Борис Саченко - Великий лес

• Название: Великий лес
• Автор: Борис Саченко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1983

Борис Саченко известен русскому читателю по книгам повестей и рассказов «Лесное эхо», «Встреча с человеком», «Последние и первые», «Волчица из Чертовой ямы», роману «Чужое небо».

В новом романе «Великий Лес» рассказывается о мужестве и героизме жителей одной из белорусских деревень, о тех неимоверных трудностях и испытаниях, которые пришлось им пережить в дни борьбы с фашистскими оккупантами.

Книга переведена на русский язык Владимиром Жиженко, который познакомил широкого читателя с рядом романов и повестей известных белорусских писателей.

---

Была в словах жены своя, женская логика. И он, Василь, поддавался, подчинялся этой логике. Тем более что надо было встретиться с людьми, поговорить. И пожить дома, в деревне, было бы не худо. Даже не то что не худо — просто надо было пожить.

— Если ты не боишься… За себя, за детей…

— Ой, что ты такое говоришь! За всех я боюсь… И за тебя тоже. Да не стой ты, вода же остынет…

Он быстро разделся, полез в ушат. Тесновато в нем было, никак не сесть, и он опустился на колени. Почувствовал, как в тепле приятная истома охватывает усталое тело. Поля дала ему в руки кусок мыла, потерла спину, а потом и всего его принялась мыть, драить мочалкой из рогожи.

— Как я отвыкла от этого! От тебя отвыкла, — говорила она, ощупывая мокрыми руками его спину, руки, ноги…

Когда он, помывшись, вылез из ушата, вытерся жестким полотняным рушником, переоделся во все чистое, Поля усадила его за стол ужинать. Ел картошку, оставшуюся, наверное, от ужина, пил молоко, заедал хлебом. И таким все казалось ему вкусным, что и не понять, как можно жить без всего этого. «А я ведь жил. Долго жил! — думал он. — Ну и дурень! Мог ведь жить, как раньше, как всегда».

— А знаешь, — сказал он, решившись наконец, — я, видно, останусь дома на несколько суток. Ночевать буду в хате, а чуть только свет — в сарай или на чердак полезу.

— Лучше на чердак, — подсказала жена. — А то еще на дворе тебя увидят. Да и теплее на чердаке. Там, под боровом, постель тебе устрою…

— Только детям не говори, — попросил он.

— Почему?

— Чтоб не рассказали кому. Дети же не понимают, не знают всего.

— А мы… Мы что, все понимаем, все знаем?

Поля подсела к Василю, положила голову ему на грудь, всплакнула. Василь сидел за столом, молчал и думал.

— Может, спать пойдем, — подсказала наконец жена.

— Давай…

И он, бережно разняв руки жены, встал и первым пошел к кровати. Шел и чувствовал, что от тепла, сытости, чистого белья, близости жены и всего этого привычного, домашнего он уже почти спит…

XVI

Все, кто хоть когда-нибудь встречался с Романом Платоновичем Боговиком, знали его как человека твердой воли и непоколебимых убеждений, к тому же всегда уверенного в себе, в том, что он говорит и делает. На самом же деле это было не так, далеко не так. Те твердость, уверенность, с которыми он выходил на люди, давались ему, как, может быть, не многим руководителям, нелегко. И его посещали минуты сомнений и беспокойного раздумья, ночей иной раз не спал, чтобы найти решение той или иной задачи, проблемы, какие ставила жизнь. Да иначе и быть не могло — голова же на то и дана человеку, чтобы он думал, а не действовал с налету, с кондачка. Привычка не спешить, обдумывать все, что происходило и происходит вокруг, а потом уже выходить на люди, досталась Роману от отца — потомственного рабочего, который в поисках куска хлеба обошел когда-то почти всю Россию, пока не прибился на Полесье, в Гудов. К тому времени здесь уже собралась порядочная группа рабочих, недовольных порядками, существовавшими в России, где трудящемуся человеку жилось невыносимо тяжело, ибо лишь ничтожная частица заработанного доставалась ему, остальное же шло в карманы тех, кто сам не трудился, зато научился обирать рабочих, присваивать их труд. Пожив в разных городах, поработав на многих заводах и предприятиях, отведав тюрем и ссылок, люди эти уже ничего не боялись, никакие угрозы и запугивания на них не действовали. Это был отчаянный народ, готовый на все. И лишь несколько человек, в том числе и отец Романа — Платон Боговик, — вносили в борьбу рабочих с администрацией организованность и общую цель. И рабочие победили — сбросили угнетателей. Правда, произошло это не так и скоро и началось, конечно, не с Гудова, а с Петербурга, Москвы и других крупных промышленных центров. Однако произошло, ибо, Роман знал, всюду, по всей России, на каждом даже маленьком заводике были такие рабочие, как его отец, — члены великой революционной партии, во главе которой стоял ЛЕНИН. Отец, к сожалению, не дождался великой победы труда над капиталом, — арестованный накануне войны четырнадцатого года, он погиб где-то в Сибири. Умерла, не дожив до лучших дней, и мать Романа. А он, Роман, влившись в армию рабочих, стал сознательным борцом за счастье трудового народа. Хотя образование у него было и не ахти, но он много читал, сам или с помощью добрых людей доходил до истин, без которых невозможно было жить на свете. И уже тогда понял — победы добивается только тот, у кого есть цель, кто знает пути к ней, отдает во имя нее все свои силы и знания. Сто раз отмерь, а потом отрежь, научись сперва молчать, а потом говорить, ибо слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Затронув сердца людей, слово может вдохновить и расхолодить, повести и остановить массы трудящихся — в этом не однажды убеждался Роман Боговик. И когда надо было отстаивать завоевания Великого Октября и он, собрав самых лучших и самых смелых рабочих, ушел в лес, и воевал с белополяками и иными сторонниками свергнутого строя, и когда восстанавливал завод, вел к новой жизни его коллектив, и позднее, когда избрали его секретарем райкома, доверили руководить всей партийной организацией района. Поэтому к каждому своему, даже как будто случайно оброненному слову Боговик относился очень строго, особенно будучи секретарем райкома, когда его слово стало словом партии, как бы законом для всех коммунистов района. Старался меньше диктовать, а больше размышлял и учил этому других по принципу: одна голова хорошо, а две лучше. Внимательно выслушивал на совещаниях других дельных руководителей, снова и снова прикидывал, в чем он безусловно прав, в чем не совсем, а то и не прав. И в первые дни войны очень огорчался, что не было возможности посоветоваться с тем, другим, собрать совещание, выслушать мнения людей. Времени было в обрез, да и людей, которых он знал и которым верил, становилось все меньше и меньше — уходили на фронт, кто по призыву, а кто и добровольно. Правда, в инструкциях, присылаемых из обкома и ЦК, как будто продумывалось все, на разные случаи давались убедительные указания. И все же… Никакие инструкции, никакие указания не могли охватить всего богатства жизни, различных ситуаций, возникавших в ту или иную минуту. Решения приходилось принимать быстро и без предварительного обсуждения, и оттого, как убеждался Роман, они были не всегда правильны. Уже очутившись в лесу — Ельники заняли немцы, и оставаться там стало опасно (не о себе думал он, Боговик, а о порученном ему деле, которое должно было победить, снова привести людей к свободе и миру), — Роман старался как можно чаще встречаться с разными людьми, выслушивать их соображения. Ибо знал, отлично знал, что всё, успех любого дела решают люди. Но сами люди только тогда становятся неодолимой силой, когда у них есть руководители, которым люди верят как самим себе, за которыми идут, не щадя своей жизни. Поэтому кадрам Боговик всегда уделял внимание в первую очередь. И, сознавая, что борьба с гитлеровцами будет жестокой и затяжной, еще до их прихода в район тщательно продумал, где и кого из своих людей оставить. Теперь, будучи в лесу, он сплетал воедино всю свою сеть, искал новых людей, в чью принципиальность и честность верил, посылал тех или других в разные оккупационные учреждения, чтобы приживались там и чем только можно помогали подполью. Сопротивление оккупантам возникало кое-где стихийно, люди не могли терпеть насилия и произвола и восставали, создавали сами различные подпольные организации. Роман Платонович привлекал их к сознательной борьбе, приучал к организованности и дисциплине, чтобы добиваться большего эффекта ценою меньших жертв. Он верил, даже знал, что победа будет за советской властью, только не мог сказать, когда она наступит. И ждал, ждал момента, когда можно будет поставить под ружье всех, кто способен стрелять, и освободить район от наглых пришельцев. И Ивана Дорошку послал в Москву, чтобы тот познакомил кого нужно с планами борьбы с врагом, чтобы установить, наладить постоянную связь. Важность такой связи он сам хорошо понимал, убедил в этом и областное руководство, с которым встречался довольно часто, ибо находилось оно неподалеку, тоже в лесу. Но дожидаться указаний из Москвы и ничего не предпринимать тоже не мог Роман Боговик. И как только ему стало известно о совещании в Ельниках, на котором были представители почти из всех населенных пунктов, он начал подумывать, не созвать ли совещание и здесь, в лесу, чтобы дать людям указания, как себя вести и как бороться с врагом. Но, посоветовавшись с членами райкома решил все же совещания не созывать. Во-первых, на него могли попасть и не совсем надежные люди, которые при определенных обстоятельствах нанесли бы ущерб конспирации. Во-вторых, и без совещания можно познакомить товарищей с важнейшими указаниями и инструкциями — лично, через связных. Тем более что инструкции и указания немногословны — не дать врагу проводить в жизнь новый порядок, срывать все его планы и намерения. Не оккупанты, а мы, советские люди, были и остаемся хозяевами на своей земле, и враг должен это чувствовать. Чувствовать днем и ночью, всегда и всюду.