Вера Колочкова - Парадокс Гретхен

• Название: Парадокс Гретхен
• Автор: Вера Колочкова
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-62730-1

С известной героиней «Фауста» Асю роднит изначально уготованная ей роль жертвы. Долгое время женщина не противится судьбе, но, сама не замечая, толкает на такой же путь собственных детей. Получается парадокс: она – и Гретхен, и Мефистофель одновременно. Но однажды Ася понимает: пора брать судьбу в свои руки. Только не поздно ли?..

---

Ася считала, что сама она инфантильной никогда не была, – жизненных предпосылок для этого не имелось. Быстро училась самостоятельности, так как мама растила ее одна, без мужа и безо всяких там дедушек-бабушек, и жизнью единственной дочери не интересовалась совсем. Некогда маме было – она свою личную жизнь изо всех сил пыталась наладить, все искала свое женское счастье. Асе только и оставалось, что ставить ее в известность по поводу уже свершившихся событий: «Мама, я поступила в институт! Мама, я вышла замуж! Мама, ты скоро будешь бабушкой…» Это мама уже потом, в старости, когда осталась совсем одна, свою личную жизнь так и не устроив, начала осаждать Асю пристальным вниманием и требовать положенную ей дочернюю любовь. «Поскольку у меня своей жизни так и не состоялось, буду жить твоей жизнью! А что? Дочь ты мне или кто, в конце концов?» – заявила она как-то Асе и тут же принялась приводить свою угрозу в исполнение, немедленно затребовав дубликаты ключей от квартиры, чтобы «помогать по хозяйству», то бишь внимательно исследовать Асину семейную территорию; а также стала настаивать, чтобы дочь находила время для долгих и душевных разговоров с трогательными откровениями и выворачиванием Асиной души наизнанку. Все ей вдруг захотелось про Асю знать: и с кем работает, и с кем дружит, и какова ее интимная с мужем жизнь… Асе все время казалось, что мама ее даже физически наизнанку выворачивает и с горячим, нездоровым любопытством вглядывается, детально все рассматривая. И это было ужасно, ужасно противно… Даже домой идти не хотелось. А потом пошли в ход чтение Асиных записных книжек, Асиных писем, проверка сумочек, карманов и косметичек. Ася все это стоически, конечно, терпела. И все время давала себе слово: она никогда, никогда не станет вести себя подобным образом со своими взрослыми детьми. Ася будет их уважать, считаться с их мнением, и они будут ее уважать, ценить, и на протяжении всего материнства – с самого их рождения – она будет им заботливой, любящей и все понимающей матерью…

А что – Ася и уверена была абсолютно в хорошем, правильном своем материнстве. До сегодняшнего утра. Никогда, никогда Павлик не говорил с ней раньше так! Даже Светкина странная истерика по поводу Жанночкиных в нее переселений не напугала Асю настолько, как тихий Павлушин голос и неожиданный его вопрос: «А не задумывалась ли ты о том, что все это так уж и надо мне, мамочка?»

Часть II

5

Татьяна подслушивала. Ей ужасно, ужасно стыдно было стоять под дверью Риткиной комнаты, приняв эту нелепую позу охотничьей собаки перед броском, но отойти было выше ее сил – слишком уж заинтересовал разговор, происходивший за этой дверью…

– Да она тебя как щенка на поводке держит, мамочка твоя! Неужели ты этого не понимаешь?! Такую рожу состроила, когда меня утром увидела… Будто нам с тобой по десять лет и мы еще не доросли до секса, вроде как задевает это ее материнскую щепетильность! А ты ведешься! Фу, противно как…

– Маргошка, ну что ты несешь всякую чушь! Слушать же невозможно! Она самая обыкновенная мать, чего ты от нее хочешь?! По-твоему, она должна была на шею тебе от радости кинуться? И вовсе не из-за твоего утреннего появления мама запаниковала – она боится, что это моей учебе помешать может…

– Хм… Тогда я представляю, как она испугается, когда правду узнает.

– И не говори! Я и сам боюсь. Ну скажи, почему все так по-дурацки сложилось, а? Я ведь очень, очень люблю свою мать… И она меня любит, я знаю… А только странные какие-то у нас с ней отношения получаются: вымученно навязанные в чем-то, жестко зависящие от правильного нашего с сестрой поведения. Мы со Светкой мамину любовь в обмен за послушание получаем, а она нашу – за вечное свое страдание, беспокойство о нас… Порочный круг какой-то! И у нее нет своей собственной, отдельной от нас жизни, и мы с сестрой будто по рукам и ногам связаны. Ну вот посуди, как я ей про институт скажу? Она же с ума сойдет!

– Так, может, на заочный переведешься? А? Поговори с ребятами…

– Ой, да все это полумеры, Маргошка, нестоящий компромисс! Не хочу я там учиться, неинтересно мне это. И не нужно.

– Зато маме твоей нужно! Ты представляешь, что вообще с ней будет, когда она узнает? И еще, ты говорил: этот дядька, муж ее подруги, заплатил за тебя… Выходит, ты круговой должник, Пашка!

– А я просил за меня платить? А меня кто-нибудь спрашивал, хочу я там учиться или нет?

– Паш, ну они же тебя любят… Они же как лучше хотели…

– А человек, Маргошка, сам знает, что для него лучше, и неважно, какого возраста этот человек и как к нему относятся его родители. Самое ценное для любого – свобода выбора, понимаешь?

– Да я-то понимаю… – вздохнула девушка и заговорила о том, что сильно обидело Татьяну. – Насколько мне известно, родители мои из-за этой самой свободы пресловутой всю жизнь друг другу испортили. Отец мой тоже все про свободу талдычил, а потом вообще свалил. И вроде любили друг друга безумно, а, выходит, все зря. Так общего языка и не нашли…

«Вот поганка какая, а?!.. – возмутилась про себя Татьяна, покраснев так, будто ее пристыдили. – Зачем с каждым встречным-поперечным родительский развод-то обсуждать? Тем более с этим мальчишкой-сопляком… Да еще и ночевала у него этой ночью… А мне сказала – к подруге пошла!»

Татьяна, конечно же, давно знала, что отношения ее дочери с этим странноватым пареньком далеко не платонические, но все же… Да и не нравился ей этот мальчишка совсем: непростой какой-то, необщительный, в смысле. И взгляд у него всегда отвлеченный, будто сам в себя смотрит или думает о чем-то исключительно своем, а разговор поддерживает так, приличия ради, механически произнося, словно под фонограмму, знакомые слова. А теперь, смотри-ка, еще и про свободу толковать начал! Нет-нет, надо в срочном порядке его от Ритки отвадить, не нужна ее дочери подобная история в жизни. Знает Татьяна, чем это вольнолюбие заканчивается. Далеко с ним не уедешь. Нет, еще чего не хватало: сопляк совсем, а туда же – свобода выбора…

Задумавшись, она еле успела отпрыгнуть от отворившейся неожиданно двери и сделать вид, будто очень внимательно, очень сосредоточенно роется в ящике (будто специально для нее открытом, к счастью, в тот момент) стоящей в прихожей тумбочки. Перебирая суетливо старые квитанции и стараясь придать голосу нотки острой озабоченности, спросила на одном дыхании:

– Ритуль, вся обыскалась, а где счет за междугородку за прошлый месяц? Ты не видела, случаем?

– Видела. Вот он.

Рита спокойно протянула руку и, не поворачивая головы, достала нужную квитанцию с полочки, куда по сложившейся годами традиции автоматически складывались все счета, и протянула ее матери, понимающе и грустно улыбнувшись при этом. Затем, обернувшись к стоящему на пороге ее комнаты Павлику, так же ровно спросила:

– Вы опять сегодня до ночи репетировать будете?

– Не знаю, Марго. Конкурс уже через две недели, готовиться бы надо серьезно…

– Кому готовиться-то?!.. Эти козлы твои институтские сели тебе на шею и сидят. Одно только название, что группа – слова твои, музыка твоя, вокал твой!.. На конкурс они с тобой собрались, смотрите-ка! Кругом все сплошные юные дарования! На чужом горбу проехаться…

– Ладно, не ворчи. Я позвоню. Жди. Сама не звони – отвлекать будешь. Ну все, пока…

«Надо же, разговаривают так, будто меня здесь и нет! – сердито подумала Татьяна, уходя на кухню. – Совсем уже обнаглели! Ну, погоди, дочь, устрою я тебе сейчас семейно-гражданскую разборку…»

В сердцах она почти кинула чайник на загоревшуюся веселыми синими язычками газовую конфорку, со звоном начала доставать с полки чашки.

– Ритка, иди с матерью чаю попей! – крикнула в глубину квартиры Татьяна, как только за Павликом захлопнулась входная дверь. – Удели своей недостойной матери хотя бы пять минут внимания! Она по тебе уже соскучиться успела, пока ты по чужим квартирам с мужиками шлялась!

– Ну чего ты орешь, как злая кондукторша? – нарисовалась в кухонном проеме улыбающаяся как ни в чем не бывало Ритка. – И чего это тебе в голову вдруг взбрело подслушивать? А? Вроде раньше такое безобразие за тобой не замечалось…

Ритка никогда не знала точно, любит ли она так уж безумно свою мать. Вот спроси ее – и не скажет. Зато знала совершенно точно, что может разругаться с ней всласть, а потом так же всласть и помириться. Да и ругань их всегда была какой-то игрушечной, ненастоящей. Они могли наорать друг на друга страшно и обозвать друг друга просто бог знает как, но бранные эти слова будто отскакивали от них, как горох, не задевая и не раня, будто играли мать с дочерью в некую завлекательную игру или упражнялись в театральном действе, подзадоривая одна другую яростными, натуральными крикливыми репликами. И, глядя на них посторонним, искушенным глазом, могло показаться, что где-то там, в темном зале, сидит невидимый талантливый режиссер и одобрительно кивает им седой и умной головой: верю, мол, вам, девочки, верю… Давайте-давайте, молодцы, девочки…