Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

• Название: Дни нашей жизни
• Автор: Вера Кетлинская
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Действие романа Веры Кетлинской происходит в послевоенные годы на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Герои романа — передовые рабочие, инженеры, руководители заводского коллектива. В трудных послевоенных условиях восстанавливается на новой технической основе производство турбин, остро необходимых Родине. Налаживается жизнь героев, недавних фронтовиков и блокадников. В романе ставятся и решаются вопросы, сохраняющие свое значение и сегодня.

---

— Кла-а-ва!..

Но Клава уже барахталась в снегу неподалеку от него, смеясь и что-то крича. А мимо нее пронеслась Татьяна, запросто перескочила через ручеек, сделала ис­кусный поворот, похожий на вираж самолета, и шагом пошла назад, к тому месту, где рядом с Немировым и Клавой зарылся головой в снег Костя.

— А мы искали спуск получше, — оживленно объяс­няла Клава, пока муж отряхивал с нее налипший снег. — И вдруг смотрим: что за слаломист объявился?

Клаве захотелось повторить спуск, ей было обидно, что она упала. Но Немиров запротестовал: вымокнет в снегу и опять простудит легкие. Они пошли искать более пологий склон, оторвавшись от Татьяны и Кости.

— Хорошо тебе, Клава?

Его переполняла нежность к ней вместе с ощущением собственной молодости и здоровья. Она ласково улыбнулась и сказала:

— А как Татьяна перескочила! Прямо завидно.

Ее обычно бледные щеки разрумянились, отчего она очень похорошела. Высокая, худощавая фигурка в лыж­ном костюме была очень стройна, издали Клаву можно было принять за подростка. Странно, в ней не было ничего, что прежде привлекало Немирова в женщинах: ни задорной веселости, ни страстности, ни кокетливости. Клава редко смеялась и всегда была сдержанной, даже холодноватой. Она была миловидна, но ее лицу не хва­тало красок и той живости, что преображает и делает пленительными самые несовершенные черты. Стыдливая в проявлениях чувств, скромная в быту, работящая и ста­рательная в работе, она оживлялась преимущественно в тех случаях, когда ей перечили, и умела настоять на своем. В редкие часы и минуты веселого оживления она становилась совсем новой, другой, незнакомой — такой, какою могла бы быть... Могла бы быть, если бы что?.. Он не решался договорить вопрос даже самому себе. Властный и требовательный со всеми, он робел перед Клавой. Она была для него желанной, как ни одна женщина, и казалась непрочной — то ли заболеет, то ли просто ускользнет почему-то. При всей ее скромности она была самостоятельна и непокорна, и если она сер­дилась на мужа, у него было ощущение, что ей ничего не стоит тихо выйти из дому и никогда не вернуться.

Теперь она шла рядом с ним, не обгоняя его и не отставая, уклоняясь от отяжеленных снегом ветвей. На щеках разыгрался румянец, полуоткрытые губы горят, а глаза, вобравшие в себя блеск солнца и снега, смотрят куда-то в пространство, будто чего-то ждут, и кто знает, что они там видят и что высматривают!

— О чем ты думаешь, Клава?

Она встрепенулась и застенчиво ответила:

— Да ни о чем особенно. Так, о пустяках... А мы дорогу найдем?

И стала выкликать Татьяну и Костю.

Они вернулись в город к обеду, разгоряченные и го­лодные. За обедом Григорий Петрович радовался весе­лости Клавы и ее превосходному аппетиту.

— Каждое воскресенье будем ездить за город, — ре­шил он.

— Обязательно! — живо поддержала Клава.

В кабинете топился камин, и Григорий Петрович на­деялся посидеть с Клавой у огня, но Клава подошла к нему и положила руки ему на плечи.

— Спасибо за чудный день. Ты не обидишься, Гри­шенька, что мне придется немного поработать? Знаешь, отчет...

— Неужели так необходимо именно сегодня? — огорчился он.

— Да, — сказала Клава, и упрямая складка появи­лась у нее на лбу, как всегда, когда он пытался отвлечь ее от дела. — Ты ведь тоже почти каждое воскресенье занят!

— Ну, я! — воскликнул Немиров.

— А что — и сравнить нельзя? Зазнайка! — Она шутливо покачала головой и ушла к себе, притворив дверь.

Она была ласкова с ним и, наверное, удивилась бы его мыслям. А он чувствовал: вот она опять ускользнула от него. Разложила на столе длиннющие сводки, погру­зилась в бесконечные, невнятные цифры... У Немирова никогда не хватало терпения копаться в цифрах, ему  нужно было зрительно воспринимать производство, циф­ры оживали для него только в цехах или в живом разго­воре с людьми. А для Клавы в них заключены смысл и поэзия, они у нее говорят, доказывают, опровергают, напоминают, кричат. И она с ними накоротке, как хо­зяйка.

И вот ведь тихая она, немногословная, никому не бросается в глаза, а как ценит ее Саганский! Выдвинул начальником планового отдела завода — неслыханное выдвижение для такой молодой женщины! А она даже не оробела, улыбнулась удивлению мужа и просто объ­яснила: «Так это же естественно, для того меня и учи­ли!» Немиров знал: восемнадцатилетней девушкой она поступила на металлургический завод и, работая цехо­вым плановиком, без отрыва от производства окончила институт. Григорий Петрович легко представлял себе, как она с тихим упорством год за годом делила свое время между работой и учебой. Развлекалась ли она когда-нибудь? Влюблялась ли? Как-то раз Клава на­мекнула, что была в ее жизни неудачная любовь, но Григорий Петрович стеснялся расспрашивать и боялся признания, которое причинит ему боль. Она любила его спокойной любовью, полной дружеского доверия. Но ему чудилось, что женщина в ней еще дремлет, и желание расшевелить в ней женщину, пожалуй, всего сильнее притягивало к ней Немирова. Неужели она так и про­живет рядом с ним, никогда не потеряв своей ласковой уравновешенности?

Только один раз случилось что-то, чего Григорий Петрович так до конца и не понял. Он долго уговари­вал ее заказать себе вечернее платье, а она отказыва­лась: «Зачем? Куда я пойду в нем?» Потом уступила мужу и сшила себе гладкое черное платье, украшенное кусочком желтоватого кружева у шеи.

— До чего же ты хороша в нем, монашка! — сказал Григорий Петрович, обнимая ее.

Клава резко отстранилась. Лицо ее побледнело, а за­тем залилось розовой краской. Губы задрожали, будто она собиралась заплакать.

— Ты что, Клава?

Она справилась с собою и через минуту спокойно от­ветила:

— Почему же монашка? Я думала, тебе понравится.

Он упросил ее остаться в новом платье, и тот вечер они провели вдвоем, устроили себе праздничный ужин. Клава была на редкость оживленной, смеялась по лю­бому поводу. Неловкое движение его руки все испорти­ло — вино расплескалось на новое платье, Клава вско­чила и начала деловито отчищать пятна. Он угадал, что не тревога о платье подняла ее, а желание восстано­вить обычную уравновешенность.

— Ты меня любишь, Клава? — взволнованно спро­сил он.

— Ну конечно, — ответила она простодушно.

Полюбив ее — это случилось сразу после войны, ко­гда Немиров перед отпуском заехал в Ленинград да так и застрял на весь отпуск возле Клавы, — он думал, что знакомство Клавы с заводской жизнью сблизит их. В общем, так и вышло. Клава заинтересованно слушала его и порой давала очень дельные советы, даже научила его серьезней и глубже вникать в вопросы экономи­ки. Немирову было интересно узнавать от Клавы жизнь другого завода изнутри, тем более, что Саганский не любил «выносить сор из избы» и своими бедами и тре­вогами ни с кем не делился. Но когда Григорий Петрович попробовал через жену проверить ход дела с отливками, Клава тактично уклонилась: «Ты съезди к Саганскому, на месте узнаешь лучше, — и лукаво добавила: — Я ведь тоже, представитель завода-поставщика».

Всем остальным она делилась с мужем охотно. Но получилось так, что с каждым месяцем Немирову было все трудней откровенно высказывать Клаве свои мысли. Его первые шаги на новом месте Клава одобрила, его планы восхищали ее. Но у Клавы была слишком хоро­шая память. Иногда она возвращала его к тому, что он говорил ей несколько месяцев назад, спрашивала: «Ну как, получилось?» Напоминание было полезно, но при­знаваться в том, что он забыл или не сумел осуществить свои смелые намерения, не хотелось. А с каждым месяцем неосуществленных намерений набиралось все больше. Знакомясь с заводом, он был убежден, что быстро наладит его. За спиной Немирова стояли его опыт и слава, приобретенные в годы войны на Урале. Уверенный в своих силах, он строго и даже презрительно кри­тиковал своего предшественника за узость, делячество и мягкотелость.

«Однако он вытянул военное производство в самое трудное время», — недовольно замечала Клава.

Да, заслуги у предшественника Немирова были не­малые, но у него не хватило знаний и энергии, чтобы повернуть предприятие к новым, послевоенным задачам.

Григорий Петрович принялся за дело с большим подъемом, но перестроить и наладить работу огромного завода с многообразным производством оказалось труд­нее, чем представлялось со стороны. Монтаж и освое­ние нового оборудования затягивались, хотя Немиров днем и ночью «нависал» над монтажниками, не давал покою начальникам цехов и мастерам, не жалел денег на повышение квалификации рабочих и обучение нович­ков. Громоздкая машина управления скрипела, хотя Не­миров смело переставлял работников: одних выдвигал, других снимал или понижал в должности, добивался перевода знакомых инженеров с Урала, подстегивал людей приказами и выговорами.