Банни Гуджон - Девственницы

• Название: Девственницы
• Автор: Банни Гуджон
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3849-1

Дороти, Тот, Стейси и Лили на пороге взросления. Их пугает жизнь взрослых, но физиология стремительнее экспресса, она надвигается, сминая девчоночьи иллюзии, превращая их в кровь, стыд и вожделение…

Что делать, если близкие живут на последние копейки, семью бросил отец, у сестрички эпилептические припадки, а дружить приходится с маленькой шлюшкой из самой бедной семьи в округе. Только одно — искать свой маленький женский шанс.

---

Дороти приподняла подол юбки и осмотрела в зеркало свои ноги. Толстеет подруга, подумала Лилли. Но ноги у нее по-прежнему что надо. Как у фигуристки. Коричневые в колготках цвета загара и гладкие, как масло.

— У тебя чистые руки? — спросила Дороти, не отводя взгляда от зеркала.

Лилли убрала руку от покрывала. Иногда Дороти бывает такая зануда!

— Покрывало вязала моя бабушка. Она и мне связала покрывало из остатков… из кусочков, которые остались после вещей, которые она связала мне и Тот. — Дороти отошла от зеркала и с размаху бросилась на кровать. — А твоя бабушка чем занимается?

Лилли теребила петлю-застежку на бархатной гардине.

— Она в доме престарелых.

Дороти вздохнула и проверила, нет ли зацепок на колготках.

— Когда наша бабушка состарится и станет беспомощной, мы наймем ей сиделку… Ну, когда больше не сможет сама ходить в туалет. Мама говорит, отдавать стариков в дома престарелых негуманно. Так поступают бедняки. — Дороти приподнялась на локтях, и ее лицо оказалось на одном уровне с лицом Лилли. — Она говорит, это очень, очень вульгарно.

Лилли поняла, что пора уходить. У Дороти мерзкое настроение, оставаться нет смысла. И потом, скоро пять сорок пять; мама и мальчики будут дома. Лилли встала, стряхивая крошки со школьной юбки.

— Мне пора. Пора пить чай.

— Пить чай? Хочешь сказать — обедать?

Крошки печенья прилипли к серой плиссированной юбке. Лилли мельком посмотрелась в зеркало Дороти. Школьная юбка задралась, выставляя напоказ ее тощие ноги. Уж больно они костлявые!

— Вот именно, — сказала она. — Обедать.

Лилли то гордилась своей матерью, то стыдилась ее. Гордилась, потому что мама работала стилистом в «Салоне красоты Андре» и у нее всегда была красивая прическа, а стыдилась потому, что мама вынуждена была работать полный день. Но, как постоянно напоминала им мама, мистер О'Фланнери потерял работу, на ее деньги живет вся семья — она покупает хлеб на стол и обувь им на ноги.

Каждое утро, до того как мама уходила, Лилли смотрела, как она повязывает свои светлые волосы, обильно политые лаком, шифоновым шарфиком. Шарфик был такого цвета, как вены у старушек. Потом мама смотрелась в зеркальце в желтой пластмассовой раме, висящее над кухонной раковиной. По будням они все вместе выходили на автобусную остановку в Ивовом переулке и ждали автобус, который вез ее и братьев в школу Девы Марии, а маму — в салон красоты. Но сегодня был первый день каникул, и привычное расписание не соблюдалось. Лилли наблюдала за тем, как мама красится.

— Слушайте все, — сказала мать, нанеся последние штрихи. — Ведите себя хорошо, поняли? — Она туго повязала шарф под подбородком. — Не приставайте к отцу. Ему надо вскопать сад, а за вами гоняться некогда. — Она взяла со стола термос с горячим чаем. — Отколете какой-нибудь номер, и до конца каникул отправитесь к дедушке!

Лилли и братья, завтракавшие за столом, тут же затихли.

— Майкл, Симус, — продолжала мать, — слушайтесь Лилли. Она старшая.

Майкл скривился.

— Почему она всегда командует? — заныл он, лягая Лилли под столом.

— Потому что ей четырнадцать, а вам двенадцать. Вот и все!

— А когда я буду командовать? — спросил Майкл.

— Когда ты будешь старше сестры, тогда ты будешь мужчиной. А теперь помните — ведите себя хорошо. — Она заставила Лилли и братьев пообещать, что они не будут есть на улице и выходить из дому в пижамах и тапочках. Пусть она зарабатывает на жизнь, добавила мама, выходя из задних ворот, но она не хочет, чтобы соседи думали, будто ее дети не умеют себя вести.

Лилли сидела за столом и возилась с завтраком — свиной сосиской в куске хлеба «Гордость хозяйки». Сколько можно! Она терпеть не могла сосиски в хлебе. В сосиске много странных пружинистых комков, от горячего жира тает масло на хлебе, оно течет по руке и пачкает манжеты халата. Как только щелкнул замок на калитке, Майкл вышел из-за стола. Лилли слышала, как клацают его футбольные бутсы в спальне наверху, прыгает мяч по лестнице; глухой удар — мяч случайно ударил в стену.

— Все маме скажу! — крикнула она, не двигаясь с места. — Играть с мячом в доме нельзя! Она запретила!

Майкл просунул в дверь кухни острое личико.

— Отстань, Липучка! — проворчал он и скрылся в коридоре, продолжая бить мячом по полу.

От его насмешки у нее свело горло. Она швырнула в дверь своим бутербродом с сосиской.

— Ты… вульгарный, вот что! — завизжала она. — Вульгарный маленький паршивец!

Хлопнула парадная дверь.

Симус возил своей сосиской по скатерти. Целлофановая шкурка лопнула, и он размазывал фарш и хлебные крошки по бамбуковой салфетке. Лилли сложила в раковину пустые тарелки, сковородку, чашки и лопатку и поднялась наверх, к себе в спальню.

В изножье кровати стоял пакет с логотипом магазина «Сейнзбериз», который дала ей мама вчера вечером. В пакете были пушистая вязаная безрукавка кремового цвета, зеленая переливчатая плиссированная юбка и резиновые сапожки. Мама объяснила, что все это принесла миссис Томпсон. Дороти уже выросла из всего, но миссис Томпсон показалось, что вещи сгодятся Лилли. Она вытащила из пакета безрукавку и повесила на деревянные плечики. Она вспомнила платяной шкаф Сэди Райт с тремя юбками и двумя блузками на одних проволочных плечиках. Мама учила Лилли: лучшее, что можно сделать с проволочными плечиками, — выбросить их. Она говорила, что проволочные плечики — первый признак бедности.

Лилли прочитала, что написано на ярлыке: «На 12–14 лет. Стирать в теплой воде. Сушить в горизонтальном положении». Она встряхнула головой. А что, подумала она, можно примерить.

Юбка сползала с тощих бедер и висела до колен. Если покрутиться, свет из окна, попадающий на юбку, меняет ее цвет. Ткань блестела и переливалась, как речные камушки.

Лилли бросила халат в изножье кровати и вернулась к шкафу за безрукавкой. Надела ее через голову, с трудом просунув пухлые руки — безрукавка жала под мышками. Она пробежала ладонями по груди, наслаждаясь мягкостью и пушистостью ткани. Грудки у нее были как персики — персики, которые они ели на завтрак в Уэльсе в прошлом году. Тогда они сидели за столом, накрытым накрахмаленной белой скатертью, на которой лежали салфетки: пять лис убегали от пяти лошадей и пяти рычащих гончих. Посередине стояла белая миска, до краев наполненная персиками; каждый персик имел определенный оттенок — от ярко-красного до бледно-желтого — и был покрыт нежным пушком. До того Лилли ни разу не пробовала персики и съела четыре штуки, прежде чем ей принесли яйца в мешочек. А потом ее все утро рвало в пластмассовое ведро в комнате родителей. Она вспомнила, как дверная ручка упиралась в лоб, как дождь барабанил по оконным стеклам. Мама злилась из-за того, что не смогла выйти и купить сувениры на память об отпуске.

Внизу ныл Симус. Он не плакал, не рыдал, а монотонно гудел, как он делал всегда, когда ему бывало скучно или когда он сердился на что-то. Вздохнув, она захлопнула дверцу шкафа и медленно спустилась в гостиную, напевая себе под нос, чтобы заглушить доносящееся из кухни гудение.

Она села на ковер спиной к эркеру; оранжевые шторы в цветочек были плотно задвинуты, чтобы мебель не выгорала на солнце. Сквозь открытые окна доносились приглушенные крики мальчишек, игравших в футбол, и слышался ровный, монотонный гул газонокосилок, которые выкашивали траву в палисадниках — четыре метра туда, четыре метра обратно. От этого жужжания, похожего на пчелиное, Лилли захотелось спать.

Она вытащила мамино круглое зеркальце из тумбочки под телевизором и поставила на камин. У мамы зеркала во всех комнатах: на кухне в желтой пластмассовой рамке; здесь — круглое, двухстороннее; в столовой — встроенное в дверцу бара. Лицо в зеркале было круглое и мягкое, кожа розовая — она часто загорает по выходным на старой раскладушке на заднем дворе. Рот широкий, решительный. Губы у нее темно-красные, верхняя чуть полнее нижней. Мама говорила, что такие губы доведут ее до беды. Лилли отвела зеркальце подальше: кремовая безрукавка, зеленая юбка, босые ноги.

Интересно, о какой беде толкует мама? Лилли помнила, как мама вздыхала при целом выводке тетушек, приезжавших в гости. Все сидели за кухонным столом, качали головами, а потом поставили чашки и устремили печальные взгляды на Лилли, как если бы не обвиняли, а жалели ее.

Она перевернула зеркальце той стороной, которая увеличивала, и раскрыла рот, разглядывая в темноте свое горло. Потом высунула язык и стала смотреть, как слюна смачивает нижние зубы.

Солнце пекло затылок даже через занавески. Она причесалась пятерней. Ей стало жарко, как, наверное, жарко фарфоровым кошкам миссис Томпсон. Потом она убрала зеркальце обратно в тумбочку и побрела в кухню, ведя рукой по прохладной стене, выложенной кафелем. Мамы не будет дома до пяти часов.