Дмитрий Лебедев - Многоликое волшебство

• Название: Многоликое волшебство
• Автор: Дмитрий Лебедев
• Издательство: ТП
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1997
• ISBN: 5-88923-037-9

Тысячелетие Зло правило миром. Светлые маги объединенными усилиями смогли преодолеть бесконечность Тьмы.

Но прошли годы, и вновь над людьми нависла опасность.

Волшебный мир фэнтези: благородные рыцари и гордые принцессы, всемогущие маги и огнедышащие драконы, дикие кочевники и неприступные замки — все это ждет вас на страницах этой необычной книги. Такого вы не прочтете больше никогда.

---

У входа в главный зал Руффус повстречал Серроуса.

— Мог бы и переодеться к совету, — холодно произнес тот. Эти слова неприятно резанули слух. Сам Серроус, действительно, был облачен в свое торжественное платье и выглядел почти величественно. Без сомнения, этот костюм соответствовал важности предстоявшего совета, но то, что, скорее всего, брат не заходил в покои отца, сильно задело чувства Руффуса, несмотря на все понимание им трудностей нового положения Серроуса.

Главный зал представлял из себя длинное помещение с высокими потолками, которых из-за скудости освещения никто не видел. Полы были застланы старинными, местами уже истертыми коврами. На дальней стене висел огромный герб бертийской династии. На боковых стенах — портреты бесконечных предков. Здесь, как нигде в замке, в каждой детали лучше, чем в зеркале, было видно, сколь далеки лучшие дни его рода. Все здесь было исполнено величия, но увы — былого. Нынешние владения бертийцев были столь ничтожны, что их ресурсов не хватало даже на одно лишь поддержание этого зала в должном виде.

В зале уже собрались все члены совета. Место под гербом впервые занял Серроус. Справа от него сидел Тиллий, верховный советник. Его возраст всегда был загадкой для Руффуса. По крайней мере на протяжении всей его жизни Тиллий нисколько не менялся. Слева сидел Грэмм, рядом с ним — сам Руффус, а напротив него — Валерий. Вот, собственно, и все члены королевского совета. Не хватает только отца… Интересно, а как теперь меняется или не меняется статус Руффуса? Раньше принцы обладали правом совещательного голоса. Теперь, очевидно, Серроус становился главой совета, а кем тогда становился или оставался Руффус? Стоит ли ему впредь ходить на заседания совета, если его голос всегда будет совещательным?..

Молчание, повисшее в зале, ощущалось почти физически. Сидящие за большим дубовым столом обменивались неопределенными взглядами, не желая брать на себя инициативу.

— Мы все скорбим по безвременно оставившему нас королю Гендеру Пятому, — начал величественно, но как-то отстранено говорить Серроус, словно речь шла вовсе не о его отце, а лишь о каком-то из предыдущих королей. Лицо его при этом стало постепенно обретать уверенность, голос креп. Даже осанка принца начала меняться, так что скоро ее можно было охарактеризовать словом «восседал». Сомнений не было, кому быть теперь наследником Гендера, кому руководить теперь вечными попытками бертийцев вернуть себе былое величие. От конкретных слов, произносимых Серроусом, Руффус отвлекся, воспринимая лишь общую канву: что надо отдать должное королю Гендеру, что дело всей его жизни не должно кануть в Лету, что Серроус попытается оправдать высокую честь быть главой бертийской династии и т. д. и т. п. Речь была довольно продолжительной, и, видимо, звучала вполне убедительно, но не чувствовалось в ней какой-то искренней скорби по отцу. Это был скорее первый камень в фундамент власти нового короля, нежели поминовение усопшего.

Оглядывая по ходу речи остальных членов совета, Руффус пытался понять по лицам, каковы теперь будут их позиции, какие интересы они будут отстаивать. Твердое, как будто высеченное из камня лицо Грэмма, чемпиона Гендера, было не только воплощенным столпом чести и беззаветной преданности увядающей династии и лично своему королю. Была в нем и простоватая, хотя и очень прагматичная, мудрость, в той ее форме, которая достигается не с помощью лучших учителей, а вырастает из жизненного опыта и осмысления ошибок. Он вряд ли будет сторонником резких и необдуманных шагов, осознавая их последствия и понимая выгоду Эргоса, а не только исходя из порывов и эмоций. Позиция Валерия была одинаково и ясна и неясна по своим целям, но так же будет сводиться к осторожности и не станет, по крайней мере, непредсказуемой. Все неожиданности могли быть связаны только с Тиллием. Его планы, речи, действия всегда были наиболее противоречивыми. Его истинные мотивы были столь же неясными, как у Валерия, но, в отличие от них — не были столь же последовательны. Если в отношении Валерия у Руффуса только возникали сомнения в его истинной преданности, то в случае с Тиллием эти ощущения перерастали в уверенность, даже несмотря на проводимую стариком внешне самую ортодоксальную, самую непримиримо-династическую политику. Вопрос стоял лишь в том, связаны ли его планы с восстановлением власти бертийцев, или же наоборот, он, подталкивая к открытому конфликту, рассчитывал на поражение? А тогда возникал естественный вопрос — кому он на самом деле служит? Вот и сейчас этот внешне серый и неприметный человек был явно готов подтолкнуть Серроуса к решению, которое будучи на первый взгляд правильным, все же вело к катастрофе.

Тем временем Серроус, закончив слово поминовения и оговорив процедуры похорон, обратился к совету с вопросом о ближайших действиях Эргоса во внешней политике. По тому, как изменились выражения на лицах советников, окончательно прояснились их позиции. Валерий и Грэмм заметно помрачнели, тогда как Тиллий оживился и тут же взял слово:

— Как справедливо подметил его высочество, мы не можем оставить без внимания данную акцию со стороны Строггов, даже вне ее связи с убийством нашего великого короля Гендера. И хотя справедливый гнев застит наши глаза, и все мы горим жаждой отомстить за нашего повелителя, здравый смысл и холодный политический расчет подсказывают нам совершенно то же решение. — Сморщенное и невыразительное лицо верховного советника умело загадочным образом преображаться в минуты произнесения речей. Его вдохновенные порывы вызывали у Руффуса глубокие сомнения, но трудно было не отдать должное его ораторскому искусству. Даже Грэмм, и до совета имевший свое сформировавшееся мнение, сам того не замечая, начал заинтересованно прислушиваться к словам Тиллия. — Если мы оставим без внимания происшедшее сегодня, а я лично считаю это возмутительной провокацией, то утратим всякие остатки уважения в глазах хаббадских граждан и сделаем, тем самым, невозможным наше возвращение на законное место. После этого останется только подавляющее превосходство в силах, и Строггам не будет представлять никакого труда разгромить нас, лишившихся моральной поддержки населения…

Дальнейшие его рассуждения о деталях предполагаемых действий большого интереса уже не представляли, потому как отвергнув саму его идею, правда не без труда преодолев ораторское обаяние советника, когда сами слова значат существенно меньше того, как они произносятся, незачем было вслушиваться в подробности. Гораздо важнее было понять, каким образом переубедить брата, на настроение которого как нельзя лучше падали созвучные ему речи Тиллия. Примерно те же мысли просматривались и у других советников.

— Теперь послушаем придворного чародея. — Поразительно, как мало похож был этот голос на знакомый Руффусу голос брата. В голове не укладывалась возможность подобной перемены всего за несколько часов. Серроус невероятно быстро вживался в роль главы бертийской династии, и если кто-то и мог вернуть ей утраченное, так только такой человек, рожденный для власти, созданный для нее. Только надо отговорить его от поспешных действий, это может лишь все погубить. — Уважаемый Валерий, чем бы вы хотели поделиться с советом?

— К сказанному ранее я хотел бы добавить лишь ряд незначительных деталей. Не оспаривая сути сказанного уважаемым верховным советником, — преднамеренно усложненный стиль изложения на официальных церемониях всегда удивлял, особенно в связи с тем, что ни для кого не было секретом, что Валерий прекрасно умел говорить на самом обыкновенном человеческом языке. Причем понять его в такие минуты было еще сложнее, чем обычно, хотя, быть может, этого он и добивался, — хотел бы заметить, что выливать справедливый гнев в форму поспешной необдуманности было бы только проявлением отрешения от государственного мышления. Несмотря на всю тяжесть отказа от мыслей о мгновенном возмездии, приходится признать, что на сегодняшний день мы готовы лишь вступить в бой со Строггами, но никак не выиграть его. Подчинить свои чувства необходимости требует от нас и непроверенность исходного прикрытия, под которым обратился к нам хаббадский офицер. Мы действительно не знаем сегодняшних планов и намерений мондарков, но, опираясь на опыт соседства с этим воинственным и коварным народом, можем предположить, что для прикрытия своей провокации Строгги могли как использовать свою информацию о готовящемся набеге, так и полностью выдумать ее. В этих условиях самым разумным было бы временно переориентировать нашу разведку в южном направлении и, дожидаясь поступления информации, достойно проводить нашего короля в последний путь, а затем начать подготовку к военным действиям, не определяя изначально в каком направлении они будут вестись.

Было забавно слушать, как Валерий, внешне соглашаясь с предыдущим оратором, излагал совершенно противоположную точку зрения. Может, он и прав, изъясняясь на советах в подобном витиеватом стиле, пользуясь которым оратор доносит до слушателя не столько информацию, сколько свое настроение.