Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

• Название: Дни нашей жизни
• Автор: Вера Кетлинская
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Действие романа Веры Кетлинской происходит в послевоенные годы на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Герои романа — передовые рабочие, инженеры, руководители заводского коллектива. В трудных послевоенных условиях восстанавливается на новой технической основе производство турбин, остро необходимых Родине. Налаживается жизнь героев, недавних фронтовиков и блокадников. В романе ставятся и решаются вопросы, сохраняющие свое значение и сегодня.

---

— Нам мобилизоваться надо, — сказал он с обидой и огорчением, — а товарищ Полозов пытается разору­жить нас. Что же ты, Алексей Алексеевич, не понима­ешь, что ли?..

— Я понимаю одно, — негромко ответил Алексей, — что так мы провалим обязательство, данное краснозна­менцам. А иначе могли бы выполнить.

Аня ушла растревоженной, со смутным ощущением какой-то вины, хотя она и не произнесла на совещании ни слова.

2

С трудом дождавшись гудка, Алексей Полозов под­черкнуто тщательно вымылся, переоделся и, независимо подняв голову, пошел к выходу. Никто не заметил этой демонстрации, но сам Алексей получил от нее горькое удовлетворение.

За воротами цеха его встретил ветер с моря. Ветер был кстати: его упругие и влажные струи как бы обмы­ли лицо, снимая усталость. Но дурное настроение от этого не улучшилось.

На площади перед заводоуправлением Алексей оста­новился, раздумывая, не зайти ли к Диденко. Пожалуй, давно следовало поговорить с ним начистоту. Плохо то, что сегодня невольно получится жалоба — побили, вот и побежал выдумывать «принципиальные разногласия». Да и сумеет ли он рассказать все как есть? Вот ведь сегодня... ну, Любимов, тот не мог согласиться, против Любимова все и было направлено, но остальные?.. Не сумел он, что ли, доказать свою мысль?.. Ведь он же прав, как они этого не понимают?!

А Ефим Кузьмич сказал: «Полозов пытается разору­жить нас». Гаршин — и тот наставительно заявил: «Ко­гда есть приказ, надо его выполнять, так нас в армии учили!» Как будто Алексей оспаривал приказ, отказы­вался выполнять его! Он просто предупредил, что цех становится на ложный путь, а его чуть ли не в склоч­ники записали! Бабинков по-приятельски попрекнул: «И чего вы не поделили с Любимовым?»

Даже Карцева смотрела на него с испугом и удив­лением, а когда он вторично взял слово, низко-низко опустила голову — осудила или пожалела?

Ну что ж! Может, он был раздражен и плохо отби­рал слова, но выступление на совещании он и сейчас считал своей победой, увы, никем не признанной. Перед тем он чуть было не струсил, чуть было не промолчал. Минута, когда он поднял руку и решился высказать все, что думает, была хорошей минутой. Проще было уверить себя„ что раз в утреннем споре с Любимовым он уже потерпел неудачу, говорить бесполезно, да и не он отвечает за цех, держать ответ придется Любимову, так что незачем голову ломать...

Гаршин так и сказал. Выйдя вместе с ним с сове­щания, дружески обнял и ткнул кулаком в бок:

— Торопыга! Ну зачем ты вылез? Прешь на рожон!

— Раз я считал правильным...

— О-ох, уж эти мне принципиальные люди! Ведь знаешь, что и они знают, и Немиров знает, и все знают, что срок липовый! Ну, на директора нажали, а он на нас нажал, и мы жать будем. Почему тебе одному боль­ше всех нужно спорить? К десятому, конечно же, турби­ну не сдадим, это и дураку ясно. А народ подтянется. Тут, брат, политика!

— Это не политика! — возмутился Алексей. — На вранье народ не мобилизуешь!

— Фу ты, до чего ершистый! А чего добился? Сде­лал из себя мальчика для битья!

Алексей сбросил с плеча обнимающую руку Гарши­на:

— Ну и побили! А рассуждать, как ты, не умею!

И пошел прочь, еще более раздраженный и расстро­енный. Ну и пусть этот веселый циник Гаршин не пони­мает, пусть не понимает Бабинков — ветряная мельни­ца... Но Ефим Кузьмич? Шикин? Начальники участ­ков — все друзья, товарищи...

Окна парткома тянулись по всему второму этажу здания. Глядя на них, Алексей колебался: идти или не идти к Диденко? И с чего начать?

Два окна вдруг осветились. Алексей увидел техни­ческого секретаря парткома Соню, — она зажгла свет в приемной и прошла в кабинет. Тотчас в кабинете вспыхнули плафоны, осветив круглую голову и пышные усы Ефима Кузьмича. Старик стоял вполоборота к окну и что-то горячо говорил, должно быть с возмущением рассказывал парторгу о сегодняшнем оперативном сове­щании, где так недостойно выступил инженер Полозов.

Алексей с досадой отвернулся и пошел к проходной.

Он был слишком взвинчен, чтобы ждать автобуса, да и все равно некуда торопиться и нечего с собой де­лать. Он побрел вдоль бесконечного заводского забора, разбрызгивая лужи и увязая ногами в рыхлых наметах закопченного снега.

Ходьба рассеивала и приводила мысли в порядок. Да, если разобраться — характер неуживчивый и рез­кий, выступать, видимо, не умею, надо бы спокойнее и убедительней... В личной жизни неудачник, тут уж и сомнений нет. Все люди как люди: любят, женятся, счастливы, как-то умеют ладить, поддерживать друг друга, — а я ни черта не умею, и любить меня, наверно, не за что... И вот сейчас, когда на сердце кошки скре­бутся, не к кому пойти и некуда деть себя... Завод! Да, конечно, вся жизнь — тут. Всегда с гордостью думал: тут и радость, тут и горе, в общем — жизнь. Разве я для заработка работаю? Работаю потому, что люблю, потому что это дело мне по душе. Все верно. А вот се­годня именно тут меня побили, как мальчишку, и ока­зывается, что мне некуда деваться, что и друзья-то все на заводе, так уж сложилось...

На перекрестке он чуть не угодил под грузовик. В су­толоке возле универмага чуть не сбил с ног прохожего и, отскочив, наступил на ногу другому. Сконфуженный, он остановился в самом неудобном месте, у выхода, где его все толкали. И в эту минуту услыхал:

— Алеша! Алеша! Иди сюда! Откуда ты взялся?

Голос был звонкий, ласковый, хорошо знакомый...

Алексей ринулся на голос.

Из переднего окна светло-серого автомобиля выгля­дывало тоже хорошо знакомое и милое лицо, слегка располневшее и по-новому яркое — не только от природ­ного молодого здоровья, но и от умело применяемой кос­метики, оттеняющей и густоту ресниц, и красивый изгиб пухлых губ, и закругленные линии бровей. Эти брови, когда-то по-детски наивно выделявшиеся белыми дуж­ками на загорелом лице восемндцатилетней девушки, были теперь темными и более крутыми.

— Леля! — весело удивился Алексей. — Какая ты стала!

Она засмеялась, и этот знакомый короткий смешок, как и прежде, взволновал его.

— Какая же? — кокетливо спросила она и распах­нула дверцу. — Садись, подвезу. Садись, садись, Алеша! Я много раз вспоминала тебя.

— И на том спасибо, — сказал Алексей, садясь ря­дом с нею и сбоку оглядывая ее. Похорошела еще боль­ше. Синяя бархатная шляпка очень идет ей. И эти руки, холеные и полненькие, так мило лежат на баранке. А прическа новая — локоны, и золотистый шарфик под цвет локонов; это она всегда умела — подчеркнуть все, что следует заметить. Только вот брови красит зря, — те белые дужки были такие милые... Впрочем, какое мне дело! Интересно, откуда взялась машина? Наверно, мужа. Вышла замуж... И кто этот разнесчастный счаст­ливец?

— Ты что же это, шофером сделалась?

— Поднимай выше, генеральшей! — вызывающе ска­зала она и включила мотор. — Куда тебя везти?

— Куда глаза глядят. А это тебе подходит — гене­ральшей. И собственная машина тебе к лицу, вроде это­го шарфика.

Она лукаво поглядела на него из-под опущенных ресниц. Ресницы у нее такие, что пушистей, наверно, и на свете нет. А она умеет ими пользоваться. Ничего не скажешь, зря не пропадают. И когда она успела захоро­водить генерала? Впрочем, никакого филолога из нее получиться не могло, это и раньше было ясно. Невеста с высшим образованием — вот и весь смысл ее уни­верситетской учебы, с грехом пополам, с двойки на тройку...

— Кончила ты университет?

— В общем да, — беспечно ответила Леля и вывела машину из ряда других, стоявших около универмага. Управляла она уверенно, но осторожно, скорость не развивала и других машин не обгоняла. Это было по­хоже на нее — так вести машину.

— Что значит — в общем?

— Диплом еще не сделала. Готовлю помаленьку.

— Работаешь?

Она улыбнулась и вздохнула:

— Ох, Алешенька, ты все еще надеешься найти во мне труженицу и мыслителя?

Он тоже улыбнулся:

— Нет, Лелечка, не надеюсь. И теперь это уже не моя забота. А шофер из тебя получился разумный, не лихач и не аварийщик. Ты и возишь своего генерала?

— Когда захочется — вожу, — важно сказала Ле­ля. — Обычно это делает наш шофер.

Она помолчала и тихо сказала:

— Мы с тобой так давно не видались... неужели нам не о чем больше говорить?

Ее голос и улыбка, больше чем слова, по-прежнему волновали его.

— Я была уверена, что мы с тобою еще встретим­ся, — продолжала она, глядя перед собой и нежно улы­баясь набегавшей под колеса мостовой. — Это было не­хорошо с твоей стороны — так исчезнуть. Я очень гру­стила, Алеша.

— Во всяком случае, ты быстро утешилась, — с ус­мешкой сказал он, стараясь не поддаваться влиянию ее ласковых слов. — Если даже поверить, что ты всерьез грустила. Сколько лет твоему мужу?

Она быстро и зло взглянула на него и ответила с вызовом:

— Ровно столько, сколько нужно, чтоб мужчина на­учился ценить женщину и выполнять все ее желания.