Фигль-Мигль - Резкие движения. И тогда старушка закричала

• Название: Резкие движения. И тогда старушка закричала
• Автор: Фигль-Мигль
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006

---

Нужно много путешествовать и еще, конечно, нужно уметь рассказать об увиденном. На свете столько всего красивого, интересного, занимательного, способствующего загару, мечтам, пищеварению, глубокому сну. Путешественнику кажется, что с каждым его шагом мир сжимается, становится плотнее и меньше, предстает нарисованным, превращается в карту и декорацию. Многоцветным пестрым пятном настоящий мир уходит в сны, в страны с безвизовым режимом и несложной географией. Путешественник листает рекламный проспект, не находя ничего нового, но также и того, что хотелось бы увидеть во второй раз. Он сверяет часы и переводит их на местное время. Он сомневается, правильно ли сделал выбор в пользу спиннинга. Ему кажется, что он забыл, куда едет.

Или же он все-таки добежал до автобуса, а поездка в автобусе не лишила решимости ехать на вокзал. Метро раскручивается быстрым клипом, бегом вниз и бегом вверх; смазанная платформа, смазанные лица встречных, билет, перрон. Хлоп — между толстой девкой и мордатым пацаном. Успел.

Он рассматривает табло, мучимый недоверием. В ближайшем поезде есть что-то ущербное; ни он сам и никто из тех, кого он знает, не ездил в Москву этим поездом. Он окажется грязным. В нем обнаружится неисправность. Найдутся клопы, отыщутся знакомые, не будет горячей воды и ж/д-пакетиков с салфеткой и мылом, запищат дети и комары, понесется нечистый звон бутылок с чем-то дешевым, исчезнет проводник, обрушится полка, хлынет и все затопит вонь. Он опоздает. Он не доедет. Он приедет не туда. Необязательно ехать в Москву именно на этом поезде. Есть еще какой-то ночной поезд. Специальный поезд в ночь.

Девка толстая, а пацан просто мордатый — бывают такие красивые мерзкие рожи. Он равнодушно и вежливо здоровается и не получает ответа. Он занимает свое место и поверх чужого плеча смотрит в окно.

«Аврора» уходит в 15.55, еще не темно даже в самый темный, самый грязный месяц года. Ты говоришь о ноябре? Я не знаю, ноябрь, декабрь, все, что за чертой первого снега, слипшееся в ком, слипшееся в один бесконечный ледниковый период, очень холодный и страшный. «Почему, — думает он, — некрасивые люди так патологически некрасивы, с кривыми зубами и ногами, бессмысленным враждебным взглядом, тяжелым запахом?» Попав в вагон, они сразу принимаются жрать, как перед смертью. Пожалуйста, поменяй девку. Если можно.

Он уезжает «Авророй» в Москву, чтобы успеть к специальному ночному поезду. Без вещей. Не выучив португальский язык. Не подумав о последствиях, не взвесив, не размерив количество веселой отваги, так что к утру, где-нибудь за Тулой, отвага неминуемо иссякнет, пожухнет, опадет пеной, упадет смятым окурком, коркой, неприцельным плевком, отлетевшей от рубашки пуговицей, осколками разбитой бутылки — и человек очнется, вглядываясь в серые от дождя деревья за быстрым окном.

Путешественник протирает глаза и смотрит в окошко. «Что за остановка? — весело спрашивает он у соседей. — Вена, Греция, развалины Карфагена, Черная Экваториальная Африка, Галапагосские острова, Огненная Земля?» Соседи смеются, шутят, откупоривают новую бутылку. Они загорелые, беспечные, выдрессированные в хорошем университете, с ровными чистыми зубами. У них тоже сапоги, ботинки, клюшки для гольфа в специальных сумках. Они тоже не очень хорошо помнят, куда едут, но приедут вовремя и именно туда, куда собирались.

Он смотрит на расписание поездов, потом растерянно озирается. Трудно представить, что отсюда можно куда-то уехать, что кроме «здесь» существует какое-то «там». Здесь, после первого снега. Там, где снега не бывает, только иногда, во время зимнего шторма. К марту у всех в поселке хриплые, грубые и очень громкие голоса. Всю зиму они старались перекричать шторм.

Девку в купе поменять несложно, можно даже заставить ее быть красивой и разговорчивой. Выбирай быстрее: тощая — пухленькая — пепельная блондинка — рыжая — потаскушка — дама — нечто среднее — упрямый подросток в тяжелой обуви — кроткая двоечница — актрисулька — звезда панк-рока — волосы, глаза, плечи, руки, одежда, три первых слова — девушка твоей мечты. С богатым или отсутствующим прошлым. Без будущего. Ты захочешь затащить ее в свое будущее, которого у тебя тоже, впрочем, нет. Поэтому мордатого пацана мы тебе оставим, пей с ним пиво, отвечай на вопросы, гогочи с тем же пылом и простосердечием. Не отвлекайся. Даже если всю дорогу она будет молчать, пусть просто сидит рядом. Чтобы не было мучительно больно.

Какой тебе нужен вокзал в Москве — Киевский, Курский? Неужели ты не хочешь уехать в Киев — там и сейчас, посреди последней осени, цветут сады, улыбаются барышни, изгибается на своих холмах белый город. И в Риме есть холмы — Палатин, Эсквилин, Квиринал, Виминал и так далее, всего семь, Septimontium. Семь холмов, гораздо больше, чем нужно для счастья. Очень давно, но своими глазами я видел этих слоников на комоде, в гостях у одноклассника, в комнате его бабушки. Первый слоник был большой, а остальные — маленькие.

Он все еще на вокзале. Наверное, нет билетов, может быть, из-за сильного снегопада отменили поезд № 159. Еще рано для снегопада? Поезда не отменяют из-за такой ерунды? Поезд не отменят только потому, что некий пассажир явился без вещей, без зубной щетки, запаса пищи, запаса писчей и туалетной бумаги, даже без сигарет. Допустим, всем этим можно обрасти, прямо сейчас или по дороге, выскакивая на станциях, набить карманы — но много ли поместится в карман? Не расстраивайся, если б ты только знал, что может поместиться в карманах, смотри: грифельная доска, бумага, записи, план вместе с необходимыми выписками, носовой платок, перчатки, ботинки со шнурками (в левом кармане), коробка сургуча, печать, гребенка, бритва, галстук, пара носков и ночной колпак, чтобы прятаться от дождя (в правом). Вот какие были в ХVIII веке карманы.

Путешественник достает из сумки № 1 (с необходимым, тогда как сумка № 2 будет специальной сумкой для клюшек) книгу и удрученно вздыхает: это не та книга, которая сейчас нужна. Как же он не подумал, что следовало взять книгу совсем другого автора, этот не подходит ни к времени года, ни к виду транспорта, ни к темпу мечты, ни к ритму движения, а если и упоминает те же места, куда едет путешественник, делает это в особенной летней манере, не годящейся сейчас, осенью. С другой стороны, неплохо прочесть осенью книгу, написанную о лете, только тогда и начнешь ценить по-настоящему все эти запахи, свет, ветер, капли воды на загорелых босых ногах, — но в таком случае книг должно быть по меньшей мере две, летняя и зимняя, или книга о лете, написанная зимой, и книга о лете, написанная летом, чтобы можно было сличать и сравнивать.

Путешественник огорчается. Он вспоминает, как путешествует знаменитый кинорежиссер Ходоровский: со всем скарбом, детьми, домочадцами, собранными им произведениями искусства и артефактами, с вещами любимыми, необходимыми, могущими пригодиться и вообще скопившимися к данному времени и — главное — со всей своей библиотекой, которая путешествует вместе с ним в специальных контейнерах. Путешественник дает себе слово при первой же возможности — на ближайшей же станции…

Вот как мы поступим: купи сигареты, зубную щетку и писчебумажные принадлежности, а все остальное появится и так. Вещи не выносят одиночества, они льнут к людям, как ласковые собачки, и сами становятся людьми. Первым, вторым и последним делом в человеке замечают одежду и по ней же узнают. Посетитель давно отвергнут и забыт, а клерк помнит смешной портфель, с которым тот приходил; жена брошена, а в памяти болтается ее зимнее пальто и — отдельно — чек с указанием уплаченной суммы; забывается причина ссоры, но не ботинки, которые прошлись по ребрам и в опасной близости от лица, и бывшие друзья с неприязнью смотрят на новых знакомых, навсегда опороченных выбором обуви — такой же или подозрительно похожей. Даже если почти ничего не покупаешь и что-то регулярно выбрасываешь, хлам копится — дома, на даче, в любом месте, где ты проведешь несколько дней. Кто-нибудь одолжит, подарит, забудет, даст попользоваться и не заберет, вернет когда-то взятое, пришлет посылку из Киева или Рима. Или Карфагена. Что в общем-то странно, потому что

в Карфагене у тебя точно никого нет.

Да, так как она сказала? Она сказала: «Привет, неужели ты меня не помнишь». Она сказала «неужели» или все же «разве», и почему вот так, без вопросительной интонации, без улыбки? Потому что это был, во-первых, серьезный вопрос, и, во-вторых, он не был вопросом. А разница между «неужели» и «разве» примерно та же, что между летом и зимой, прошлым и будущим, мечтой и ее последствиями, босыми ногами и ногами в гриндерах, гольфом и общественной бильярдной, старыми друзьями и новыми полезными связями. В любом случае разница не в твою пользу.

Вся фишка в том, что это не тот человек. Девка, впрочем, тоже не та.

Кстати о бильярдной: лузы за двадцать пять лет своей службы увеличились в размере настолько, что и голову при желании можно просунуть, не то что шар протолкнуть. Хорошо играть, удобно.