Алексей Бондин - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Алексей Бондин
• Издательство: Свердловское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1955

Под названием «В лесу» в 1937 году был издан сборник охотничьих рассказов Бондина в Свердловском областном издательстве.

Еще в начале 20-х годов писатель опубликовал в областной печати несколько своих охотничьих рассказов («Заяц», «Форель», «Медвежья шалость»).

В 1937 году он подготовил книгу для детей под заголовком «В лесу».

Книга эта явилась итогом личных впечатлений автора, встреч с уральскими рыбаками и охотниками. Он сам был страстным охотником и рыболовом. Около станции Анатольевская находилась его постоянная охотничья резиденция — шалаш в сосновом бору. Каждое лето писатель предпринимал продолжительные путешествия по лесам и горам Урала.

Сборник «В лесу» переиздавался несколько раз: в 1941 году в Свердловске, в 1946 году в изданиях избранных произведений в Свердловске, Молотове и Челябинске.

В 1949 году «Избранные рассказы» вышли в издательстве «Правда» в библиотечке «Огонька».

История рассказов «Друзья» и «Машинка» представляет интерес в том смысле, что оба они носят автобиографический характер. В том и другом излагаются реальные факты.

Рассказ «Машинка», повествующий о подлинном изобретении Бондина, впервые был напечатан в газете «Путевка» в 1939 году.

---

— Нужна лодочка.

— У тебя же есть,— сказал я.

— Это не то, что мне требуется.

Дня три он ходил задумчивый, озабоченный. Наконец, сказал:

— Местечко я нашел — малина, а не место. Столько можно уток нагрохать, что не увезешь. Только вот беда в том, что требуется лодка, а лодки там взять негде. Вот приобрести бы лодочку такую маленькую, легонькую и в воде чтобы неглубоко сидела.

— А для чего такая? — спросил я.

— А для того, что ее нужно поднимать вверх по течению километров двадцать пять. С большой лодкой ничего не выйдет. Река бурная, быстрая, перекатов много, а перекаты, что твоя Ниагара... Ай и место я облюбовал... Вот представь себе, вправо русло и влево русло. Вправо новое, чистое, а влево старое —осокой да хвощевиком заросло, что твоя курья. А где эти русла сходятся,— тут заводь. По чистому руслу чернедь шпарит, а по старому — серая, кряковые, чирки. А закрадка высоко — вроде как на полуострове. На заводь так утки и садятся, а взять их невозможно, убьешь, а она по руслу по чистому и поплывет. Бегай по берегу, смотри. Око-то видит, а зуб неймет.

Через некоторое время он повеселел. Улыбается.

— Приходи,— говорит,— ко мне.

— А что у тебя?

— Ну, приходи, увидишь.

Пришел я к нему, смотрю, а во дворе у него — что твоя верфь судостроительная. Иван Никифорыч с засученными рукавами тешет, стружет — мастерит себе лодку. Вижу, выходит у него лодка как лодка, но все-таки больше похожа на большой утюг без ручки. А Иван Никифорыч называет свою лодку — «дредноут».

Когда он окончил работу, вытащил лодку на середину двора, сел в нее, взял в руки весло. Машет веслом, скребет им по земле — воображает, что едет. Я предупредил все-таки:

— Ну, Иван Никифорыч, смотри, чтобы ладно было.

— А что?..

— Да река-то,— говорю,— бедовая очень, не пустит она тебя вверх по течению с лодкой.

— Ну!., не пустит. Не это видели.— Иван Никифорыч посмотрел на меня самым что называется уничтожающим взглядом.— Ты бы, говорит, думал, да не говорил мне, моряку.

Иван Никифорыч и на самом деле моряк был. Служил он когда-то во флоте. Пережил в японскую войну осаду Порт-Артура.

И вот начал Иван Никифорыч готовиться в свою экспедицию. Человек он был предусмотрительный. Другой невзыскательный охотник заберется куда-нибудь в стог сена и переночует в нем. А Иван Никифорыч любил некоторый комфорт. По берегу реки, где он предполагал охотиться, много летних бревенчатых избушек. Старатели-золотоискатели понастроили. Есть в избушках нары, на них—душистое сено, а вот печек нет. Ну, что стоило бы сложить в уголке очаг, хотя бы из дикого камня? Но старатели почему-то предпочитали таскать с собой железные печки. Поживет старатель в такой избушке, а как перекочует на новое место, и печку с собой заберет. А как без печки? Чайку попить, отдохнуть возле нее, обогреться. Наконец, портянки и те где-то требуется высушить. Все это Иван Никифорыч и учитывал. Решил он сам смастерить печку. Нашел где-то железный ящик из духовки. Правда, в одном месте железо прогорело, ну, он на этом месте пробил дыру, вставил подтрубок, нашел трубу старую водосточную. Ну, не все ли равно, какая труба, зато дешево и сердито. Правда, печка вышла тяжеловатой, но зато уж если раскалится, так не только в избе нагреет, а и небо докрасна накалит. Теперь дело за топором. Без топора в лесу как без рук. И топор на чердаке нашел, старый колун. Правда, тоже тяжеловат для охоты, зато любая плаха не устоит — только замахнись, так плаха с испугу развалится. Иван Никифорыч мечтал еще о пиле, но оставил эту затею. Затем стал заготовлять провизию. Картошки в мешок нагреб больше пуда. Пусть нелегко, зато запас, да и не на себе тащить. Картошку Иван Никифорыч любил вареную «в мундире» и кушанье это на охоте называл «рябчиками». В рюкзак хлеба уложил, луку, огурчиков, даже редьки захватил. Приподнял рюкзак — внушительно.

А чучела утиные нужны?.. Без чучел что за охотник?

Выбрал Иван Никифорыч ясное, тихое утро. Погрузил все это в лодку и приготовился к отплытию.

Торжественно отъезжал он от своих родных берегов. Я пожалел, что провожал его без ружья, уж обязательно салют бы дал. Сел он в лодку, плюнул в пригоршни и оттолкнулся от берега. «Дредноут» его закачался, как-то неуклюже накренился и пошел боком. Иван Никифорыч чуть было не вывернулся из лодки, но ловко справился. Взял в руки весло и заулыбался.

— Ну, прощай теперь уточки,— крикнул я.

— А-а!.. Теперь я им задам перцу... А лодка-то у меня, что твоя «Аврора».

Я долго стоял на берегу и смотрел, как Иван Никифорыч удалялся. Я думал: до устья реки ехать километров пятнадцать, хорошо,— спокойно доедет, ну, а там?!!

Несколько дней Ивана Никифорыча не было.

— Ну, набьет уток, полную лодку привезет,— думали мы и с нетерпением ждали его.

Явился он домой дней через пять. Но что такое с ним случилось? Мы не узнали его, подумали, что к его станку подошел другой человек, незнакомый. Куда все девалось?! Где его полнота, румянец? Лицо осунулось, почернело, губы запеклись, потрескались. Глаза стали больше, исчез прежний блеск. Ну, как говорят, в гроб краше кладут. Тать ко по голосу можно было узнать, что это наш Иван Никифорыч.

Окружили его товарищи и начали расспрашивать:

— Что с тобой, Иван Никифорыч, несчастье случилось?

— Да нет,— говорит,— ребята...

— Заболел, что ли?.

— Да нет...

— Так почему ты такой?..

— Красавец?..

— Да вроде.

— Так это пройдет. От путешествия это.

— Ну, значит путешествовал!

— И путешествовал и пешешествовал.

Мы не стали настаивать, чтобы он нам сейчас же рассказал о своих приключениях. Пусть отдохнет, отмякнет. Видно, что человек расстроен. Рассказал он нам уж потом. Интересное и очень поучительное было его путешествие.

По пруду до устья реки он доехал без всяких, можно сказать, злоключений, если не считать того, что раз десяток приходилось причаливать к берегу, выгружать всю поклажу из лодки и отливать из нее воду. Лодка его течь дала.

Вблизи устья реки он сделал привал. Пил чай, благодушествовал. Погода хорошая, тихо, солнышко светит. Правда, оно уже не так пригревает, как летом, зато на душе у Ивана Никифорыча было тепло и радостно. Сбылась мечта. Едет на лодке к самому лучшему месту охоты. Лежит он на травке, глаза закрыл, и чудится ему, что вот он сидит в своей закрадке и кругом утки. Целыми стаями валятся на заводь. Он их стреляет. Сталкивает лодку, едет и подбирает их десятками. Тут и кряковые, и чернядь, и гоголи, и чирки. Всякого жита по лопате.

Ну, мечта мечтой. Хорошо нежиться на берегу, а трогаться дальше в путь надо. Время уже за полдень пошло. Поехал дальше.

Километра три ехал что надо. Едет и в душе посмеивается:

— Река как река. Ничего страшного нет. Плесо тихое.

Правда, «дредноут» пошел медленней — течение началось, но все-таки идет. И думает Иван Никифорыч:

«Эх, кабы вот так все время ехать, я бы...»

И вот слышит, впереди что-то шумит. Течение стало быстрей. Лодка пошла еще медленней, будто упирается. Иван Никифорыч гребет, что есть сил, а она пятится назад, словно чего испугалась. Причалил он к берегу. Стоп! Дальше ехать некуда: перекат впереди. Да какой перекат! Река в этом месте широко разлилась и течет небольшими протоками,— курица перебредет. Как быть?

«А где наша не пропадала»,— думает Иван Никифорыч. Достал веревку, привязал к носу лодки, выбрал поглубже протоку и потащил лодку волоком. Лодка наполовину в воде, идет, а дном скребет по дну протоки. Тяжеловато!... И то сказать — печка, картошка, чучела, рюкзак, ружье. Пришлось с себя сбросить кое-что: стало жарко. Ну, порядочно повозился, наконец, перетащил. Видит — дальше плесо хорошее. Поплыл, только недолго плыть пришлось. Опять перекат и еще хуже первого. Узенький, быстрый, глубокий. Опять бы волоком, да не тут-то было. Берега высокие, каменистые, тальником да ольхой заросли. Не продерешься. Вытащил Иван Никифорыч лодку на берег, вскинул на плечо ружье и пошел по берегу в разведку — посмотреть, велик ли перекат. Ничего себе, с полкилометра будет. Задумался, затылок поскреб.

«А что нам?! — подумал Иван Никифорыч.— Не это видали. Зато впереди плесо, и конца не видно».

Сначала печку с трубой перенес, потом картошку, рюкзак. Ну, чучела в лодке остались. И потащил он лодку посуху волоком прямо лесом. Умаялся, вспотел. Передохнул малость. А солнце уже к вечеру клонится. Торопиться надо. На этот раз ехал долго. Весело стало. Даже песенку запеть захотелось. Но что такое?.. Впереди опять шум. Да такой сильный. Сердце упало у Ивана Никифорыча, но думает он:

«Не попущусь...»

А с этого места пошли перекат за перекатом. Полкилометра едет да столько же на себе лодку тащит. Но чем больше таскает, тем в душе больше азарт нарастает. Хоть и подумал, что дурака бестолковая работа любит, а ведь и обратно заворачивать оглобли некстати. Что, скажут, сдрейфил? Нет, Иван Никифорыч не из таких.