Александр Кикнадзе - Тогда, в Багио

• Название: Тогда, в Багио
• Автор: Александр Кикнадзе
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Спорт
• Год: 1981

Книга известного советского спортивного журналиста и писателя воссоздает напряженную атмосферу матча за звание чемпиона мира по шахматам в Багио. Автор показывает в книге характер, качества Анатолия Карпова, настоящего спортсмена, гражданина нашей Родины.

---

«Жулики от пропаганды не смущаются, — писал Юрий Жуков в «Правде», — они следуют совету Геббельса: чем невероятнее и удивительнее ложь, тем больше шансов на то, что люди, не разбирающиеся в политике, на нее клюнут».

* * *

Поединок, разворачивающийся на сцене Дворца конгрессов, — лишь часть той чисто спортивной борьбы, которая идет за кулисами. Матч такого уровня должен показать, чего достигла древняя игра за последние три года.

Это когда-то давно случалось, что «на седьмом ходу чемпион применил новый ход» или «на девятом ходу претендент сошел с проторенных путей».

В наши дни можно прочитать: «На двадцатом ходу черным по теории следует занять ферзем вторую диагональ. Однако ход в партии сильнее».

Вот как! Теория дошла до того, что разложила по полочкам двадцать ходов, чуть не половину партии, лишь в одном, сравнительно редко встречающемся дебюте. Прочитав этот комментарий, я задался целью узнать, а что, собственно, скрывается за словами: «Черным по теории следует…» «Защите Алехина», например, посвящена капитальная монография международного гроссмейстера В. Багирова. Автор всесторонне — и за белых и за черных — рассматривает бесчисленное множество ответвлений дебюта, рекомендуя одни продолжения и критически рассматривая другие. Достаточно внимательно проштудировать книгу, и у тебя не будет проблем? Не без грусти подумал: не потеряли ли шахматы частицу своей привлекательности в наш прагматичный век? Импровизация, во все времена отличавшая славную игру, вдруг отступает, пасует перед начетничеством? Вспомнил двенадцатилетнего Володю Багирова, обращавшего на себя внимание самобытностью шахматного мышления. Уже в те годы ему сулили большое будущее, не случайно его опекал известнейший наш теоретик, заслуженный мастер спорта В. А. Макогонов. Но может быть, содружество с теоретиком, имя которого вошло во многие шахматные учебники, и уводило взрослевшего Багирова из сказочного мира шахматных импровизаций в суровый, прозаичный, расчетливый мир? Не заглох ли в Багирове смелый выдумщик? Ведь были и есть мастера, всем своим творчеством стремившиеся доказать, что в наше время расчетов и подсчетов шахматы — прежде всего вдохновение, импровизация, риск. Вспоминаю международного мастера Рашида Нежметдинова, шахматного волшебника, пожертвовавшего в своей жизни, должно быть, столько фигур, сколько не пожертвовали десять вместе взятых мастеров, но зато и создававшего такие шедевры, которым жить долгие века (благодарно думаю о казанских шахматистах и издателях, увековечивших память Р. Нежметдинова книгой, сразу же превратившейся в библиографическую редкость).

Вот как далеко завела цепочка размышлений на тему: импровизация и прагматизм.

Перебирая звено за звеном, будем постепенно возвращаться назад. Можно сколько угодно вздыхать по поводу чрезмерного вторжения науки «даже в шахматы», той самой науки, которая, взяв власть над миром, решила распространить ее на игры и привлечь их в качестве помощников при конструировании электронно-счетных машин новейших поколений. Но разве будет спорить кто-нибудь, что теория игр открыла нам такие прелести шахмат, которые были неведомы ранее, показала их настоящую глубину и, если так можно сказать, запрограммированность на многие десятилетия вперед: каждому поколению дано находить в шахматах сбои прелести.

Современные юноши знают шахматы несравненно глубже, чем их сверстники полпоколения назад. И даже вносят в эту теорию свои идеи. А иначе нельзя. Помню, с каким осуждением писал экс-чемпион мира об одном довольно известном мастере, взявшем от шахмат все, но не давшем им ничего. Тот мастер был в курсе всех последних шахматных разработок, однако сам не отягощал себя поиском новых путей. Мастером средней руки можно остаться до глубокой старости. Гроссмейстером стать на готовом невозможно. Чемпионом мира — тем более.

Беседую с гроссмейстером Игорем Зайцевым в спокойной домашней обстановке, когда можно спросить о том, о чем не пристало спрашивать в Багио. Там Зайцев выглядел человеком, до предела собранным, ушедшим в свои мысли и заботы. Это была не маска. Это была настоящая сосредоточенность, помноженная на ответственность. Разговор идет о теоретической подготовке к матчу.

— Карпов привез с собой на чемпионат много новинок. Не все пригодились. К счастью. Усилия Карпова и его тренеров сводились на первой стадии матча к тому, как выбить из рук претендента главное его дебютное оружие. Этим оружием при игре черными был открытый вариант испанской партии. Претендент, чувствовалось по всему, отшлифовал дебют очень тщательно. Мы понимали: нужны серьезные усилия, чтобы выбить оружие из рук Корчного. Для этого можно было не пожалеть многих дней. И ночей тоже. Ибо это была оперативная работа. Она не терпела раскачки. Важно было найти не только абсолютно лучшие ходы. Важно было найти наименее исследованные продолжения, способные повернуть партию в новое русло. Таким в восьмой партии был девятый ход.

По поводу этого хода гроссмейстер Михаил Таль писал в еженедельнике «64»:

«Трудно говорить, лучше или хуже этот ход обычного, уже дважды встречавшегося в матче. Но то, что он менее исследован, это бесспорно. Во всяком случае, в настоящей партии эффект неожиданности дал блестящий результат».

Уже через ход Корчной избрал неточный план.

Секундант претендента англичанин Р. Кин несколько раз в интервью говорил о том, что Корчной подготовлен к матчу теоретически и в этом, мол, немалая заслуга его, Кина. Любопытно, что после окончания восьмой партии тот же Кин во всеуслышание объявил, что к десятому ходу Корчного английские шахматисты не имеют ни малейшего отношения.

Позже А. Карпов скажет: «Пишут, что матч в Багио дал мало нового, но тут я хотел бы заметить, что то же самое писали о матче Фишер — Спасский. Слишком велико напряжение поединка. И вместе с тем я считаю, что было много новых идей в области дебюта, например в открытом варианте испанской партии, в ферзевом гамбите, в защите Нимцовича».

Эти открытия, обогатившие древнюю игру, будут взяты на вооружение шахматистами мира.

Пусть чуть-чуть, но они стали глубже, наши шахматы.

ГЛАВА X

Этот разговор произошел в самолете, летевшем из олимпийского Мюнхена.

Мой товарищ Владимир, смотревший с первого до последнего дня соревнования штангистов, перелистывал блокнот и время от времени цокал от восхищения:

— Сегодня мухачи справляются со штангой, которая была еще недавно подвластна только тяжеловесам. Куда идем? Чем кончится? Поглядеть бы одним глазом на Олимпиаду двухтысячного года.

— Ты убежден, что все только впереди? — спросил журналист Николай. — Кругом было столько интересного, а некто, как добровольный затворник, сидел в «Павильоне Поднятия Весов» и смотрел, как «играют в железку», не желая отвлекаться ни на что больше.

— А что было интереснее? — снисходительно спросил наш однолюб.

— Тогда ответь, приходилось ли тебе слышать об одном греческом гражданине Бибоне, отличившемся на Олимпийских играх? — спросил Николай.

— Подтверждаю свое уважение такому знатоку, — сказал я, — но не могу не заметить, что вышеназванного чемпиона зовут вовсе не Бибон, а всего-навсего Бимон и был он родом не из Греции, а из Америки, это я так, между прочим…

— А стал знаменит этот Бимон тем, что в 1968 году нашей эры, прошу обратить внимание на это обстоятельство — нашей эры, смог прыгнуть в длину на восемь метров девяносто сантиметров и установить мировой рекорд, — добавил Владимир и, полуобернувшись ко мне, произнес: — Не понимаю твоих придирок к Николаю. Человек перепутал одну только букву…

— Ничего-то я не перепутал, — невозмутимо отвечал Николай. — Это все вам только кажется, надо больше читать. Был такой Бибон. Жил в Греции две тысячи пятьсот лет тому назад. Прославился тем, что поднял над головой камень весом примерно сто сорок, килограммов.

— Удивил. Теперь поднимают двести пятьдесят.

— Не спеши, на камне, который хранится в Олимпии, написано: «Бибон поднял меня над головой одной рукою». Если не трудно, назови такого силача из своих знакомых.

— В наше время этого упражнения нет — жим или толчок одной рукой. Так что не с чем сравнивать. Других более убедительных примеров превосходства прежних над нынешними не найдется ли?

— Это можно. В том же музее хранится свидетельство о другом греческом атлете, который поднял каменную плиту весом в полтонны.

— Взвесили, и оказалось точно — полтонны грамм в грамм, специально для потомков, чтобы тем не пришлось переводить греческие меры веса в свои, — не удержался Владимир. — И потом неясно, что этот безвестный герой древности сделал с плитой, поднял ли ее на грудь или над головой или просто приподнял на два пальца.