Франц Фюман - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Франц Фюман
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-05-002363-7

В книге широко представлено творчество Франца Фюмана, замечательного мастера прозы ГДР. Здесь собраны его лучшие произведения: рассказы на антифашистскую тему («Эдип-царь» и другие), блестящий философский роман-эссе «Двадцать два дня, или Половина жизни», парафраз античной мифологии, притчи, прослеживающие нравственные каноны человечества («Прометей», «Уста пророка» и другие) и новеллы своеобразного научно-фантастического жанра, осмысляющие «негативные ходы» человеческой цивилизации.

Завершает книгу обработка нижненемецкого средневекового эпоса «Рейнеке-Лис».

---

Из поколения в поколение передается, как все это происходило; но ведь совсем не обязательно рассказывать все совершенно точно: чуть приврать, чуть подольститься, надеясь на святую простоту красавицы, умело расставляющей силки для других, при этом не предполагающей, что нежданно-негаданно сама попадется в уже приготовленную для нее западню. Все это и еще то, что сама супруга и сестра властелина богов и людей смиренно и униженно постучала в дверь соперницы, покровительницы супружеских измен.

Гера получила пояс до наступления вечера.

Поэты описывают его так: пестро расшитый узорами и заключающий в себе колдовские чары, которых семь: любовное томление, льстивость, кокетство, ласковость, велеречивые мольбы, страсть, неотступность желания. Но нам видится он по-другому: то была полоска обыкновенного беленого холста, и так же, как семь небесных цветов сливаются в единый белый, так и все волшебные чары объединены в философскую веру, что суть, как она есть, неотразима сама по себе.

Примеряя пояс перед зеркалом, Гера ожидала изменения своего облика, думала, что станет равной юной сопернице: белейшая кожа, изящные ушки, нежные брови, мягкое тело, а когда превращения не последовало, ресницы ее дрогнули от разочарования — Гера даже заподозрила какой-то подвох, но именно в это мгновение, объятая жаждой исполнения своего замысла, прозревшая, она обрела себя.

А была она неотразима — такая, каковой была.

Больше ничего и не требовалось, к тому же ей вспомнился этот пояс на Афродите: раньше Афродита никогда его не снимала, он был на ней и в тот памятный час у подножия Иды, когда они втроем предстали перед троянским царевичем: Афина Паллада в золотом снаряжении; сладострастная Афродита с поясом под прозрачным покрывалом и Гера в голубом одеянии, что и сейчас облегает ее грудь. Тогда она втайне мечтала о том розовом, бесподобном розовом, что был цветом Афродитовой груди, но теперь она знала, что грудь, стянутая поясом, — ее грудь, грудь Геры, обладающая необычным оттенком алого, ни с чем не сравнимого благородного цвета, близкого к коричневому. Да, то был красный цвет Геры, и она, Гера, а никто другой, — законная жена Зевса, который выбрал ее; нет, это она выбрала его.

Гера отправилась к Зевсу.

Поэт рассказывает, что она воспользовалась услугами бога Сна, это действительно оказалось не так-то просто, но мы упомянем такую подробность: ему, пугливому мальчишке, трясущемуся перед Зевсом, Гера пообещала отдать в жены тайно любимую им Пасифею, одну из харит, дочерей Зевса (чьей матерью была не Гера), повсюду сопровождавших Геру.

Кроме того, она надела чудесный пояс.

Гера и Сон собрались в дорогу — по островам и бухтам; Сон шагал мягко, стелился как туман, под ногами Геры — земля дрожала. Ни одна из богинь не могла сравниться с ней в поступи: вся крепость бронзы, пружинистость крон лесных деревьев, порывистость морских ветров были заключены в походке величайшей из богинь. Когда они достигли леса на Иде, Сон, обернувшись птичкой-козодоем, опустился на один из дубов, растущих на вершине горы, а в эти минуты Гектор метнул первый факел в греческие корабли.

Полдень недолог, и тени в полдень коротки.

Зевс, сидя у скалы под вязом, заметил приближающуюся Геру. Она шла оттуда, куда он как раз смотрел, и внизу уже полыхал первый корабль. Троянцы стояли перед лицом неприятельского флота.

Но он видел лишь ее.

Что за существо подходит к нему ближе и ближе, такое величавое, освещающее все вокруг? Его жена или богиня, рожденная воспоминаниями? Из какой пены, из какого моря? Внезапно послышалось журчанье вод, стекающих с горы.

— Кто ты, идущая сюда?

Неужто вдруг вернулось прошлое: ночь на острове Крит, их брачная ночь, когда он превратился в кукушку? И это она, единственная, несравненная, опора его власти — Гера? Он неотрывно глядел на нее, она подошла еще ближе. Гера! И пожар на греческом флоте — всего лишь отсвет на ее волосах. Ее походка, ее молчание… Голубое одеяние. Ее глаза. Блеск пряжки. Ее грудь.

— Куда идешь? — спросил он, и его слова прозвучали резче, чем ему хотелось. — Наверное, путь недальний, раз ты без коней и колесницы?

И она ответила:

— На край земли, увидеть отца Океана и мать Тетию, туда, к их древнему свадебному ложу. — (То же самое она говорила Афродите, обманывая ее. Разве может лицо матроны в морщинах, в складках воспламенить мужчину?).

Ложь, и все же — правда. Если Зевс сейчас скажет: «Иди!», она уйдет. Она промолвила:

— А колесница ждет у подножия горы, у источника.

И то опять была ложь, тем более явная, что Гера указывала туда, куда устремил взгляд Зевс, но он ничего не видел — кроме нее.

Пристально всматривался в ее запястья.

Хотел накричать на нее — ведь она пришла помогать грекам, но с трудом выдавил из себя:

— Ты прекрасна!

Гера стояла, покорно ожидая. Ей пора, поспешно сказала она, потому что он уже привстал, чтобы схватить ее; из своих покоев она увидела, что он сидит тут, и явилась, как подобает супруге, рассказать о своих планах и грядущих дорогах, а теперь она вправе продолжить путь на край света.

Тем временем пожар вспыхнул на втором корабле.

— Останься! — воскликнул Зевс, а Гера уже покидала рощу, и он закричал осипшим голосом, умоляя и угрожая: — Вернись!

Гера уже вступила на опушку.

Ее волосы, ее затылок, шея, изгиб плечей, ее руки — весь облик… Нет, даже тогда на Крите, когда он добивался ее, а она так долго противилась ему, до тех пор пока не вынудила растрепанным кукушонком спрятаться меж ее грудей, и укрыла его ладонями, и он угнездился в теле ее, в ее волосах, в ее запахе, — нет, даже тогда он не был так ослеплен, как теперь, — ею, которая вот-вот скроется в лесной чаще. Тогда он покорил ее, забравшись в теплое гнездышко на три сотни лет, исчисленных человеческими ночами. Для него же ночь была всего одна. И Гера думала о том часе, когда сильнейший стал столь беспомощным, что она могла бы задушить его, растрепанного кукушонка, а он-то вообразил, будто одолел ее.

В ту ночь, растянувшуюся на триста лет, он клялся ей в верности. Одна ночь, но какая! Он был тем, кем он был, — Зевсом. Десять тысяч раз он потом обманывал ее: с ее сестрой, со сладострастницей, с ее свитой, с нимфами и музами, с харитами и женами всех и всяческих богов, и дочерьми разных богинь, даже с простыми смертными, которых не счесть: женщинами, зверушками, даже с растениями, и с мальчиками, и с чудовищами, и с призраками. Такой уж он был, и он возжаждал Геры, как никого другого.

Еще два шага.

И тут он выкрикнул ее имя, древнее, еще критское: Диона, океанида, нимфа дубовая; на тех дубах вьют гнезда кукушки и голуби. Так звалась и сладострастница.

Гера обернулась.

Он, господин вселенной, поднялся.

Она двинулась ему навстречу. Казалось, она будет идти так бесконечно. Желание узреть обнаженной ту, которой он так пресытился, что изменял ей даже с простыми смертными, исказило его черты и голос.

К старикам она еще успеет, заговорил он, и торопился, и повторял, что еще полдень и до вечера далеко; и вдруг опять выпалил:

— Ты прекрасна!

И повторил слова, которых не произносил с тех давних пор:

— Гера, ты прекраснейшая из всех.

И действительно, это все было просто ужасно: по свидетельству поэта, Зевс, домогаясь Геры, начал хвастать, будто мальчишка, беспомощный, неуправляемый, потеряв всякую гордость.

Но он уже не мог причинить ей боли.

Он лепетал имена тех, кого она люто ненавидела, — с кем он изменял ей; матерей, чьих сыновей она безжалостно преследовала. Называл одно имя за другим, каждый раз в конце присовокупляя:

— Ты прекраснее ее, растрепанный кукушонок…

Она слушала.

— Прекраснее, чем Даная, — бормотал он (это та, к которой он явился в виде золотого дождя; не Персеем ли звался ее приплод?). — Ты прекраснее ее. Прекраснее Семелы, — заикался он (это та, сквозь которую он прошел молнией, испепелив дотла; Семела оказалась простодушной и, следуя совету Геры, приснившейся ей, заставила любовника обещать, что тот приблизится к ней во всем своем величии; тогда Зевс и предстал в сверкании молний; и родился Дионис, бесстыднейший из всех его побочных отпрысков).

— Прекраснее Семелы, — сказал Зевс. — И прекраснее, чем Диа.

А это еще кто такая? Ах да, жена Иксиона, привязанного к вечно вращающемуся колесу. А она теперь, говорят, превратилась в тень?

— Ты краше, чем она, и прекраснее Алкмены, матери Геракла; ты лучше, чем Европа, мать Миноса, хозяйка Крита, — (острова, к которому Зевс приплыл в обличии быка; она дала имя целой части света). — Ты лучше ее. Прекраснее Деметры, твоей сестры. Чудеснее Лето, — (матери близнецов, той другой, посягавшей на звание госпожи, она с плодом во чреве кочевала с острова на остров, умоляя принять ее, но все отвергали ее мольбы, боясь гнева Геры, пока не сжалился над несчастной каменистый пустынный остров Делос, и она наконец разрешилась от бремени — Артемидой и Аполлоном, когда живот уже готов был разорваться на части; теперь она настолько поумнела, что держится в тени, единственная, кого стоило когда-то опасаться).