Павел Ардашев - Петербургский дневник

• Название: Петербургский дневник
• Автор: Павел Ардашев
• Жанр: Литература 19 века

«СПб., 26 октября 1895, четверг. Нет ничего хуже, как приехать в один из современных Вавилонов, называемых столицами, не имея никакого определенного пристанища и не зная, где бы можно было найти таковое, не рискуя быть ограбленным. Один из моих соседей по вагону, какой-то тамбовский помещик, рекомендовал мне знакомую ему гостиницу, из недорогих. Согласились поехать с вокзала вместе, в карете гостиницы. Так и сделали. Я предварительно осведомился у кондуктора кареты, есть ли дешевые номера, на что получил ответ, что есть от 20 руб. в месяц, что по петербургским ценам действительно дешево. Приезжаем в гостиницу…»

---

– Да, это мой товарищ.

– Так нельзя ли мне его увидеть?

– Хорошо, я Вам его сейчас пришлю.

Через полминуты вышел ко мне молодцеватый кадет, прекрасно сложенный, высокого роста, с красивым лицом и необыкновенно мягким взглядом своих кротких и умных глаз. Я ожидал встретить мальчика, а видел перед собой юношу, которому можно было дать лет 17–18.

– Вы Аполлинарий Воскресенский?

– Да, – ответил он, – глядя на меня с некоторым недоумением.

– А я – Ваш двоюродный брат (я назвал свое имя), о котором Вы, вероятно, никогда и не слыхали.

На лице моего юного собеседника я прочел еще большее изумление.

– Ну, давайте же познакомимся…, – сказал я, протягивая ему руку, и мы облобызались родственным поцелуем.

Тут я рассказал ему вкоротке, откуда я, как попал в Петербург и как разыскал его. Он выразил свою радость и благодарил меня за то, что я разыскал его. Но разговаривать долго нам не пришлось. Раздался звонок, созывавший кадет не то к обеду, не то к каким упражнениям. Я успел только записать имя и адрес его бабушки, к которой обещал придти в субботу или в воскресенье: тогда собирался быть у ней и Аполлинарий, так как их по праздникам отпускают к родственникам.

Вечером отправился к графу Олсуфьеву, на обед по случаю дня рождения Юрия. К обеду собралось довольно много родственников графа, преимущественно Мейендорфы, также австрийский генерал Клепш, о котором я писал еще из Буйцев. Что обед (за столом было 18 чел<овек>) был на славу, конечно, и говорить нечего.

Я забыл упомянуть, что еще до обеда я вместе с Делормом отправился рыскать по Петербургу в поисках за более дешевой квартирой, так как решил остаться в Петербурге до окончательного решения вопроса в министерстве. Хотя граф и советовал мне немедленно ехать в Париж, но на подобный рискованный шаг я не решился. Нетрудно уехать, но как придется возвращаться, если из министерства ничего не выйдет, а свои средства истощатся. Поэтому решил ожидать в Петербурге решения вопроса о командировке, тем более время здесь будет для меня непотерянное. Позаймусь в Имп<ераторской> Публичной библиотеке, а между делом буду работать для журналов, с которыми завязал знакомство. После долгих скитаний по улицам и лазаний по этажам я наконец нашел подходящую комнату на Казанской улице недалеко от Публичной библиотеки, по очень сходной цене (20 руб<лей>) и оставил задаток, собираясь назавтра переселиться на новоселье.

28 октября, воскресенье . Утром собрался переезжать на новую квартиру, спросил счет, ожидая, что меня заставят расплатиться посуточно по полтора рубля, как и говорил управляющий, когда я приехал сюда. К моему крайнему изумлению, последний мне категорически заявил, что я должен уплатить 30 рублей, за месяц. Я, разумеется, заявил, что я желаю очистить его комнату и расплатиться посуточно, за три дня. На это я получил в ответ, что я подписал условие на месяц и, следовательно, должен уплатить за месяц, а там уж мое дело, хочу ли я оставаться или уезжать. Тут только я вспомнил, что в первый же день по приезде управляющий спросил мой паспорт и принес с собою квартирную книгу, в которую и попросил меня «вписать» свое имя, что я и сделал без всяких рассуждений, вовсе не подозревая, что меня заставили не просто «вписать» мое имя, а подписаться под условием, в котором действительно значилось, что я нанял комнату на месяц, как я и убедился собственными глазами в принесенной управляющим книге. Разумеется, что мне ничего другого не оставалось, как сказать в ответ, что, к сожалению, я привык считать людей порядочными, пока они не докажут противного, и… уплатить 30 рублей, не дожидаясь, пока меня обяжет к этому мировой судья. Так неудачно окончилась моя попытка съэкономить относительно квартиры. Вместо «экономии» пришлось еще потерять три рубля задатку и… покориться своей судьбе, обрекшей меня на пребывание на Невском. Право же, после двух-трех подобных «опытов» поневоле придешь к заключению, что правило – считать всякого человека порядочным, пока он не докажет противное, – пожалуй, не мешает заменить противоположным…

Отправился с горя разыскивать Аполлинариеву бабушку, Агатину Даниловну Тимофееву. Насилу добрался до нее, даль порядочная. Наконец нашел довольно неприглядные меблированные комнаты на Екатерининском канале. Разыскиваю № 14, стучу в дверь. Думаю, застану тут и кадета. На отклик: «Войдите», – вхожу в довольно тесную, бедно обставленную комнату. У окна (единственного) сидит старенькая, горбатенькая старушка с какой-то дородной средних лет дамой. Видно, что приход мой был для обеих неожиданностью.

– Что Вам угодно? – обратилась ко мне старушка.

– Вы – г<оспо>жа Тимофеева?

– Да.

– Я – Ваш родственник (такой-то), двоюродный брат Вашего внука, с которым уже познакомился, пришел вот и с Вами познакомиться.

Старушка была еще более изумлена, чем кадет при первой нашей встрече, но оказалась очень общительной и разговорчивой, так что через каких-нибудь пять минут мы уже разговаривали, как старые знакомые. Дородная дама оказалась ее приятельницей – соседкой (генеральша Тейнер), которая пришла навестить больную (бабушка другую неделю не выходила из комнаты по нездоровью). Напоила меня чаем с молоком и прекрасным домашним вареньем и все не переставала повторять: «Ах, какая неожиданность, какой сюрприз, вот не ожидала-то, а как Поля-то должно быть изумился, воображаю». Старушка была непритворно рада, что нашелся родственник, о существовании которого даже и не подозревала она и ее Поля. Оказывается, что кроме Лизочки, они и не предполагали родственников в «Сибири» (для петербуржцев ведь и Вятка – Сибирь), да и Лизочку-то знают только по письмам, так как лично она никогда у них не была. Говорила много и об Аполлинарие, как он первым выдержал экзамен в Морской корпус и зачислен по распоряжению Великого Князя Алексея Алекс<андровича> [16] , и как после этого директор Гатчинского института [17] , где Аполлинарий учился, назвал его гордостью Гатчинского института. В настоящее время ему 16 лет, хотя на вид ему можно дать больше по его росту и по серьезному выражению лица. В корпусе он уже второй год и прошлое лето ходил в первое морское плавание, а на будущее лето отправляется во второе. Во время плавания кадеты избирают из своей среды распорядителя хозяйственной частью, которому ежедневно выдается на руки 60 рублей, на которые он должен закупать провизию и все продовольствие для всей роты, вести счета и т. п. На эту должность был выбран во время нынешнего учебного плавания четвертой роты кадет Аполлинарий Воскресенский и так блестяще управлял кадетским хозяйством, что заслужил общую признательность своих товарищей и сделал еще при этом до тысячи рублей экономии (в три месяца). Покровительством Великого Князя Аполлинарий обязан своему троюродному брату, священнику Петропавловского собора Дернову, который состоит законоучителем детей В<еликого> К<князя> Владимира Ал<ександровича> [18] . В Морской корпус принимают прежде всего сыновей адмиралов, морских офицеров и разных знатных лиц, а потом уже, если останется вакансия, наиболее блестяще выдержавших экзамен из остальных смертных. Как-то в разговоре с своими воспитанниками, Великими Князьями, о<тец> Дернов высказал, как иногда бывает трудно и способному и блестяще учащемуся мальчику попасть в такое заведение, как Морской корпус, если он не сын знатных родителей.

– От кого же это зависит?

– Разумеется, от Вашего дядюшки, Вел<икого> Кн<язя> Алексея Ал<ександровича>.

Владимировичи обещали поговорить об этом с своим дядей, и результатом этого было распоряжение от Вел<икого> Кн<язя> Алексея, чтобы выдержавших экзамен в первом пятке принимали, не обращая внимание на их происхождение. Аполлинарий выдержал не только в первом пятке, но и первым, вследствие чего не только был зачислен в корпус, но и принят на казенный счет. Аполлинария я не застал у бабушки, которая таким образом совершенно не знала ничего обо мне до моего прихода, и недоумевала, почему Аполлинарий не пришел к ней в это воскресенье. Напившись чаю и поболтав с час с бабушкой, я отправился в корпус, чтобы узнать о причине неявки Аполлинария. Там его насилу разыскал. Оказалось, что он вместе с несколькими товарищами подвергся за какую-то шалость (в которой, вероятно, и не принимал участия) в виде наказания лишению отпуска в воскресенье (на один раз).

30 октября 1895 г. В Петербурге появилась холера, хотя, в сущности, и без нее тошно так, что холера не производит никакого впечатления. По-моему, одна петербургская погода октябрьская стоит не одной холеры. Ничего подобного я еще не видывал. Какая-то мразь невыносимая висит в воздухе, от которой с непривычки просто задыхаешься, да и тьма кромешная царит весь день. Освещение в магазинах прекращается иногда только в 10 часов утра и снова зажигается в 2 часа, а в промежутке какие-то сумерки, мгла беспросветная, полярная ночь что ли. У окна с трудом читать можно. Просто заживо дохнешь, заживо чувствуешь себя в могиле. Что уж тут холера…