Еремей Парнов - Под ливнем багряным: Повесть об Уоте Тайлере

• Название: Под ливнем багряным: Повесть об Уоте Тайлере
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5-250-00196-3

Таинственный и поворотный четырнадцатый век…

Между Англией и Францией завязывается династическая война, которой предстоит стать самой долгой в истории — столетней. Народные восстания — Жакерия и движение «чомпи» — потрясают основы феодального уклада. Ширящееся антипапское движение подтачивает вековые устои католицизма. Таков исторический фон книги Еремея Парнова «Под ливнем багряным», в центре которой образ Уота Тайлера, вождя английского народа, восставшего против феодального миропорядка. «Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?» — паролем свободы звучит лозунг повстанцев.

Имя Е. Парнова хорошо знакомо читателям как в нашей стране, так и за ее пределами. В Политиздате вышли такие его книги, как «Секретный узник», «Посевы бури», «Витязь чести», «Боги лотоса», «Трон Люцифера», пользующиеся заслуженной популярностью.

---

— Нам остается либо уверовать в колдовство, милорд герцог. — Бомонт счел себя обязанным поддержать разговор. — Либо допустить, что французы пошли через лес. Первое нелепо, второе неслыханно, но все-таки более вероятно.

— Без дорог? Как звери? — Черный Принц только руками развел. — А как же обозы?

— Скорее всего сожгли, а может, и схоронили в надежном месте.

— Так-так, — принц размял занемевшие пальцы. Усталость как рукой сняло. Мысль обрела привычную четкость и быстроту. — Значит, кузен Карл снова хочет укрыться в Париже?

— Почему бы и нет? Как-никак зима на носу.

— Чандос! — гаркнул принц во весь голос.

— Милорд? — коннетабль[13] перестал храпеть, но так и не оторвал подбородок от шнуровки колета.

— Выступишь с рассветом в направлении на Шартр.

— Выступлю, милорд, выступлю…

— Пока не поздно, нужно поджечь лес у Фонтенбло, граф Бомонт!

— Поздно, но я попробую, — двужильный норманн с трудом отлепился от высокой спинки стула и с хрустом в суставах выпрямился. Пол уходил из-под ног, как палуба в шторм.

— Возьмешь кернов[14] и лучников, — принц невольно отвел глаза. Как и король, он все еще верил, что одним молниеносным броском можно свершить чудо. И не щадил, как отец, ни себя, ни других.

ГЛАВА ВТОРАЯ ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

С ним йомен был — в кафтане с капюшоном.

За кушаком, как и наряд, зеленым

Торчала связка длинных, острых стрел,

Чьи перья йомен сохранять умел,

И слушалась стрела проворных рук,

С ним был его большой могучий лук,

Отполированный, как будто новый.

Был йомен кряжистый бритоголовый,

Студеным ветром, солнцем опален,

Лесной охоты ведал он закон.

Наручень шитый стягивал запястье,

А на дорогу из военной снасти

Был меч и щит, и на боку кинжал.

На шее еле серебром мерцал,

Зеленой перевязью скрыт от взора,

Истертый лик святого Христофора…

Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы

Больше нигде в мире не встретишь таких широких дорог, как во Франции, проклятой и трижды благословенной. И приведут, куда надо, и места достанет, чтобы разъехаться с встречной повозкой. Метко подмечено: по королевской дороге невеста проедет, не зацепив воз с покойником.

Куда ни глянь, всюду трупы. По дороге на Шартр, по дороге на Орлеан.

Пять дней горел лес в Понтьерри. Фонтенбло и Эссон купались в густой удушливой пелене, а когда менялся ветер, едкая гарь заволакивала притихший Париж. Солнце едва проглядывало сквозь мглу бледным размытым пятном. Сбившись в стаи, волна за волной проплывали черные птицы. Всхлипывала и замирала усталая бронза колоколов. Тусклые зори остывали в угрюмой спешке, как вынутое из горна железо. Потом наползли тучи, и не стало ни утра, ни вечера. Но в канун дня усопших милосердное небо обрушило ледяной ливень. С короткими перерывами лило всю неделю, а перед праздником святого Мартена дождь сменился мокрым, липучим снегом. Изрядно попорченный огнем придорожный лес курился холодным туманом, словно преддверие адской бездны. В прелой листве, где совсем недавно рыли желуди вепри, ржавели пробитые латы. Тихо было в опустевших, разоренных домах. Ни грохота бочек, ни песен застольных:

A la Saint-Martin
Bonde ton vin.[15]

Если и уцелела непочатая бочка или забытый бурдюк, то бриганды-разбойнички осушили до капли. Чего сами не выпили, уплетая припасенные на зиму окорока, тем грязь напитали. Переловили птицу, распороли мешки с хлебом, унесли одежду и утварь. Известное дело: на войне как на войне. Считай, что легко отделался, если только ограбили подчистую. Кого с оружием застали, тех подвесили на просушку, кто за жену или дочку вступился — утопили в вине. Благодарную свечку поставьте перед девою непорочной, живые. И соседей не забудьте помянуть убиенных. Некому помолиться за души, погибшие без покаяния. Зачтется доброе дело на небесах. Гробовщики довольно потирали руки: товар пользовался бешеным спросом — не успевали сколачивать. Пока мороз не схватил землю, торопились отрыть могилы. Снежная морось оседает на вывороченные отвалы. Облетающие деревья, мглистое небо, тоска.

Выполнив поручение, Бомонт возвращался назад, уютно подремывая в седле. Могучий испанский жеребец уверенно месил белую глину. Противника англичане так и не обнаружили. По небольшому отряду могли ударить откуда угодно: спереди, сзади. Повсюду шныряли недобитые крестьянские шайки.

Обойдя Блуа стороной, граф выслал дозоры.

— Значит, так, Уот Тайлер, — он подозвал к себе коренастого бритоголового стрелка в насквозь промокшем зеленом кафтане вольного хлебопашца-йомена. — Надо хорошенько разведать дорогу. Если все тихо, подыщи подходящее место для отдыха. Я на тебя полагаюсь — ты парень смышленый. Только не очень забирайся вглубь.

— Разве на таком одре далеко ускачешь? — лучник потрепал измученную лошадку по холке. — Сколько ребят взять, милорд?

— Трех-четырех, полагаю, будет достаточно. Выбери кого хорошо знаешь, да смотри не зевай!

— Томас, Эндрю, Уил Хоукер, — позвал лучник. Поплотнее натянул капюшон и поскакал, обгоняя строй. Глинистая жижа так и брызнула из-под копыт.

На подходе к уютной, чистенькой деревеньке йомены наткнулись на монаха в обтрепанной, застиранной до рыжины сутане францисканского ордена. Стоя над мертвецом, он читал заупокойную молитву. Судя по латам и валявшемуся поодаль разбитому шлему с куцым плюмажем, убитый был бедным шатленом,[16] а может, и вовсе простым рыцарем. Хрупкое, почти детское личико закоченело в оскале, золотистые кудри прилипли к глазницам, раздолбанным вороньем.

Как отвратительна смерть, подумал лучник, особенно такая — в дорожной грязи.

— Gentilhomme![17] — невесело усмехнулся Тайлер, склонясь к монаху, и суеверно прикоснулся к оловянному образку под перевязью.

— Whanne Adam dalfe and Eve span who was rhanne a gentillman?[18] — скороговоркой бросил францисканец, продолжая бормотать по молитвеннику.

— Англичанин? — несказанно удивился Тайлер. — Что ты делаешь здесь один, когда кругом война? Каким ветром тебя занесло?

— Я божий человек, — монах осенил павшего крестом и спрятал молитвенник. — По божьим делам иду в Авиньон к святому престолу.

— Пешком? В одиночку?.. Да ты просто рехнулся! Тебя выпотрошат, как цыпленка; хорошо, если не убьют.

— А меня уже выпотрошили, — скорчив веселую рожу, монах развел руками. — Больше нечего взять.

— Далеко ли твоя обитель? — Тайлер спешился и дал знак товарищам продолжать путь.

— Я священник церкви святой Марии в Йорке, может, слыхал?

— Не бывал я на севере, божий странник. Кто же тебя обобрал? Небось, воры-французы?

— Может, французы, а может, свои.

— Ну нет, англичанин вряд ли пойдет на такое.

— Ты не знаешь англичан, йомен. Вернее — не знаешь людей, потому что все мы дети Адама и Евы.

— Наверное, ты прав, отец, — согласно кивнул Тайлер. — Взять хоть этого, — ударом ноги он отбросил в сторону изрубленный шлем. — Одно слово что благородный. Виллан или лорд — всех черви сгложут. Прими его душу, господь. Он не виноват, что родился французом.

— Теперь он уже не француз. Там все говорят на одном языке.

— Почем ты знаешь, монах? Оттуда никто еще не возвращался. — Тайлер еще раз взглянул на убитого. Он видел множество мертвецов, целые поля костей, деревья, увешанные телами, но почему-то именно эта одинокая смерть пробудила в душе заунывные струны. — Скажи откровенно, отец, что ты думаешь насчет ада? Он есть?

— Есть, — с уверенностью ответил францисканец. — Здесь, на этой земле. Посмотри вокруг, и ты убедишься.

— А там?

— Не задавай глупых вопросов. Или тебе недостаточно мук и страданий людских? Мир стонет от крови и слез, переполнивших реки. Не ищи дьяволов в пекле, они среди нас.

— Ты говоришь про людей?

— Про злых и подлых, присосавшихся к жилам народа.

— Чудные речи для служителя церкви!

— Я не церкви служу, йомен. Нынче церковь — обитель греха и обмана.

— Да веруешь ли ты в бога?! — воскликнул пораженный стрелок.

— В правду я верую и правде единой служу, а правда и есть бог.

— Как же, слыхал я подобные песни! — Тайлер разочарованно усмехнулся. — Кто только не болтает о правде! Не заслоняется ею, как щитом… Уж не за правдой ли ты отправился на поклон к папе?

— А ты не дурак, йомен.

— Я-то не дурак, но вот кто ты, святой отец?.. Хотелось бы знать.

— Зачем, добрый лучник? Сведешь к начальнику, а может, сразу покончишь ударом меча?

— За кого ты меня принимаешь? Я не шериф, не палач. Всего лишь стрелок.

— Слишком любопытный стрелок. Тебе не кажется?

— A вдруг ты лазутчик? Военное время, монах…