Вадим Пигалев - Баженов

• Название: Баженов
• Автор: Вадим Пигалев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Книга о выдающемся русском зодчем XVIII века Василии Баженове.

---

Иначе воспринимался им Лувр… Баженов спрыгнул на ходу, не дожидаясь остановки. Споткнулся, ушиб колено, поцарапал о мостовую ладонь. Бежал прихрамывая. Остановился, вцепился в решетку изгороди. Жадно пожирал колоннаду Лувра немигающими глазами. «Свидание» длилось не более минуты-двух. Лосенко еще не успел сообразить, что произошло, и только собрался слезть с извозчика, как увидел, что Баженов возвращается назад. Он шел быстро, не оглядываясь. Порывисто сел и резко, почти грубо, приказал:

— Поехали.

Лосенко был в недоумении, терялся в догадках.

— Куда? Зачем? Может, изволишь объяснить…

— На Сен-Жак!

— При чем здесь Сен-Жак? На что там смотреть? На книжные лавки и парижанок…

— Каждый волен поступать как хочет, — не глядя на друга, отчеканил Баженов и поднялся, чтобы спрыгнуть на мостовую.

Лосенко поймал его за руку, резко усадил рядом.

— Успокойся… Ну хорошо, будь по-твоему. Поехали.

Потом, спустя несколько недель, Василий извинится перед Лосенко, объяснит ему причину столь странного поведения. Он расскажет ему о том чувстве, какое испытал при виде колоннады Лувра. Она поразила его величественной простотой, проникновенной лиричностью, композиционной скромностью, органичностью немногочисленных и неброских деталей. Непринужденная красота и архитектурная мелодичность затронули самые тонкие струны его души. Колоннада Лувра была созвучна мыслям Баженова об органичности природы и архитектуры, об изгнании из зодчества тиранического начала над окружающим. Это строение показалось ему даже более русским, чем французским.

— Понимаешь, Антон, — взволнованно говорил Василий. — Это как белоствольные российские березы. Их красота скромна и непринужденна. Ритмы стройны, но их порядок недоступен взору. Они — в плавной и тихой мелодии, не заглушающей человеческий голос, трели соловья, треск кузнечиков. Это та самая гармония земного, когда трудно сказать: человеческих ли это рук дело или то рождено природой.

Ну а что касается поездки на Сен-Жак, где лавки ломились от книг, то с того момента Баженов твердо решил для себя: издания, кои могут быть полезны и способны заполнить пробелы в знаниях, должны быть постоянно под рукой. Он истратит на их приобретение сумму, на которую мог бы жить не один месяц.

НЕНАПИСАННЫЕ ПИСЬМА

Тоска по родным с каждым месяцем все усиливалась, а письма шли в Москву все реже и реже. Они занимали много драгоценного времени. Формальных отписок Баженов не любил. Раньше писалось почему-то легче. Просто писал. Сейчас — не то. Сейчас ни одна строчка не выползала из-под пера, пока в голове не созревал четкий план, пока не вырисовывалось содержание всего письма. Приходилось лепить его в своем сознании, писать в мыслях:

***

…За меня, мои дражайшие, не беспокойтесь. Живу хоть и не очень в достатке, но жаловаться грешно. Вот только пенсион не всегда ко времени приходит, чаще с опозданием. Ну да ничего, друзья выручают. Давеча мы с Лосенко отличный обед поимели. Спасибо Федору Каржавину. Он от тетки Марфы, что проживает в Олонецком воеводстве средь раскольников, почту денежную получил. Вот и пригласил в «Золотой каплун». О Федоре Вы знаете, я писал о нем. Славный он человек и странный. Натура пылкая. Во Франции он по торговой части, коммерции обучается. Но сдается мне, что на сие дело ему великое наплевать. Голова его полна политикою. Он труды философов за святые писания почитает, грезит республикою. Жаль мне Федора. Мечется он, бедняга, силища в нем огромная, а приложить некуда. По России скучает, а ехать домой никакого желания нет. Я, говорит, там от скуки, ханжества и обжорства на третий день в петлю полезу. Мне, говорит, полет нужен, споры о вольности, непутевая, но свободная и беспокойная жизнь. Вот какой он ершистый и в непостоянстве мыслей и страстей своих пребывающий.

Однако сей странный человек поверг меня своими речами в некоторые сомнения. Он сказал однажды, что великие умы такое время предвидят, когда воцарится на земле равенство и братство, а посему, мол, никакие дворцы не нужны будут, ибо всякое художество — это прихоть царей и вельмож. Ни сердце, ни разум мой этого не приемлют. Ежели человек, равно как и все человечество, начнет лишь желудок свой насыщать да к капризам плоти прислушиваться, то в чем же смысл жизни самой? И для чего же бог талантами нас наделяет? Где найти место нам свое в мироздании? Нравственная равноправность, по разумению моему, не должна быть насилием над душою человеческой, потому как человечество, поддавшись искушению свободы, подчинив все земное лишь логике и разуму, рискует мир внутренний поработить миром внешним. Но обретет ли человек истинную свободу лишь вне себя? Не откажется ли он тем самым от внутреннего блага души своей в угоду удобствам жизни, мимолетной прихоти, эгоизму?.. Сдается мне, что рассудок — это лишь кормчий наш. Насыщая разум знаниями, как желудок пищею, мы лишь грубую, первоначальную работу проделываем. Мы питаем дух свой, коему суждено в бессмертных делах воплотиться. И беда Каржавина, быть может, в неверии оному. Отсюда его распутство и суетность, его стремление найти внешнее счастье в ненасытной жадности к жизни…

***

— Пожалуй, потопить не мешало бы, руки чего-то мерзнут, — нарушил тишину молчаливый Лосенко, работающий над картиной «Чудесный лов рыбы».

— Да, глупость все это, — машинально проговорил Баженов.

— Ты о чем?

— О глупости, — равнодушно, без каких-либо стеснений за случайно сказанное вслух, ответил Василий.

— О чьей глупости-то?

— О своей.

— Так зачем же вслух? — съязвил Лосенко.

— Чтобы знал.

— А я и так знаю, — рассмеялся Антон.

— А коли знаешь, так не спрашивай и не мешай думать, — сказал Василий, устраиваясь возле печурки в драном кресле.

…Надобно начать просто, — продолжал размышлять Баженов. — Ну, хоть бы так… Дела мои идут хорошо. Мой учитель доволен мною. Недавно я показал де Вальи модель храма римской богини Весты, сделанную мною по Витрувию. Для меня занятие сие, как и в детстве, большое удовольствие составило. И делал я ее, будучи озабоченный не токмо аккуратностью и красотою, но и всяческими науками архитектурными. Мой любезнейший учитель пришел в восторг неописуемый, но потом величайшее сомнение выразил, что сие изготовлено мною. Увещевать словами я его не стал, но порешил повергнуть в еще большие смятения трудами своими. Ныне Колоннаду Лувра заканчиваю, а также другие модели, проекты…

— Вот так-то, пожалуй, лучше, — опять вслух сказал Василий.

— Не может быть, — возразил Лосенко.

— Уверен.

— Тогда, конечно, валяй дальше.

— Зело говорлив ты сегодня, — заметил Баженов. И было трудно понять, шутит он или нет.

На этот раз Лосенко на всякий случай промолчал, не отпарировал.

— И все-таки, — тяжело вздохнув, задумчиво произнес Баженов. — …И все-таки… Как это у Аристотеля? «Людие вси от естества самого ведати желают…» Да, но мышление, яко свойственная от естества особливость разума, лишь первоначальное дело в познаниях истины, терпеливые пути к которой и через душевные свойства пролегают. Справедливо ли сие отрицать, всецело полагаясь на разум? Правы ли горячие умы, кои несовершенство мира в своих трудах изобразуя, желают, чтобы народами и государствами лишь законы повелевали? Повелевали! Можно ли законами человека изваять? Возможно ли высшее назначение бытия определить?.. А пред какими законами надлежит искусству рабою быть? — размышлял Баженов, забыв о том, что приготовился писать письмо родителям. — Все законы архитектуры — у Витрувия. Но они существуют для разума, а не для того, чтобы душою художника повелевать. И все-таки… И все-таки душа повелениям подвластна. Почему Пьер де Монтеро готикою увлекался, а мои нынешние учителя Вальи и Суффло покорить французов и мир античной простотою желание имеют? Где повелитель? В нас ли самих, в нравах ли времени, в политике, в душе ли народов, от коих мы происходим? Где корни, кои питают душу, создающую творения бессмертные?.. Французы ныне возглашают: «Назад — к Витрувию». Но что с того?.. Познать гармонию работ его — труд невеликий. Сотворить подобное — дело нехитрое. Но как познать душу творения, сокрытую в камне художником?.. Трудно, однако. Устал я. Хватит ли силы уйти от соблазна, не искать высшего счастья и смысла бытия в сиюминутных довольствах? Быстрее бы все… Кому как, а в России мне легче дышится, светлее страдается, шире думается…

«ЭКЗАМЕНАЦИЯ»

Около полутора лет пролетели незаметно. За это время неприглядное жилище посланцев Петербургской академии несколько преобразилось, оно украсилось многочисленными рисунками, миниатюрными моделями, изготовленными Баженовым, его эскизами, чертежами, проектами.