Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

• Название: Дни нашей жизни
• Автор: Вера Кетлинская
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Действие романа Веры Кетлинской происходит в послевоенные годы на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Герои романа — передовые рабочие, инженеры, руководители заводского коллектива. В трудных послевоенных условиях восстанавливается на новой технической основе производство турбин, остро необходимых Родине. Налаживается жизнь героев, недавних фронтовиков и блокадников. В романе ставятся и решаются вопросы, сохраняющие свое значение и сегодня.

---

Николай подошел к Назарову и спросил, коснется ли его бригады разделение по сменам.

— Что ты! — удивился Назаров. — Такую бригаду гробить?!

— Вот я и думаю, — злобно бросил Николай, отходя.

Только в конце рабочего дня он решился сообщить новость своим товарищам.

— Тю-у! — присвистнул Аркадий Ступин и в сердцах остановил станок, не докончив обработку детали. — А говорили — уж Полозов-то нас поддержит! — Впрочем, узнав, что его выдвигают бригадиром одной из трех бри­гад, он заметно оживился и уже не так возмущался при­казом.

Зато Федя Слюсарев был вне себя от гнева:

— Накануне общегородской победы! Как раз тогда, когда у нас все шансы!.. Ну, знаешь, это просто голо­вотяпство! И даже похуже! Небось своего Назарова не тронули!

Пакулин прикрикнул на него:

— При чем тут свой или не свой! Глупости гово­ришь!

Ребята закричали:

— А тогда почему назаровцев оставили? Их берегут, а нас на затычку? А комсомол что смотрел? Пойдем в комитет, пусть требует отмены!

Узнав новость, Валя Зимина сама прибежала к ним. Ее окружили и оглушили — все разом что-то кричали, так что она ничего не могла понять кроме того, что все возбуждены и не хотят делить бригаду. Дав парням на­кричаться, она подняла руки и властно сказала:

— А ну, спокойненько.

И когда парни притихли, неодобрительно покачала головой:

— Да что вы, ребята? Сперва кричать, а потом ду­мать? Что ж, по-вашему, цех — сам по себе стаханов­ским станет? Сколько мы бились с этой молодежью, сколько говорили — надо их взять в хорошие руки! Вот вы и есть хорошие руки. По-моему, вам доверили.

Парни снова загалдели все сразу — спасибо за такое доверие, обойдемся без него, очень-то надо!

Только Аркадий Ступин не принимал участия в об­щем возмущении, а стоял в сторонке, прислушиваясь да раздумывая. «Растил, растил, сколько души ему отдал, а он и не жалеет бригаду!» — с горечью подумал Нико­лай.

Федя Слюсарев наступал на Валю:

— А слава бригады побоку? Или назаровцы вам за­воюют общегородское первенство?

Валя ахнула. Об этом-то она совсем забыла! Ведь и она надеялась и в заводском комитете комсомола на­деялись, что пакулинцы завоюют знамя горкома комсо­мола. Как же теперь? Действительно, неладно вышло.

— Знаете, ребята, я схожу посоветоваться в коми­тет, — честно призналась она. — Руководство цеха, по-моему, решило на пользу дела, но вот с первенством по­лучается обидно.

— «На пользу дела, но обидно», — передразнил Слю­сарев. — Нет, мы уж сами пойдем, а то с твоей мощной поддержкой и в комитете растеряются!

Ребята повалили в комитет, только Аркадий не по­шел — то ли потому, что не комсомолец, то ли потому, что приказ его устраивал. Николай пошел было, да с пути свернул обратно — вот еще, ходить табуном во гла­ве с Валей, которая будет и за и против, и так и этак... Или она обрадовалась выдвижению Аркадия и хочет поддержать его? А, пусть поддерживает! Я сам не ма­ленький, пойду к Воробьеву!

Воробьев принимал членские взносы. Ведомости, пе­чать, разменные деньги были разложены перед ним на столе, а у самого Воробьева был вид напряженно-оза­боченный и тревожный, как всегда, когда он занимался этим кропотливым делом.

— Взносы платить? — спросил он Николая.

— Взносы у меня уплачены, — угрюмо напомнил Николай.

Воробьев на секунду оторвался от ведомости, огля­дел Пакулина, что-то, видимо, припомнил и сказал:

— Садись. Я скоро освобожусь. Поостынь пока. Когда дверь за последним из плательщиков закры­лась, он дружески обратился к Николаю:

— Ну что, Коля, нелегко?

Николай сердито, а потому сбивчиво выпалил все, что волновало и возмущало его, даже обиду на то, что его бригаду разбивают, а Назарова не тронули.

— А почему? Как ты думаешь?

— Что ж, новой бригаде честь и место! — язвительно сказал Николай.

Он сам понял, как глупо и нехорошо звучит его от­вет, но отбирать слова уже не мог, — в конце концов, все ребята так думают, и сам Назаров удивился: «Что ты, такую бригаду гробить!» А что ж, бригаду Пакулина можно гробить, и никому до нее дела нет?

— А черт с ней, я беспокоюсь не о назаровской, а о своей бригаде. Это несправедливо. Это бесхозяйствен­но — уничтожить лучшую бригаду цеха!

— Лучшую? — переспросил Воробьев. — Да, так мы считали. А похоже, что ошиблись.

— Вот как!

— Да, вот так. Растили коммунистов, а вырастили чистоплюев, эгоистов... Э-эх, Пакулин! — с досадой воскликнул он и долго удивленно, даже грустно разгля­дывал Николая. Затем отвернулся, начал складывать в несгораемый ящик ведомости и деньги, не глядя сказал:

— Ну, вот что, Коля. Разговор у нас выйдет нехоро­ший. А я в тебя все же верю. Иди-ка отсюда да пораз­мысли сначала сам. Ты кандидат партии. Вот с этой точки зрения и погляди на самого себя. И еще представь себе, будто твой кандидатский стаж истек и завтра те­бе подавать в члены партии. С чем приходишь? Чем богат?

— По-моему, вы сами меня хвалили, и не раз!

— А это случается. Сперва хвалишь, а потом и ру­гать приходится. В общем, Пакулин, спорить с тобой я сейчас не буду. Рано. Подумай сначала сам.

— И вы подумайте, какое дело гробите! — уходя, бросил Николай, чтобы оставить последнее слово за со­бой.

Впервые он шел по заводу, стараясь ни с кем не встречаться, и впервые покинул его c облегчением.

Увидав сына, Антонина Сергеевна сразу поняла, что с ним приключилась какая-то беда, а по тому, как он быстро, пригнув голову, прошел мимо нее в свою комна­ту, догадалась, что беда — большая. С тактом, отличав­шим ее, она не пошла за сыном, а дала ему побыть одному. Спустя полчаса тревожного ожидания она как ни в чем не бывало позвала его обедать.

— Сейчас, — откликнулся он, но не вышел.

Тогда она вошла к нему. Николай сидел на под­оконнике, обхватив руками колени и уперев ноги в гряз­ных ботинках в оконную раму,

— Николенька? — вопросительно произнесла мать, касаясь его плеча.

— Ох, мама! — сказал он и на миг прижался к ней, как в детстве, когда заболевал или случалось с ним пло­хое. Как отрадно было почувствовать неиссякающее теп­ло ее сочувствия!

— Прикрыли мою бригаду, мама. Разбили. Совсем.

— За что же? — вскрикнула мать, бледнея. Он молча пожал плечами.

— Постой, Николенька... Да ведь только вчера… Как же так? Ведь только вчера вас хвалили, и в совет этот тебя выбрали... Да как же они могли?..

Ему стало стыдно волновать ее. Конечно, она думает, что он провинился в чем-нибудь, что это наказание.

— Ты не так поняла, мама. Это не за что-нибудь. Просто глупость. Из одной хорошей бригады хотят сде­лать три плохих. Со всего цеха всю шпану под метелку и — к нам! Мы, видишь ли, аристократы!

— Вы — аристократы? Я что-то не пойму, Коля.

— Никто не понимает.

Пронзительный звонок заставил мать вздрогнуть. В квартиру с шумом ворвался Виктор.

— Ни черта не вышло! — закричал он брату, швы­ряя кепку на обеденный стол. — В комитете нам целую проповедь закатили! Но и мы свое высказали, не по­стеснялись! Такое свинство, такое свинство! За всю на­шу работу...

— Витя, повесь кепку на место и вытри ноги, — сказала мать.

Поперечная морщинка перерезала ее лоб.

Пока Виктор мылся, мать стояла рядом и понемнож­ку выспрашивала о случившемся, стараясь понять, как же это Алексей Алексеевич, такой хороший человек, мог поступить несправедливо.

— Не разобрался он, вот и все! — ворчал Виктор. — Назаровцам   сейчас  путь  расчищают, а нам просто завидуют ребята, что мы впереди, вот и наговорили ему всего...

— Кто это сказал тебе?

— Да что у меня — головы своей нет?

— Помылся? Иди обедать, — помолчав, строго ска­зала.мать. — Да вытри лоб, мокрый же!

Пообедали молча. Мать привычно хозяйничала за столом, только уголки ее губ подрагивали да глаза вни­мательно вглядывались в нахмуренные лица сыновей.

— А ведь вы, по-моему, неправы, мальчики, — осторожно заговорила она, налив всем чаю. И уверен­но подтвердила: — Неправы!

Сыновья с удивлением повернули к ней головы. Ни­колай нахмурился еще больше, такая же, как у матери, поперечная морщинка появилась на лбу.

— Все глупы, все нехороши, одни вы умные. Да нешто так можно? — миролюбиво, но твердо продолжала мать. — Никогда я не поверю, чтобы Алексей Алексеич во вред вам придумал бы. Может, вы чего-то не поняли? Он же сколько помогал вам!

— Не будем об этом говорить, мама, — раздражен­но сказал Николай. — Я же вижу — вся моя работа на­смарку: налаживал, налаживал, на общегородское зна­мя тянули, Сойкина обгонять начали, и вдруг — бац, рубанули сплеча, да на три части! Начинай все с нача­ла, а славу — другим!     

Антонина Сергеевна совсем тихо спросила:

— А слава — твоя?

— Ох, мама, оставь, — мне и так тошно.

— Слава, спрашиваю, твоя?

Николай передернул плечами: