Елена Стяжкина - Паровозик из Ромашкова

• Название: Паровозик из Ромашкова
• Автор: Елена Стяжкина
• Издательство: Олма
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-373-01176-1

Жизнь — это когда строишь воздушные замки и плачешь, если они рушатся. А Она стала стильной и спокойной. Сначала ждала момента, когда будет счастливой, как мама. «Что еще нужно — поле да сад, умного мужа ласковый взгляд». Взгляд был. Но восторг по поводу «мне дали чудный рецепт дивного постного пирожка» все не приходил. Героини Елены Стяжкиной могут лгать, но только не себе. Каждая неистово ищет счастья, хотя на всех его не хватает.

Блестящий стилист и тонкий прозаик, Елена Стяжкина написала самую правдивую книгу об отношениях мужчины и женщины…

---

— Здравствуйте, проходите.

Мои грязные заснеженные сапоги утонули в цветастом персидском ковре, и я поспешила их снять. Хозяйка жеманно повела плечами и промолвила со скрытой насмешкой:

— Паска моя, разуваться не надо. Проходите у залу.

«У зале» висели хрустальная люстра, сводная сестра люстры Большого театра, и пара лепных амурчиков пострафаэлевского периода, у окна стоял белый рояль с двенадцатью золотыми подсвечниками, из всех стен, стенок и горок залы блестел хрусталь, а посреди комнаты расположились журнальный стол из малахита и кожаный диван, в который я вжалась под изучающим взглядом хозяйки.

— Нравится? — с гордостью спросила она.

— Это эклектика, — неуверенно ответила я и нащупала образ из детства: шкатулка с цветными пуговицами, стеклярусом, клипсами из бисера и двумя голубиными и одним павлиньим пером, которую я тщательно прятала, показывала только избранным и называла заветным словом «богатство». В детстве я обязательно подружилась бы с этой красивой цыганкой и поменяла бы перо и пару драгоценных камушков на одного лепного амурчика. Богатство. Такое недостижимое тогда, оно было надо, подо и предо мной.

— Да, она, только на ней играть некому, — вздохнула цыганка и снова пристально посмотрела на меня.

— Я не умею.

— Ну и ладно, — улыбнулась она и крикнула властно: — Таня, неси закуски.

Из всего разнообразия еды я запомнила арбуз и отсутствие яйца всмятку.

— Ну, давайте за знакомство. Меня зовут Рада, — сказала хозяйка и, стыдливо оглядываясь на дверь, осушила бокал «Дом Периньон». Увидев мой истекающий слюной взгляд, Рада вздохнула:

— Ешьте, ешьте, Гришка весь сарай ими неделю назад завалил, я так уже и видеть их не могу.

Маша толкнула меня ногой.

— Спасибо, — сказала я, — у меня как раз зимняя арбузная диета.

Маша сделала круглые глаза. А я с удовольствием принялась за сочную, предусмотрительно лишенную семечек и кожуры мякоть. Рада оперлась на густо усаженную бриллиантами округлую руку и сказала:

— Ну, хватит набалакиваться. Ты, смотрю, у роти разуесся, так що уси чорты в носи сидеть будут. Сколько ж ты хочешь, паска?

— Триста долларов, по-моему, будет достаточно, — быстро сориентировалась Маша.

— Ну? — Рада пристально посмотрела мне в глаза.

— А чему я должна учить ваших детей? — спросила я.

— А ничему, просто я хочу, чтоб у меня была гувернантка. Домработница Танька уже есть, кухарка, приходящая, правда, а гувернантки — нет.

— А садовник есть? — заинтересовалась я.

— Так Гришка ж, — задумчиво протянула Рада.

— Ну и что, зато как романтично и ни у кого нет, — разулыбалась я.

— От такая и ты, не девочка, а жеребец, я смотрю. И работать у меня не будешь. Так то я сразу догадалась. И садовника мне советуешь. А не боюсь я Гришку и возьму. А? От такая ты, я смотрю. Вольная, не бедная. Бедная — не вольная, — Рада причитала и смотрела на меня со странной смесью злобы, любопытства и добродушия.

Маша усердно набивала мне на ноге синяки. А я молчала и любила Раду за колорит, которого мне самой всегда недоставало.

— Еще арбуза хочешь? — вдруг хитро спросила она.

— Ага, — честно ответила я и воровато посмотрела на Машу, которая уже не хотела принимать участие в моей судьбе и сосредоточенно изучала лепку на потолке.

— Та не смотри ты на нее и не бойся. А если надо, я тебе и туалет покажу. У нас там ремонт — ахнешь. Танька, — вдруг заголосила Рада, — неси еще арбуза и водки.

После двух рюмок за «здоровьичко» я набралась душевной щедрости и сказала:

— Рада, эклектика — это смешение стилей, а не название твоего рояля.

— Как говоришь, — она озадаченно взглянула на меня, — подожди, я сейчас запишу. Нет, ты мне запиши.

Пока я записывала, она с уважением разглядывала меня и наконец изрекла:

— Молодец, умная ты.

— А ты красивая очень, — я быстро и искренне вернула комплимент.

— Да, — с достоинством согласилась Рада, — и пою я хорошо. А ну, слушай.

Рада запела «Отговорила роща золотая», и в есенинских стихах появились соловьи, куда-то улетающие и печальные, в контексте пара кибиток, табор, кровавые бусы на шее у явно загулявшей не ко времени девушки и ритуальный костер, который никого не может согреть. Получилась совсем другая песня со знакомыми словами и с такой грубой первобытной трагедией, которую многие века нужно достойно носить в крови, чтобы потом легко накладывать на чужие, пусть вымученные, но осознанные страсти.

— Она не то поет, — шепнула мне Большая Подруга Маша.

— Ты не тем местом слушаешь, — сказала я.

— А каким же надо? — Маша попыталась изобразить издевательство.

— Отстань, — ответила я и решила, что мне пора домой.

Мне стало грустно, потому что приобщаться к дому в качестве гувернантки я не хотела, а развалить душу ради одного созвучия Радиной песни было все-таки жалко… Рада допела и еще минуты две сидела в образе, томно прикрыв глаза. Мои восторги были ей ни к чему, она и так знала, что хорошо поет.

— Мы домой, пожалуй, — сказала я.

— Заходи, я еще гадать умею, — ответила Рада.

— А на машинке строчить? — зачем-то спросила я.

— И на машинке, — усмехнулась она, посмотрела на Машу и добавила: — Дура ты, Машка, вот, ей-богу, дура.

Я встала, еще раз окинула взглядом залу и, явно пронзенная стрелой амурчика, прижала к себе Машу и вывела ее в зиму.

В такси Маша догадалась:

— Значит, гувернанткой ты быть не хочешь?

— Не-а.

— А деньги зарабатывать?

— А зачем? — спросила я в надежде, что мои деньги еще сидят дома, съели яйцо всмятку и хотят выпросить у меня прощение…

Кирилл сидел дома, сытый, но возмущенный.

— У тебя неадекватная реакция, — сказал он нравоучительно.

— Может быть, — устало согласилась я.

— Ты меня ставишь в идиотское положение, — провозгласил он и покраснел от гнева.

— Зачем? — спросила я.

— Что «зачем», что «зачем»? — возмутился он тихо и сурово.

Я промолчала.

— Я тебя не понимаю. Что ты хочешь? Чего тебе не хватает? Почему ты ведешь себя так, как будто тебе все позволено? — надрывался он.

Если честно, то уже на второй реплике я поняла, что мужчина по имени Кирилл просит скандала. Ссориться мне не хотелось, потому что он был похож на горячий-горячий, правильно приготовленный кофе, который употреблять можно только со стаканом холодной воды. Холодной воды не было, значит, его, кофе или Кирилла, нужно будет долго остужать, дуя параллельно черной поверхности, и потом маленькими глотками, демонстрируя невиданное удовольствие, выпить до дна. Я не хотела ссориться, потому что совсем не хотела мириться. Моя обида за яйцо уже прошла, и мне хотелось побродить по улицам моей внутренней неблагоустроенной деревушки. Я могла бы потерпеть рядом только молчаливое присутствие Кирилла. Мне нужно было побыть одной, и я сказала:

— Оставь меня, пожалуйста, в покое.

— Но так же нельзя. Это ни на что не похоже, — в очередной раз взорвался Кирилл.

— Тебе просто не с чем сравнивать, — сказала я, тем самым давая согласие на скандал, — я первая женщина, в постели с которой ты задержался больше, чем на сутки.

— Ну как ты можешь такое говорить?!

— Да, ты прав: не могу и не хочу. Все! — я гордо прошла на кухню.

Если бы он ушел, я налила бы себе чаю, а может, сбегала бы за бутылкой, тихо поплакала бы о несостоявшемся женском счастье, потом забыла бы все кулинарные рецепты и узор треснувшего асфальта, легла бы спать, по привычке съежившись в углу дивана, а утром наступило бы вчера. Но время, память и пища, попавшая в желудок, обратной силы не имеют. Кирилл подошел и обнял меня, держащую в руке заварочный чайник, за плечи:

— Прости меня, пожалуйста.

Это, конечно, было другое дело, но я устала от сдерживания скандала и тихо сказала:

— Оставь меня в покое. Я больше не могу так.

Что «не могу» и как «так», я не знала, но думать не хотелось. Во мне теплилась надежда, что эта фраза будет последней фразой вчера, занавес опустится, два тела лягут рядом, среди ночи одна пара рук нежно замкнет в кольцо нематериализованные сомнения моей души, а другая пара рук окунется в подушку, демонстрируя свое стремление к независимости, а утром дерево снова растревожит меня…

— Да, ты права, прости меня. Так дальше продолжаться не может, — Кирилл вздохнул виновато. — Ты права, нам нужно пожениться.

Хорошо, что мир относительно не переполнен такими мужчинами, как Кирилл. Находя в браке решение всех проблем, они бы запросто поженили небо и землю, киску и сосиску, термометр и подмышку, а потом лопались бы от гордости и чувства выполненного долга. Я молчала. Кирилл самодовольно улыбнулся и посмотрел на меня. Все-таки он был хорошим мальчиком, щедро одарившим меня пионерским галстуком и целомудренным вниманием. Это, конечно, было приятно. Во-первых, многие мужчины хотели на мне жениться, и предложение Кирилла лишний раз и очень вовремя подчеркивало эту особенность моего организма. Во-вторых, свадьба, как таковая, вносит серьезное разнообразие в любую жизнь, в судьбе домашней хозяйки это просто чрезвычайное событие. В-третьих, я вообще считала, что женщины по возможности должны выходить замуж за всех своих возлюбленных, это упрочивает фундамент репутации, а на старости лет делает из многомужки исключительно интересную бабушку. Лучше, конечно, выходить замуж за известных людей, в крайнем случае — за богатых; я обычно подбираю тех, кого за отсутствие вышеперечисленных достоинств называют «колоритными».