Владимир Лесин - Атаман Платов

• Название: Атаман Платов
• Автор: Владимир Лесин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02762-0

Сын казака, Матвей Иванович Платов со временем стал генералом от кавалерии, атаманом Войска Донского и графом Российской империи. Вехами на его пути были Очаков и Измаил, Прейсиш-Эйлау и Бородино, длинная дорога от Москвы до Парижа. На склоне лет он приобрел столько славы, что ее с избытком хватило бы на десяток боевых генералов. Его боготворили казаки и солдаты, ценили полководцы, принимали и награждали монархи Европы, воспевали поэты и прославляли писатели. Но его же высмеивали и обливали грязью завистники и недоброжелатели. Апологетика и откровенная ложь причудливо сплелись в его жизнеописаниях.

Предлагаемая вниманию читателей книга является на сегодняшний день самой полной биографией атамана. Опираясь исключительно на исторические источники, автор попытался создать подлинный образ героя — со всеми его достоинствами и недостатками.

---

Платов спешил на родину, гнал лошадей на юг. Позади остались Серпухов, Тула, Елец, Воронеж, через сутки-другие проехали леса. Впереди до самого горизонта расстилалась изумрудная степь, напоенная затяжными дождями. В первой донской станице Казанской встретил его непременный член войсковой канцелярии генерал-майор Марк Иванович Родионов, заранее отправленный из Новочеркасска. Старики поднесли атаману хлеб-соль, а казаки друг перед другом изъявляли ему свое усердие.

Смирный, сопровождавший Платова, вспоминал:

«Все сии знаки непритворной преданности и народной любви к нему граф принимал с чувством живейшей благодарности. Слезы умиления и душевного удовольствия невольно текли из глаз его».

До самого Новочеркасска подобные встречи услаждали душу Матвея Ивановича.

На Аксайской почтовой станции ожидали его прославленные атаманцы во главе со своим командиром генерал-майором Грековым. Под восторженные крики «ура!» Матвей Иванович вышел из коляски, поприветствовал всех, обнял зятя Тимофея Дмитриевича и тут же приказал трогать. Не доезжая до Новочеркасска, остановился у небольшого кургана, взошел на него, обратился в сторону сияющих золотом куполов городских церквей, отвесил три земных поклона и произнес:

— Слава Богу! Послужил царю и постранствовал довольно; теперь в краю родном, авось Всевышний благословит меня спокойно здесь умереть, — и, взяв горсть земли, порывисто приложил ее к губам.

В это мгновение пошел сильный дождь. Минут через пять он прекратился. Граф Матвей Иванович стоял на кургане. Ветер раздувал его заметно поредевшие волосы. Туча развеялась. Снова засияло солнце.

— Я вам скажу, господа: дождь и солнце — это хорошее предзнаменование!

Двинулись дальше.

У горы, на которой раскинулся новый город, его встретил наказной атаман Николай Васильевич Иловайский со всеми генералами, штаб- и обер-офицерами Войска, кратко доложил о состоянии края. В ту же минуту народ и казачьи полки, бывшие в это время в Новочеркасске, сверху приветствовали легендарного своего начальника криками «ура!» и громом артиллерийского салюта.

Обняв и расцеловав наказного атамана, граф со слезами умиления изъявил признательность всем встречающим. В ответ разнеслось раскатистое «ур-р-р-ра-а!!!».

Толпа раздвинулась. К атаману подскакал его 10-летний внук Матёша, ловко спрыгнул с лошади и, вытянувшись, крикнул:

— Здравствуй, дедушка! Наконец-то ты вернулся!

— Здравствуй, Матёша! Здравствуй, внучек! Слава Богу, вернулся. Не узнал бы тебя. Вырос ты за семь лет. — И обнял мальчика.

От городской заставы все двинулись к Вознесенскому собору, где атамана ожидало местное духовенство. Пройдя меж выставленных знамен и войсковых регалий, Платов вступил под своды Божьего храма и отстоял благодарственный молебен. По возглашении многолетия Александру Благословенному снова палили из пушек — аж 101 раз! Протоиерей Оридовский произнес приличествующую для столь торжественного момента речь. Атаман приложился к иконе Божьей Матери и вышел на улицу, где ожидали его казаки.

Войдя в образовавшийся круг, Платов произнес приветственную речь, составленную, очевидно, Смирным:

«Богу угодно было в достославную Отечественную войну открыть нам путь к доказательству нашей привязанности к Отечеству. Ваши труды, друзья, с лихвою награждены: вы покрыли себя неувядаемою славою. Я не сомневаюсь, что вы никогда уже не измените вашим врожденным чувствованиям и завещаете их детям своим, дабы они были столь же тверды и неколебимы в вере Богу и верности престолу, сколь сами вы показали то перед целым светом».

По окончании официальных торжеств Матвей Иванович поспешил на городское кладбище, где покоился прах его Марфы Дмитриевны, ушедшей из жизни еще в декабре 1812 года. Над могилой рыдал так, что его едва ли не силой увели от хладного памятника жены.

С кладбища зять, наказной атаман Николай Васильевич Иловайский, повел тестя в дом свой, где был приготовлен праздничный обед. Свидание с родными несколько развеяло его скорбь. Старика окружили сын Иван, дочери Анна, Мария, Екатерина с мужьями, пасынок Кирсан Павлович Кирсанов, невестка-вдова Мария Степановна с детьми Наденькой и Матёшей.

Обед затянулся до вечера. Дом наказного атамана был «прилично иллюминирован». Народ не расходился и до глубокой ночи, кричал «ура!».

В последующие дни с ближних и дальних станиц потянулись в Новочеркасск торговые люди с подарками для героя. Скоро, однако, жизнь казаков вошла в привычную колею. И у атамана она протекала довольно размеренно, с известной поправкой на роль барина екатерининских времен, которую он пытался играть.

Спать ложился перед рассветом, не раньше четырех часов, а просыпался в восемь, но оставался в постели до одиннадцати утра. Потом пил чай. Себе и уважаемому гостю, если таковой оказывался за столом, наливал сам. Кофе не любил.

— Кофе пить, я вам скажу, — кровь густить, — убеждал атаман гостя.

В 6 часов пополудни граф садился обедать, усаживая за стол всех, кто попадался ему на глаза, и потешал собравшихся рассказами до 10 вечера. Сам слушать не умел. И, как и раньше, не терпел, когда его перебивали.

Компаньонка атамана, мисс Элизабет, напротив, слушать умела, ибо по-русски совсем не понимала.

После обеда Матвей Иванович немного отдыхал, затем приступал к делам по должности, однако лишь усилием воли заставлял себя заниматься этой маетой. А перед сном снова пил чай.

И так каждый день.

Бывало, его сиятельство устраивал праздники себе и казакам — по случаю приезда важных гостей, по поводу именин или дней рождения членов высочайшей семьи.

Так, 8 ноября 1816 года, в день Архангела Михаила, Матвей Иванович устроил конское ристалище в честь младшего брата царя Михаила Павловича. В тот раз у него гостили генерал Николай Федорович Ртищев, к которому атаман с давних пор питал «особенное уважение» и чувство искренней дружбы, и некий английский путешественник Честертон, следовавший то ли в Индию, то ли из Индии.

Ристалище удалось на славу. По сигналу, данному выстрелом из пушки, десятки наездников сорвались с места и, поднимая пыль, устремились вперед. Казалось, земля стонет под ногами такого количества резвых скакунов. В четверть часа преодолели они 7-верстное расстояние. Победители были щедро награждены атаманом.

Заезжих гостей, местных генералов и офицеров угощали «роскошным ужином». Вечером был фейерверк. Небо сотрясал гром артиллерии. Не забыли и «простой народ» — накормили и напоили людей, чтобы помнили и царского брата, и его небесного покровителя, но прежде всего — своего атамана.

Читатель уже имел возможность убедиться, что все придворные праздники стали как бы личными праздниками Платова. Прежде он предпочитал отмечать их вместе с членами царской семьи. А если не удавалось вырваться в столицу, накрывал столы и в походных условиях. Теперь обострились проблемы со здоровьем, поэтому он вынужден был слать поздравления своим высочайшим покровителям ко дням именин, рождения, бракосочетания, гоняя курьеров с берегов Дона на берега Невы, и пировать с народом на месте — в Новочеркасске. И из Петербурга получал благодарственные письма и рескрипты.

В тот год пировали по случаю бракосочетаний великой княгини Екатерины Павловны, вступавшей во второй брак, и великого князя Николая Павловича. Но такого гульбища, какое устроил Платов в день рождения его императорского величества Александра Павловича, казаки не видели никогда. Только за столы атаман усадил 600 донских офицеров и генералов. За здоровье государя пили под гром артиллерии. Когда «согласный хор певчих» затянул «многие лета», «народ, угощаемый щедростью атамана», неистово кричал «ура!». Матвей Иванович плакал от умиления и насыщения «горчичной».

На том торжественном обеде Платов организовал сбор средств в пользу вдов и сирот, и сам отвалил две тысячи рублей. Кроме того, он заплатил за тех, кто попал в тюрьму за долги, и приказал освободить их.

Да, Платов был щедр. Своих долгов не считал, в том числе и царю. Транжирил с размахом войсковые деньги, и немалые. Казаки нищали, меж собою шушукались, осуждая атамана и за перенос донской столицы, и за наряд на службу вне очереди, и за расхищение войсковых земель, и за узкие мундиры, навязываемые силой, и за многое другое. А он все столы накрывал, тосты произносил, из пушек палил и слезы лил.

После царского дня рождения Платов долго лежал в постели, стонал, пил рассол. Вошел Смирный. Спросил:

— Как чувствуете себя, ваше сиятельство?

— То ли не видишь. Лихотит. Ломота во всем теле.

— Надо бы вам, Матвей Иванович, поберечь себя для Отечества, взять на некоторое время покой от должности.

— Как посмел ты говорить такое?! — вспылил Платов. — В кого ты хочешь превратить меня — в ребенка? На кого я буду похож, когда после таких несчетных милостей ко мне милосердного государя посмею испрашивать у него (даже на минуту) отдохновения от должности? Я скорее умру, чем решусь на это.