Розмэри Сатклиф - Песнь меча

• Название: Песнь меча
• Автор: Розмэри Сатклиф
• Издательство: Центр «Нарния»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-901975-67-1

Бьярни по юношеской горячности нечаянно убил человека, и вождь поселения викингов дал ему меч и велел уйти на пять лет, пока забудется обида. Было это на заре десятого века, на кельтской земле, уже завоеванной викингами. Меч — гордость и честь воина, меч-кормилец, вел Бьярни от одного приключения к другому. Служа Онунду Деревянной ноге, он научился держать слово и служить верой и правдой, и пару лет спустя в пасхальном плавании на остров Айону, колыбель кельтского христианства, он узнал Белого Христа и стал Его учеником. Вместе с Рыжим Торштеном и его дружиной Бьярни мирил викингов с воинственными пиктами, а после гибели вождя полным опасностей кружным путем вместе с женой вернулся в свое поселение, чтобы заново начать жизнь земледельца и воина.

Для среднего и старшего школьного возраста.

---

— Сию минуту? — заворчал он.

— Нет, не сию минуту, — возразила девушка. — У меня нет времени искать одежду. Лежи смирно, вечер уже скоро.

И она ушла, а он задумался: неужели она всегда так обращается с мужчинами, которые попадают ей в руки?

Почти весь оставшийся день он дремал, не замечая, как девушка входила и выходила, занимаясь своими делами или ухаживая за стариком; и постепенно он набрался сил.

Наступил вечер, и ему не терпелось встать с кровати; девушка достала из резного сундука у дальней стены домотканые штаны и ярко-красную шерстяную рубашку.

— Это принадлежало моему брату, — сказала она, кинув одежду рядом с ним, отвернулась и стала готовить ужин.

Он надел штаны и рубашку — они оказались впору — и обвязался своим поясом с мешочком, в котором лежали три золотые монеты. Когда с ужином было покончено, он, наевшись вкусным тушеным угрем, уселся поудобнее у огня и вновь почувствовал себя живым человеком. Положив меч на колено, он очищал его, чтобы рифленое лезвие не проржавело от соленой морской воды. Хунин растянулся неподалеку, грызя свиную кость, а с другой стороны очага за пряжей сидела девушка. Было странно видеть, как она прядет в мужских штанах и рубашке.

Иногда они разговаривали, и им это неплохо удавалось, ведь она слегка понимала по-норвежски. К этим берегам часто приплывали торговцы с севера, и большинство поселенцев знали несколько слов на их языке. Помогал и язык бриттов[93], хотя и не совсем похожий на тот, который за три года общения с Эрпом выучил Бьярни, приходилось пользоваться и жестами. Иногда они сидели молча, и тишину нарушали лишь потрескивание дров, стрекот веретена, чавканье собаки и шарканье тряпки по мечу.

Жаль, что он опять остался с одним мечом, с двумя было лучше: один для него, чтобы охранять свою землю, а другой — для сына. Он вспомнил, как Од сказала это, когда дарила меч, и ему стало тепло и приятно от воспоминания, как будто земля и сын уже стали частью его жизни. Но старый меч, меч его сына, лежит где-то среди скал Драконьей головы, обломков «Морской коровы» и тел его товарищей, и он снова почувствовал себя одиноким — человеком без места и дома, только с мечом, чтобы предложить его новому господину.

Отвлекаясь от этих дум, он взглянул сквозь легкую пелену торфяного дыма на девушку у другого конца очага. Лучи заходящего солнца, проникшие сквозь дверь, осветили ее лицо.

Ее можно было бы назвать красавицей, подумал он, если бы она не была так напряжена, словно туго натянутая струна, с поднятыми волосами на маленькой голове, — такими черными, что на свету они отливали синевой. У нее были темные глаза и брови, как тонкие черные крылья, шелковистая кожа, которую было видно в изношенном вороте рубашки — она еще не успела загореть и обветриться, как лицо. На белой шее ярко выступало красное пятно, как будто… как будто… кто-то дотронулся до нее красным от вина пальцем. Раньше он не замечал этой отметины, потому что никогда не разглядывал ее.

Девушка подняла голову, увидела, куда он смотрит, и, уронив веретено, быстро схватилась за ворот рубашки, чтобы прикрыть шею, но передумала и с полным презрением на лице подняла веретено с пола.

«Гордая, — подумал Бьярни — в мужской одежде, а ведет себя, как королева».

— Ты знаешь мое имя с самого утра, — сказал он. — Но еще не назвала своего. Так нечестно.

Она вдруг стала серьезной, потому что обмен именами — важный шаг.

— Меня зовут Ангарад, мой отец — Йован, сын Нектана из рода Эринов.

Она и говорила, как королева. Затем криво усмехнулась, как самый настоящий сорванец.

— Эльфы не открывают своих имен смертным — теперь ты знаешь, что я родилась не на Полых холмах[94], несмотря на волшебный знак на моей шее.

Глава 19. Ведьмин знак

Той ночью Бьярни заснул у огня, не раздеваясь, а на следующее утро проснулся вполне бодрым, и встал, когда Ангарад начала возиться за занавеской, отделявшей дальний угол комнаты.

Он подумал, не отправиться ли им с Хунином в путь до захода солнца. Только куда? Может, на северо-восток, пешком до Рафнгласа, но что ему там делать? Или, может, через Англси, где, как он слышал, Анаранд, повелитель Гвинеда[95], собрал огромное войско норвежцев и датчан и хочет покорить южные земли…

А тем временем он сделал кое-что для Ангарад — нарубил дров, отвел на пастбище старую серую лошадку, которая, вместе с пятью утками, была единственной скотиной в хозяйстве, и вычистил конюшню. Ангарад накормила его завтраком, а, когда она занялась своими делами, Бьярни достал меч, который хранился под старой накидкой между его постелью и стеной. Он как раз собирался повесить его на пояс, но вдруг вспомнил, что одежда на нем ему не принадлежит. Он не сомневался, что Ангарад отдаст ее. Он мог заплатить даже тройную цену, но она ни за что не согласится взять с него деньги. И он знал, что предлагать плату за гостеприимство — верх неблагодарности.

Он все еще раздумывал, как вдруг услышал тихое кряхтенье и обернувшись, понял, что это старик в углу. Гвин чего-то хотел, а Ангарад не было в доме. Он подошел к неподвижной, как мешок, фигуре.

— Что случилось, отец? — спросил он, забыв на мгновенье, что Гвин не может говорить.

Затем, проследив за взглядом его старых, невероятно блестящих глаз, он увидел на стуле неподалеку кружку с водой. Он нагнулся и взял ее.

— Это?

Старик чуть кивнул.

Бьярни приподнял рукой голову Гвина и поднес кружку к посиневшим губам. От старика исходил отвратительный кислый запах. Он отпил немного воды, намочив подбородок.

— В следующий раз получится лучше, — бездумно сказал Бьярни и опустил его на плетеную соломенную подушку. Жалость — кажется, он чувствовал ее впервые — комком подступила к горлу.

За спиной послышался шорох, и, обернувшись, он увидел в дверях Ангарад.

— Кажется, он обделался, — сказал он. — Тебе помочь?

Когда они вымыли и переодели старика, а все грязное вынесли на помойку за домом, Ангарад сказала:

— Останься хотя бы на эту ночь. Ты еще даже не обсох как следует. И тебе рано бродить по пустошам — куда бы ты ни направился со своим псом.

Бьярни же показалось, что она просит его остаться не только из-за его здоровья, но и ради себя: сильный мужчина с мечом в доме, видимо, защищал ее от какой-то опасности, возможно, от страха.

Он остался еще на одну ночь — спал на куче папоротника в конюшне, с мечом на боку, Хунином и старой лошадкой за компанию; а потом и на следующую. Днем он помогал ей управляться с делами. Пора было косить траву на лугу около речки — они собрали ее и разложили серебряными полосами, чтобы высушить. И он помогал ей ухаживать за стариком.

— Он был моим пастухом, — сказала она, но в усадьбе не было никакого скота, ничего живого, кроме лошади и пяти уток, которые повсюду следовали за Ангарад. Везде царило запустение; просторный дом, полуразвалившиеся конюшни и амбары говорили, что когда-то здесь было богатое хозяйство, земли которого простирались по всей долине.

И вот осталась одна девушка, в мужских штанах и с повадками королевы — она работала, чтобы прокормить себя, больного старика и лошадь. Наверняка за этим крылась целая история…

На четвертое утро ветер подул с запада, достаточно сильный, чтобы посеребрить молодой зеленый ячмень на маленьком поле, склонив его своими порывами. И Бьярни, вернувшись с пастбища, услышал вдалеке колокольный звон. Со дня бури это был первый признак жизни в долине.

— Ты слышишь колокола? — спросил он Ангарад, которая собирала утиные яйца.

— Да, это из церкви, звон призывает жителей долины восславить Бога. Он слышен, когда ветер дует оттуда.

Она сунула руку в торфяную кучу за другим яйцом.

— Тогда поторопись, — сказал Бьярни.

— Я не могу оставить Гвина.

— Я позабочусь о нем.

Она бережно положила последнее яйцо в корзину.

— Ты не христианин?

— Я крещен, — ответил Бьярни, — но я останусь с Гвином.

Она сказала спокойно:

— Думаю, меня совсем не ждут там, где звонят колокола, да и люди вряд ли обрадуются моему приходу.

В тот вечер, за ужином, она спросила:

— Куда ты пойдешь отсюда?

— Куда глаза глядят, — сказал Бьярни. — Я хотел вернуться в родное поселение, в Рафнглас, где реки Лейкланда впадают в море. Так было до бури, которая сбила нас с курса. А теперь — не знаю.

Теперь они с Ангарад вполне сносно объяснялись на смеси норвежского и языка бриттов, но он сомневался, что сможет рассказать ей о втором мече так, чтобы она поняла.

— Меня не было там пять лет, и я сомневаюсь, стоит ли туда возвращаться.

— Пять лет на торговом судне. Наверное, разучился управляться с мечом?

Бьярни покачал головой, кинул кость с остатками мяса Хунину.

— Не на торговом судне, хотя «Морская корова» была торговым кораблем, а ее капитан — моим другом. Когда вождь приказал мне покинуть поселение — я совершил ужасное — он дал мне меч, не этот, которым я служил Онунду Деревянной ноге на Барре, на Гебридских островах, а потом Рыжему Торштену с Малла. Я был с ним, когда он погиб на Кейтнессе прошлой осенью, а теперь я сам себе господин. Говорят, конунг Анаранд собирает в свое войско на Англси датчан и норвежцев.