрит он тогда в глаза матерей — Анны Ивановны, Ольги Федоровны, тети Ксении?.. Что скажет им?

Впервые почувствовал он, какой это тяжелый груз — ответственность за других. За сестричку и маму, за товарищей, которые стали ему в эти тяжкие месяцы как братья, за раненых, вот уже целую неделю томящихся в подвале.