В. Белов - ДУША БЕССМЕРТНА

• Название: ДУША БЕССМЕРТНА
• Автор: В. Белов
• Жанр: Классическая проза

Юбилейное издание книги рассказов Василия Белова приурочено к семидесятипятилетию писателя. Читателя ждет новая встреча с известными произведениями, по праву признанными классикой отечественной литературы. Рассказы писателя занимают важное место в его творческой биографии. Их публикация — реальное подтверждение живой связи времен, к которой стремится Художник в своих сочинениях, отражающих проникновенный диалог между поколениями.

---

— Не слушай, ты ее, Владимер, — вступился дед, — не слушай, наплетет она тебе с три короба. И ездит, и ездит! Брала бы ступни да шла корову доить.

— Да что ты, старый водяной, еще и коров-то не пригонили.

— И ездит, и ездит! Ты сама посуди, какую надо телегу, чтобы такой стук получился. Хто тебе ноне поверит?

— О господи, — перекрестилась бабка, — молчал бы уж.

— И ездит, и ездит. Пойдем, Владимер, в избу, не обращай на нее внимания.

Дождик кончился сразу, туча пошла дальше, показалось солнышко. Полная бадья чистой воды стояла под застрехой, трава у крылечка зазеленела сильнее и дымилась, обсыхая. Вылез из-под крыши круглый воробей, чирикнул дважды и улетел по делам. Радостно заметались по улице ласточки, и большой дождевой червяк старательно переползал дорогу. Весь мокрый прибежал откуда-то Кустик, отряхнулся и обдал Вовку холодными брызгами, а бабушка послала Вовку пощипать на грядке луку.

— Да не щипи, батюшко, с одного-то гроздка, а разных щипи! — крикнула она внуку и поставила самовар.

Пришли коровы, закатилось солнце, и бабка отвела Вовку в чуланчик, уткнула одеяло ему под бока. Ему велено было спать и ногами не дрыгать, иначе придет запечный дедушка, положит в мешок и унесет.

Так прошел и еще один день, и еще, но Вовка их не считал.

* * *

Между тем начали жать рожь комбайном, и однажды Кустик поймал за печкой мышь. Усы у кота выросли новые. Кустик долго забавлялся с бедным мышонком, пока бабушка Катя веником не прогнала их обоих. Вовка еще долго с испугом глядел, как в сенях Кустик своей лапой шевелил полуживого мыша, а когда тот пытался убегать, то его снова хватали за шиворот.

Опять белая курица завела гнездо под сараем, и Вовка дважды извлекал яйца, снова было несколько гроз и несколько раз пришивали пуговицу, лук в огороде начал желтеть и стал невкусный, зато поспели угреватые огурцы и розовая морковка.

Все это время ходила к бабушке за молоком соседка Анна Семеновна. Как-то бабушка послала к ней Вовку попросить домашних дрожжей растворить квашонку:

— Сходил бы ты, Вова, к Сенихе, скажи, не дашь ли, бабушка, дрожжей?

Вовка взял посудину и побежал к Сенихе Он так и назвал ее Сенихой. Старуха дрожжей дала, но спросила:

— Ну-ко, милый, скажи, кто это тебя эдак говорить научил?

Вовка молчал, а когда дома рассказал обо всем, то дед расхохотался, а бабушка Катя заойкала:

— Ой, ой, прохвост, что ты наделал-то! Да ведь я тебе говорила, зови ее бабушкой, что она теперече подумает, ой, ой!..

— Ай да Вовка-сатюк, ну и сатюк, — не мог успокоиться дед и смеялся, а Вовка не понимал, в чем дело.

Ввечеру пришла за молоком Сениха. Она поздоровалась и села на лавку. Бабушка Катя налила ей в тарку молока и поставила углем палочку на стене около печи.

— Ну-ко, матушка, сколько я у тебя молока-то выносила, не знаю, как и рассчитываться теперь, — сказала Сениха.

Бабушка Катя посчитала палочки на стене.

— Ой, девка, что-то уж больно много ты наподбивала-то, — снова проговорила Сениха, — неужто и правда такое количество?

— Такое, матушка, такое. Век никого не обманывала. После каждого разу и ставлю столбик.

— Да ведь и я-то дома столбики каждый раз ставлю, уже больно сумнительно, вроде бы много у тебя наставлено.

— Век, Семеновна, никого не обманывала, век. Сениха поправила сарафан на коленях. Вовка видел, как обе старухи пошли в Сенихин дом считать Сенихины столбики, потом они вернулись и снова пересчитали тутошние столбики.

— Бабушка, а мои палочки прямее твоих! — подскочил он и дописал еще пять палочек.

Бабушка Катя заохала, запричитала:

— Ой, ой, прохвост, гли-ко, ты меня острамил-то! Ой, ой, прости, Семеновна, ради Христа. Ведь он это столбиков понаставил, некому больше.

Дедушка смеялся, бабушка Катя ругалась плачущим голосом, а Сениха качала головой, говорила:

— Толку-то сколько, толку-то… Проворный! Сегодня за дрожжами-то пришел…

— Хоть кого острамит, — махала руками бабушка Катя, и дед приговаривал:

— Ай да Вовка, ну и сатюк, от молодец, всю арихметику спутал, вот бы тебе в нашу кантору…

Вовка не любил, когда разговаривали про него, убежал на улицу. Как раз из прогона выходили коровы, и он еще издали сразу узнал бабушкину корову.

* * *

Ночи стали холоднее, и он спал теперь в летней половине. Здесь не летали комары и не пахло сеном. Каждый раз к Вовке приходил Кустик, устраивался рядом и доверительно мурлыкал. Вовка и сегодня улегся и думал под Кустиково мурлыканье. Вошел дедушка, вывалил в решето огурцы и поскреб за Вовкиным ухом своим жестким, но ласковым пальцем.

— Набегался, сатюк? Ну, спи, брат, спи.

Пока Вовке спать не хотелось, и он спросил:

— Дедушка, а почему папа с мамой спят на одной кровати, а вы с бабушкой на разных?

— Кх-кх, — покашлял дед, — дело-то, вишь, такое, кх-кх, мудреное. Больно уж ты востроглаз. На одной, говоришь, спят?

— На одной.

— Так ведь кровать-то у вас там какая, железная?

— Железная.

— И шарики светлые?

— Ага.

— Ну вот. На такой кровати полдела ночевать. А у нашей бабушки вон кровать старая, деревянная, не больно-то мне, брат, антересно на такой кровати спать. Да и клопы кусают. Ну, спи, брат, а мне еще на собрание идти надо.

Но Вовка уже и сам спал, слышно было только, как мурлыкал Кустик.

Проснулся Вовка от солнышка. Оно светило из окошка прямо в глаза. На улице колотил в барабанку пастух, Кустика уже не было — удрал спозаранку. Вовка обернулся и увидел, что на полу, на соломенном матрасе спал еще кто-то. Вовка встал и на цыпочках в одних трусах обошел вокруг соседа. Тот спал крепко и храпел.

На полу стояли большие резиновые сапоги, висел на гвоздике макинтош, а на лавке лежала фуражка с толстым портфелем. У портфеля были красивые застежки.

— Бабушка; это кто? — спросил Bовкa в кухне

— Тише, Вова, тише, — зашептала она. — Полномочен ный это, из району, собрание вчера проводил

— А что он делает?

— Ну, как что, батюшко, собранья проводит.

Вовке стало неинтересно, он поел и убежал на улицу, а когда вернулся, то уполномоченного уже не было, только портфель.

Вовка потрогал блестящие застежки, поиграл красивыми скобочками, и вдруг застежки щелкнули и портфель раскрылся. Вовка испугался, но успел разглядеть, что в портфеле была какая-то книжка, бумаги и бутылка с водкой. К тому же чуть-чуть не выкатилась банка с кильками в томате. Прибежала испуганная бабушка, шлепнула Вовку по заду.

— Ой, прохвост, ой, прохвост! Что ты опять натворил-то, ой, хосподи, батюшко милостивой…

Она начала закрывать портфель, но он ни за что не хотел закрываться. Вовка стоял, обиженный. Портфель не закрывался, бабушка заругалась еще больше:

— Рукосуй рукосуем, ой, ой, что теперь будет-то! Ну-ко, Вова, милой, ты как отстегнул-то? Ну-ко, попробуй, попробуй сам, сам-то, ой, батюшки!..

Вовка в два счета застегнул портфель, а бабушка Катя все еще не могла успокоиться, вытолкала Вовку из летней половины и послала побегать.

Бегать, однако, не хотелось. И вообще этот день был несчастливым, потому что впридачу ко всему Вовка ел горох и нечаянно затолкал в ноздрю горошину. Горошина в носу разбухла, Вовка впервые за все время ревел благим матом, когда на медпункте доставали из носа эту проклятую горошину.

* * *

Лето почти кончилось. Уже нельзя было бегать утром босиком, ягоды на черемухе опали, а иные засохли. Рябину наполовину склевали дрозды. Речка похолодела, на скошенном лугу выросла зеленая отава. Однажды дед сказал:

— Ну вот, Владимер, видно, ты нагулялся, парень, нахулиганился. Ты хоть и мазурик, а ехать надо. В школу скоро пойдешь.

Вовка совсем забыл, что живет, в общем-то, в городе, что скоро в школу. Он вдруг вспомнил и свой детсад, и зоопарк, и маму с папой, и ему захотелось ехать домой. Но и отсюда тоже уезжать не хотелось.

Когда дед запряг лошадь и наложил в телегу сена, Вовка понял, что дело серьезное, что ехать надо в самом деле. Он сел в тележный передок — и поехали. Около крыльца стояла бабушка Катя и плакала, прикладывала к глазам свой холщовый передник. А у ног бабушки сидел Кустик и глядел.

Вышла из дому Сениха. Она тоже попрощалась с Вовкой и поцеловала его:

— Расти, батюшко, расти.

Вовка рукавом вытер мокрые после поцелуя губы и уехал.

Была середина августа. Вовке было семь лет, и все, что происходило с ним в это лето, навсегда осядет в его безгрешном сердчишке. И, может быть, когда он будет большим, снова приедет сюда и увидит на стене, у печки, следы неровных, шатающихся букв: ВОВА ПЕТРОВИЧ.

ДАНЯ

Санки везет папа, а в санках сидит закутанный в одеяло Даня. Он глядит на дорогу и на холодное солнышко. Снег так весь и сверкает, даже глядеть нельзя. Но Даня все равно глядит. Даня, Данилка, Даниил. Как только его не называют, и все по-разному. Правда, он совсем еще маленький— такой, что даже не все буквы выговаривает. Даже в школу не ходит, а ходит в совхозный детсадик. Вернее, его увозят туда в санках. Увозят на всю неделю, а в субботу снова домой привозят. Сегодня ночью будет Новый год, и папа везет Даню домой.