Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

• Название: ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ
• Автор: Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей)
• Жанр: Историческая проза

Обе эти повести прожили странную жизнь. Написанные в советские годы, они трудом пробились в печать. Все центральные издания отказались их публиковать и только в Грузии, в то время оплоте относительной свободы, обязав автора «исправить» кое какие главы, они вышли в свет. (Сначала «Громовый гул», затем «Поиски богов»). Несмотря на «отдаленность» периферийного издательства книги имели большой резонанс в стране и особенно на Кавказе. Со времен «Хаджи Мурата» Л.Н.Толстого такого взгляда и позиции на Кавказ в русской (и тем более советской) литературе не было. Если бы нынешняя власть почитала, подумала, попыталась понять...может быть многих трагических историй, произошедших и поныне происходящих на Кавказе, можно было бы избежать. Поэтому нам кажется, что актуальность этих произведений только возросла, сегодня они еще более востребованы и необходимы. Не будем проводить никаких параллелей между генералом Ермоловым, князем Барятинским и сегодняшней властью. Догадливый читатель поймет всё сам.

---

От захватывающей дух красоты мерцающего неба веяло смертоносным холодом. Звездная вселенная то ли жила недоступной пониманию Озермеса, чуждой земле жизнью, то ли пребывала в вечной смерти. Посмотрев на свою шевельнувшуюся тень, Озермес подумал, что он, наверно, единственное существо во всем необъятном небе, в ком этой ночью бьется земная жизнь. Надежда на встречу с Тха, вопреки сомнениям, все таки трепыхавшаяся в нем, оказалась тщетной. Разве что Тха обитает еще выше, на во веки веков непреодолимом для людей расстоянии.

Озермесу стало холодно и тоскливо. Чувство невыносимого одиночества пронзило его, как стрела из самострела, а тишина окружающего показалась жутким безмолвием могилы. Чтобы нарушить ее и не быть одному, он крикнул:

— Все таки я залез сюда!

Охрипший голос его прозвучал как слабый шепот умирающего. Ободряя себя, он закричал во все горло:

— Тха, я здесь, на Ошхамахо!

И снова еле расслышал свой угасающий голос. Эхо не поднималось сюда, оно жило только там, внизу, где была жизнь. Даже если какая-нибудь звезда возопит неслыханным голосом, ее никто не услышит.

Звезд в этом захватывающем дух просторе не счесть, но все они одиноки и не слышат друг друга. Человеку среди них не было места, и даже если кто-нибудь чудом ухитрится проникнуть в звездный мир, он окажется там чужим.

Окинув прощальным взглядом небо, Озермес стал съезжать по откосу. Когда он спустился к седловине, его снова затошнило. Он сел, обхватив руками заболевшую голову. Перед глазами, застилая лунный свет, мелькали серые тени. Надо было скорее уходить отсюда. Чтобы не карабкаться на младшую вершину, — на это у него не хватило бы сил, — Озермес стал спускаться новым путем, прямо с седловины и, чтобы не скатиться по крутому откосу, втыкал в промерзший снег кинжал, придерживая скольжение. Сперва все обходилось благополучно, но время спустя он наскочил на горбатый сугроб, перелетел через него, ударился обо что то головой, и душа вознамерилась оставить его, но он удержал ее, поднялся и стал искать шапку и вылетевший из руки кинжал. Шапку Озермес нашел сразу, а кинжала видно не было. Но он отыскал и его, стряхнул с себя снег и, не поддаваясь потребности сесть и передохнуть, побрел по нагорью дальше.

Временами чудилось, что он идет во сне, что сверкающий снег вокруг него лишь мерещится ему. Надо было сделать над собой усилие, чтобы освободиться от тумана, застилающего ему глаза, но на усилие это у него не осталось сил. Вскоре Озермесу показалось, что впереди затемнело что-то похожее издали на спящего человека. Неужели в этой пустыне, кроме него, мог быть еще кто-то живой? В это было трудно поверить. Озермес ускорил шаг и увидел старца со светящимся лицом, в худой черкеске, который сидел на глыбе льда. На снегу рядом с ним лежала потертая шапка. Седая до голубизны борода старца спускалась на сплетенные из ремешков прохудившиеся чувяки, из одного торчал большой палец с загнутым ногтем. Густые, серебрившиеся под луной волосы спадали на высокий желтый лоб, мохнатые темные брови нависали над крупными задумчивыми глазами. За могучими широкими плечами были сложены огромные белые крылья. Луна освещала его сбоку, но тени на снег он не отбрасывал.

Язык у Озермеса онемел. Кто это мог быть? Если Дух гор, то почему на нем потертая черкеска и продранные чувяки? А если это старик адыг, то откуда у него крылья и как он попал сюда? Однако кем бы тот ни был, мерещится он Озермесу или нет, поздороваться с ним, как со старшим, следовало первым.

— Салам алейкум, достопочтенный тхамада, — преодолев свою не моту, пролепетал Озермес, — да пребудешь ты в добром здравии.

Старец смотрел на него, как смотрят сверху на ползущую по земле букашку.

— Прости меня, если я ошибаюсь, но, кажется, я узнал тебя — ты Дух гор, — с трудом выговорил Озермес.

В неподвижных глазах старца мелькнули искорки, и он с отвращением пробормотал низким, похожим на отдаленное ворчание грома, голосом:

— Чело-ве-ек!

— Да, я человек, — ободрившись, сказал Озермес. — Ты, достопочтенный тхамада, тоже не сразу определил, кто перед тобой? Наверно, ты давно не видел людей.

Старец выпрямился, сонная задумчивость сошла с его лица, и глаза загорелись.

— Откуда ты взялся, человек? — пророкотал он.

Озермес заколебался, отвечать старцу или нет. Но, независимо от того, видит ли он его во сне или наяву, не следовало упускать возможность поговорить с ним. Кто знает, представится ли еще раз такой случай, явится ли когда нибудь ему Дух гор. В том, что это был Дух гор, Озермес уже не сомневался. Решившись, он сказал:

— Я скатился сверху, с вершины Ошхамахо, поднялся туда, чтобы увидеть Тха, но он мне не явился.

Огненные глаза старца вспыхнули так, что лицо Озермеса опалило жаром.

— Ты хотел увидеть Тха? — с громовым хохотом спросил он, и со склона неподалеку от них с шумом скатилась лавина, и покрытая снегом земля дрогнула.

— Да, — подтвердил Озермес, — я хотел спросить у Тха, почему он так устроил жизнь людей...

— Жизнь людей? — прогремел Дух гор. — Вы живете, как земляные черви. Знаешь, за что я ненавижу вас? — В груди его словно ворочались жернова. Озермес невольно отступил на шаг.

— Знаю, достопочтенный тхамада. Ты восстал против Тха, потому что он не захотел дать людям свое знание, а они не поддержали тебя. Но люди помнят об этом, джегуако всегда рассказывали им о тебе.

Гнев Духа гор угас так же мгновенно, как и вспыхнул. Опершись локтями о колени, он задумчиво разглядывал Озермеса то загорающимися, то гаснущими глазами.

— Не думай, что люди не хотят знаний, — возобновил разговор Озермес. — Отец говорил мне, что некоторые люди стараются узнать столько же, сколько знает Тха, и даже больше.

— Ты видел, что делает ворона, когда не может разломить клювом орех? — спросил Дух гор. — Она бросает его сверху на камни, и вместе со скорлупой разбивается и сердцевина. Таковы и вы, люди, стараясь докопаться до сердцевины, вы ломаете и скорлупу, и то, что внутри. А если бы люди поддержали меня, они получили бы знания цельными. Скажи, человек, а как теперь живут люди?

— Я и моя жена ушли от людей три зимы тому, — ответил Озермес, — люди убивали друг друга.

— Так вам и надо! — прогремел Дух гор. — Убивайте, убивайте, пока не опустеет земля. Жалкие черви!..

Он снова расхохотался, и где то опять ухнула, падая вниз, лавина. В голове у Озермеса прояснилось, и он подумал, что никогда не простит себе, если не спросит у Духа гор обо всем, что его сейчас интересует, а там будь что будет.

— Прости, тхамада, — сказал он, — что я беспокою тебя вопросами, но мы, наверно, больше не встретимся. Скажи, ты не думаешь когда-нибудь помириться с Тха?

— Помириться?! — вознегодовал Дух гор и махнул крылом.

Озермеса сбило с ног и отбросило на пять или шесть прыжков. Он с трудом встал и снова приблизился к Духу гор.

— Не ушибся? — спросил тот. — Так вот, Тха не дождется, чтобы я склонился перед ним. Он ведь не изгонял меня. Я сам ушел от Тха и бросил ему вызов. Тогда он стал направлять ко мне своих посланцев, уговаривать меня вернуться и принять от него прощение. Однако я отвергал его просьбы, потому что был прав. А он считал себя непогрешимым. Мы оба упрямы... Но в последние времена от него никто не прилетал, возможно, он даже забыл обо мне... Скажи, червячок, а ты не боишься меня?

— Нет, достопочтенный тхамада, я ни в чем не провинился перед тобой и отношусь к тебе с уважением. Можно мне попросить тебя?

Дух гор кивнул.

— Когда ты сердишься, — сказал Орземес, — земля начинает трястись, скалы рушатся, деревья валятся, а реки выходят из берегов, ты не мог бы сдерживать гнев?

— Нет, — ворчливо объяснил Дух гор, — я таков, каков есть. — Он усмехнулся, и Озермес услышал, как где-то вдали зажурчал ручеек и засвистели дрозды. Потом глаза Духа гор стали сонными и он протяжно зевнул в бороду. — Ты развлек меня, червячок, иди, а то я могу обозлиться и лишить тебя души.

— О, подожди, достопочтенный тхамада! — возопил Озермес. — Я сказал еще не все. Ответь, будь добр, Тха, Аллах и христианский Бог — три властителя небес, или это три имени одного?

— Тха один, — раздражаясь, прогремел Дух гор. — Ты мне надоел! Что еще у тебя?

— Не гневайся, прошу тебя. Но нельзя ли, раз Тха не снизошел до меня, чтобы ты вместо него ответил на другие мои вопросы?

Дух гор закряхтел, закинул руку за плечо, выдернул из крыла длинное перо, почесал кончиком спину между лопаток и воткнул перо обратно.

— Мне понравилось, что ты ушел от людей, — прогудел он. — Поэтому, наверно, я столько времени терплю тебя, хоть ты и человек. Скажу тебе правду: не спрашивай ни о чем ни Тха, ни меня, оба мы слишком стары. Разве ты не заметил, что у меня прохудилась черкеска и чувяки, даже крылья и те поистрепались. А теперь убирайся!

Дух гор надел папаху, охнув, распрямился и тяжело взмахнул крыльями. Взвились снежные вихри, Озермеса бросило навзничь, в глазах у него потемнело, и он услышал свист метели... Кто-то тут же затеребил его. — Встань, тебя засыплет снегом, ты замерзнешь. — Озермес открыл глаза. Возле него никого не было. Луна скрылась. Над белым полем, завывая и бросая ему в лицо острые снежинки, носилась метель. И вместе со свистом ветра до него донесся далекий голос отца: — Встань, иди, иди к тем, кто ждет тебя, кому ты нужен... — Озермес поднялся и, стараясь прорваться сквозь вой метели, закричал: — Отец, где ты, отец?