Петер Фёльдеш - Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли)

• Название: Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли)
• Автор: Петер Фёльдеш
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1970

Повесть «Драматическая миссия» ярко, впечатляюще рассказывает о выдающемся венгерском революционере, активном деятеле Коммунистической партия Венгрии, участнике венгерской социалистической революции 1919 года Тиборе Самуэли.

---

На следующий день русские предприняли контратаку, батальон оборонялся упорно и отбил ее. На третий день венграм снова приказали идти в наступление. Но на этот раз солдатам незачем было так настойчиво рваться в новые укрытия, их вполне устраивали занятые окопы — и атака сорвалась. Взбешенный Мацаши вымещал зло на командирах рот, те — на взводных, а взводные — на солдатах.

— Разве вы солдаты? — кричал Тира. — Вы есть дрек. Так сказал господин капитан Мацаши. А он не ошибается, потому как он начальство! У-у… — грозно проревел фельдфебель, не находя больше нужных слов.

Так всосала их мясорубка войны…

2

Поглазеть на небывалое зрелище сбежались все «тыловые крысы» — штабные писари, «хозяйственная команда», повара, то есть те, кого до сих пор ни разу не видели на передовой. А сейчас, возбужденные, шумно переговариваясь, они рядом с солдатами топтались в окопной грязи, шлепали по лужам из растаявшего снега. Траншеи были забиты до отказа. Тут и ординарцы, и санитары, и даже раненые, которых еще не успели эвакуировать (в том числе и раненный в лицо Имре Балог). Облепив брустверы, навалившись друг на друга, все с жадным любопытством глазели на противоположную сторону. В воздухе не смолкали громкие возгласы, забористые выраженьица, порой остроумные, а чаще плоские шутки. Взгляды были прикованы к окопам противника, там происходило что-то странное: над окопами то и дело взлетали серые солдатские папахи с «царским оком», раздавались ликующие крики.

— Противничек-то, видать, совсем ошалел!

— Тю-тю! Гляди, ну и детина…

Между колючей проволокой, на «ничейной» земле появился высоченного роста русский солдат. Он был уже немолод. Седина поблескивала в его волосах и густой окладистой бороде, аккуратно расчесанной на две стороны. Он что-то громко говорил, обращаясь к венгерским солдатам, и, хотя смысл речей был непонятен, весь его облик располагал, внушал доверие. Большой, широкоплечий, молодым он казался отцом, а тем, кто постарше, — братом. Размахивая белым платком, солдат просил выслать для встречи с ним кого-нибудь понимающего по-русски. К нему подошел сержант Тидинак. И тогда солдат бережно вынул из кармана три ярко раскрашенных яйца и протянул их сержанту.

Венгерские солдаты не остались в долгу и щедро одарили русского: не успел он опомниться, как у него в руках оказались котелок с мясом, буханка хлеба, пачки сигарет и фляга вина. Солдат бережно сложил все эти сокровища на землю и протянул Тидинаку, в смущении и растерянности стоявшему перед ним, свою огромную пятерню. Тидинак беспомощно оглянулся, словно спрашивая совета у товарищей, и вдруг схватил протянутую руку. Минуты две солдаты трясли друг другу руки с такой силой, что на впалой груди Тидинака подпрыгивала и плясала малая серебряная медаль с изображением Франца-Иосифа. Совсем недавно получил ее Тидинак за то, что убил четверых русских.

Раскатистое «ура» грянуло на русской стороне. У венгров поначалу слышались кое-где громкие смешки, возгласы изумления. Но вот, все нарастая, загремели аплодисменты. Русский солдат трижды поцеловал венгерского сержанта — в губы и в обе щеки. Тидинак повернулся и, высоко поднимая ноги, зашагал к своему батальону. Лицо его было блаженно умиротворенным. Кое-кто даже готов был поклясться, что сержант неловким движением смахнул предательскую слезу с кончика усов.

А русский все продолжал стоять. По православному обычаю, сложив три пальца, он размашисто и степенно перекрестился. Потом бережно стал подбирать с земли солдатские подарки.

Венгерские солдаты, внимательно наблюдавшие за каждым его движением, снова громко захлопали в ладоши, словно провожали со сцены любимого артиста.

— Пей на здоровье, отец! — кричали ему по-венгерски. — Пусть льется вино, а не кровь!

— Цум воолзайн![6]

— Помоги тебе бог вернуться домой живым и невредимым!

— Пошли бог нам всем того же! — пророкотал чей-то густой бас.

А в тот самый момент, когда солдаты враждующих армий, охваченные порывом пасхального всепрощения, желали друг другу добра и удачи, капитан Мапаши со злобой выслушивал сбивчивые объяснения кадета Шпрингера. Капитан сегодня даже отважился выйти на передний край окопов — он, который никогда не вылезал из укрепленного блиндажа, расположенного для пущей безопасности на том берегу ручья!

— Позвольте доложить, — торопливо, словно оправдываясь, говорил Шпрингер, — этот русский, безоружный, сказал «Христос воскресе!» и принес подарок — крашеные яйца… Что было делать, господин капитан? Надо быстро принимать решение, а господа офицеры, как назло, все исчезли. Наверно, ушли за указаниями. Ну, мы тоже подарили кое-что, пусть русские не подумают, что венгры скупой народ…

Кадету пришлось прервать свои объяснения — лейтенант Яус привел Тидинака.

Но капитан, казалось, был так погружен в созерцание своего обычно сверкающего, а сегодня забрызганного грязью сапога, что даже взглядом не удостоил сержанта.

— О чем же вы беседовали на их… собачьем языке? — презрительно спросил он, не поднимая головы.

— Господин капитан, дозвольте доложить. Русский сказал: и мы и они христиане, потому ради светлого Христова воскресенья они решили не стрелять. Даже если мы будем ходить перед ними во весь рост.

— Что вы ответили?

— Я… я сказал… — Тидинак закашлялся, потом долго мялся, переступая с ноги на ногу, и наконец заговорил: — Господин капитан, дозвольте доложить, дозвольте покорнейше доложить! О таком в уставе ничего нет. И в регламенте — ни слова. Так что я по своему разумению… Я, значит, говорю… Гм-гм… Ну, и мы поступим так же.

— На место! — гаркнул Мацаши и, обращаясь к стоявшим за его спиной офицерам, добавил, понизив голос: — Никакой паники, господа! Эти русские горе-вояки просто выдохлись…

А русский солдат все стоял на нейтральной земле и гордо держал в поднятых руках подарки. Он поворачивался то к своим окопам, откуда неслось «ура», то к венгерским. Наконец, он трижды низко поклонился, видимо желая выразить венграм благодарность за их доброжелательность и щедрость.

Капитан Мацаши подбоченился.

— Всыпать, да хорошенько! — бросил он. — Чтоб вовек не забыли нашей доброты.

Окружавшие его офицеры бросились исполнять приказ. Кто на фронте посмеет ослушаться командирского приказа? И унтер-офицеры четко передавали по цепи команду.

— Фёиер![7] — топорща усы, фальцетом скомандовал второму взводу Андраш Тира и торопливо поднес к глазам болтавшийся на груди бинокль.

Раздался сухой треск — первый залп, — и русские, сидевшие на брустверах, попрятались в укрытия. Лишь несколько серых бугорков остались недвижимо лежать на мешках с песком. Навсегда остались.

А тот, на нейтральной земле, услышав выстрелы, повернул к венграм изумленное лицо и, сделав два нетвердых шага, покачнулся. Потом упал, зацепившись полой шинели за колючую проволоку. Тира в бинокль видел все. Красное вино прерывистой струйкой вытекало из фляги. В большой луже плавал котелок, рассыпались окровавленные пачки сигарет…

Тира опустил бинокль. Покосившись на своего адъютанта, он ручищей пригнул ствол его винтовки.

— А вы не устраивайте-ка балаган! Сумасшедший!.. — прошипел он.

— Нужно бы еще выше! — стиснув зубы, ответил Тибор. — Прямо в безжалостное небо!

— Вижу, куда патроны тратите! — проворчал фельдфебель. — Или жить надоело?!

Вечером Тибор лежал в землянке на тряпье, рядом с командиром второго взвода фельдфебелем Тирой. Их ложа разделяли лишь солдатские сундучки, что стояли посреди устланной соломой землянки, и служили столом и гардеробом. На одном из сундучков тускло горела свеча.

— Ну и стадо баранов!.. — возмущался Тибор. Все в нем клокотало от негодования. — Не просто стреляли, а хладнокровно целились…

Тира прислушался и тяжело вздохнул.

— Приумолкли, как нашкодившие мальчишки… — негромко сказал он. — Господин капрал, знаете, что мы сегодня натворили? Мы расстреляли светлый праздник самого господа бога…

Один за другим свистя летели над землянкой снаряды. Они рвались где-то далеко, но стены землянки содрогались, свеча погасла.

— Вот и артиллеристы наши решили послать русским свои «гостинцы», — продолжал ворчать фельдфебель. — А те не отвечают, молчат. Неужто еще надеются на милость православного бога? Удивляюсь я, Самуэли…

Тира внимательно вслушивался в темноту.

Через каждые две минуты с русской стороны доносился гулкий взрыв.

— Но все равно вы — подрыватель основ, — бурчал Тира. — Вы, социалисты, сеете смуту, это все знают. Вы разрушитель, слышите?

Тибор промолчал. Понимал, что фельдфебель подначивает его.

— Почему же вы, пес вас дери, не разрушаете, не беретесь за дело по-настоящему?! — в голосе Тиры звучал настойчивый, гневный упрек. — Или не понимаете? Если бы остановились заводы и поезда, если бы не производили и не доставляли на фронт оружие, боеприпасы — этому аду пришел бы конец…