Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

• Название: Дни нашей жизни
• Автор: Вера Кетлинская
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Действие романа Веры Кетлинской происходит в послевоенные годы на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Герои романа — передовые рабочие, инженеры, руководители заводского коллектива. В трудных послевоенных условиях восстанавливается на новой технической основе производство турбин, остро необходимых Родине. Налаживается жизнь героев, недавних фронтовиков и блокадников. В романе ставятся и решаются вопросы, сохраняющие свое значение и сегодня.

---

Ожидая своей очереди, Воловик рассеянно наблю­дал, как стремительно вертится серый круг, как возникают на лезвиях светлые полосы, как при соприкоснове­нии стали с вращающимся кругом высекаются чуть вид­ные при дневном свете искры. Он прислушивался к шуткам точильщика и к ответным шуткам женщин, к легкому скрежету наждака, обтачивающего металл, и даже, пожалуй, не думал ни о чем. Но точильщик, жен­щины, улица вдруг куда-то отступили, исчезли из поля зрения, и остался только быстро вращающийся круг, обтачивающий металл, — не этот, а другой, более тонкий и прочный круг еще неведомого сплава, который свободно, несомый легко разворачивающимся послушным суппор­том, входил в узкие щели между рядами лопаток и, неж­но прикасаясь к их ребрышкам, быстро и точно подрав­нивал их, снимая наросты лишнего металла.

Это видение было так неожиданно и так чудесно, что Воловик чуть не выронил покупки. А круг продол­жал быстро вращаться, плавно двигаясь между рядами лопаток, послушно меняя направление, наклон, силу нажима и придавая сотням острых ребрышек ту идеаль­ную одинаковость, какой никогда не достигнет самая искусная рука человека.

— Женя, круг, понимаешь — круг! — задыхающим­ся голосом повторял Воловик, стоя на пороге квартиры и прижимая к себе бутылку, пряники и так и не отдан­ные точильщику ножи.

Ася выбежала в переднюю и замерла, увидев мужа.

— Нашел, Ася, — прошептал он, свалил покупки на стол, поднял Асю в воздух, поцеловал в губы, в щеки, в лоб, в нос и засмеялся: — Круг, понимаешь, круг! Же­ня, круг!

Он увлек обоих к столу, спихнул с него книги, схва­тил листок бумаги и карандаш, попробовал нарисовать, прорвал бумагу острием карандаша, снова засмеялся и стал раскачиваться, дергая себя за волосы.

— Ох, и дурак же я! Ох, и дурак! Ведь так просто, милые вы мои, так просто, что и думать-то было нечего!

Он снова схватился за бумагу и неуклюже нарисо­вал схему станка.

— Понимаешь, Женя? И ведь, главное, думал я о круге! В самом начале подумал и отбросил. Как же так, а?

Он силился вспомнить ход мыслей, заставивший его сразу отказаться от использования круга. Хода мысли не вспомнил, но понял, что с самого начала находился во власти ручного процесса спиливания наростов, и все усилия направил на то, чтобы воспроизвести в механиз­ме, скопировать ручной процесс. А надо было отвлечься от знакомого процесса и найти не механическую копию, а самостоятельное решение. Ведь и первый самолет был создан только после того, как ищущая человеческая мысль оторвалась от копирования движущихся и взма­хивающих крыльев птицы.

— Это будет так, именно так, Женя! — говорил он через минуту, уже спокойно повторяя схему станка. — Мы еще выверим, рассчитаем, испытаем... Но я уверен, уверен! Женя, пошли немедленно на завод, я должен сейчас же поговорить с Полозовым, с Яшей.  Пошли!

Уже в дверях он вспомнил об Асе.

— Асенька, ты уж прости! Сама видишь... Мы вер­немся.

Он старался не глядеть в ее напряженно улыбающе­еся личико.

— Да, я ведь тебе шоколадку купил! Мы скоро, Асенька! И вина тогда выпьем — уже теперь будет за что!

Ася закрыла за ними дверь, вернулась в комнату, к неубранной посуде, разбросанным книгам и забытым листкам с чертежами. Она устала за день и уже ничего не хотела убирать. Села на подвернувшийся стул, сор­вала обертку с зайчиком и откусила кусочек шоколада, с трудом удерживая слезы.

4

Диденко выехал в Москву дней на пять, но уже к концу второго дня заторопился домой, не поспел на по­следний поезд и решил лететь самолетом.

По дороге на загородный аэродром он то дремал в мчащемся на предельной скорости автомобиле, то с не­терпением выглядывал в окно, но видел только мгли­стые поля с редкими огоньками спящих поселков да красные точки сигналов на идущих впереди машинах.

Тем разительнее была перемена, когда он попал в залы аэропорта, полные шума и движения.

Каждые несколько минут громкий голос, усиленный репродуктором, объявлял:

«Граждане пассажиры! Начинается посадка на са­молет Сталинград — Баку — Ашхабад!»

«Начинается посадка на самолет Одесса — Буха­рест — София!»

«...Свердловск — Новосибирск — Иркутск — Хаба­ровск — Владивосток!»

«...Уральск — Актюбинск — Ташкент — Термез — Кабул!»

С привычной общительностью бывшего монтажника, исколесившего всю страну и везде чувствующего себя как дома, Диденко с интересом заговаривал с собрав­шимися тут людьми и через несколько минут уже знал, что группа женщин едет делегацией дружбы к демокра­тическим женщинам Италии, что шумная компания сту­дентов летит в Прагу, а группа солидных людей, ко­торых Диденко принял было за хозяйственников, — лесорубы из Архангельска, приезжавшие на коллегию министерства.

Его внимание привлек красивый пожилой мужчина; рядом стояли очень милая, явно взволнованная женщи­на и мальчик лет десяти, смотревший вокруг сонными глазами. Когда началась посадка на Берлин, жен­щина порывисто обняла и крепко поцеловала мальчика, потом мужа. Диденко услышал, как она сказала:

— Вы только не волнуйтесь, месяц пролетит неза­метно.

Все трое пошли к выходу на поле, а через несколько минут Диденко увидел, как отец и сын прошли обратно с посуровевшими лицами — двое мужчин, старающихся скрыть свои чувства. Кто она, эта милая женщина, с болью оторвавшаяся от близких ради какого-то важного дела в Берлине? Вон оно как. В Берлине…

— Граждане пассажиры, начинается посадка на са­молет Ленинград — Петрозаводск — Архангельск!

«Правильно ли я делаю, что так быстро уезжаю?» — с запозданием спросил себя Диденко, когда моторы взревели на полных оборотах.

Неспокойный бег самолета по полю сменился плав­ным полетом. Стало тише. Диденко приник к стеклу и увидел наискось от себя освещенное здание аэропорта, ряды самолетов, а вокруг — темную землю с редкими огнями. Но самолет набрал высоту, развернулся, и вдруг под крылом, далеко внизу и сбоку, открылась па­норама огромного города, сияющего в предутренней мгле тысячами огней. В этом светлом зареве мелькнули башни Кремля, извилистая темная полоска Москвы-ре­ки, силуэты строящихся высотных зданий с красными огоньками на стрелах подъемных кранов... Самолет снова повернул — и панорама ушла назад, а перед гла­зами распростерлось большое небо с зачинающейся на востоке зарей.

Диденко вытянулся в кресле и закрыл глаза: впере­ди горячий день, надо поспать. Но только он сказал себе это, как на место рассеянных впечатлений пред­отъездного часа вернулись мысли, заставившие его вы­лететь первым самолетом.

Диденко поехал в Москву, надеясь получить помощь для выполнения краснознаменского заказа, а заодно, как было решено с Немировым, постараться ускорить строительство домов для заводских рабочих и инжене­ров. Но главной целью, конечно, было нажать на по­ставщиков, «вырвать» до срока новые станки, получить разрешение на сверхурочные часы. Диденко твердо ве­рил, что для такого государственно важного дела никто и ничего не пожалеет.

Что ж, никто не отрицал важности дела. Все хотели помочь и кое в чем помогали. Но, попав в строгий, де­ловой порядок, где подобных забот и тревог очень мно­го, а есть дела и поважней и потрудней, Диденко сам не­вольно отказался от сознания исключительности своего дела. Важны краснознаменские турбины, но разве они не должны посторониться перед мощными экскаватора­ми для Волго-Донского канала? Очень нужен, государ­ственно важен краснознаменский промышленный район, но вот люди из других таких же новых и важных про­мышленных районов, где свои потребности, своя спешка, свои обязательства.

Об этом же был разговор и с Николаем Сергеевичем Ивановым в отделе машиностроения ЦК.

Разговор был долгий. На Диденко успокоительно действовали и негромкий голос Иванова, и его манера внимательно слушать, и самый стиль, царивший в ЦК, — стиль деловой, сосредоточенной работы, когда ничто не решается наспех.

Слушая Диденко, Иванов изредка задавал вопросы:

— А свои мощности вы до конца используете? Много у вас трудоемких операций еще не механизировано?

И Диденко даже не заикнулся о разрешении на сверхурочные.

Иванов сказал, делая запись в блокноте:

— В чем вам действительно надо помочь — это в ускорении жилищного строительства для рабочих. На­жмем на министерство! И некоторое давление сверху на кооперированные с вами заводы тоже, видимо, придется оказать. Только разве вы использовали тут собственные возможности? Съездили вы на эти заводы? Поговорили с директорами, с парторгами, с рабочими? Путь нажима сверху и дополнительного снабжения — самый легкий, но не самый правильный.

Ни в чем не обвиняя Диденко, Иванов как бы просто рассуждал:

— На вашем металлическом заводе за счет эко­номии металла целую турбину лопатками обеспечили. Или на Уралмаше... да примеров множество, вы их должны знать. Невыполнимых задач никто заводам не ставит. Мы бы этого никогда не поддержали. А вот тре­бования, которые помогают предприятиям подтянуться и бережливо, без расточительства, умно распределять и расходовать свои силы, — такие требования мы всегда поддерживаем и сами выдвигаем. Правда, они не всегда легки, но ведь мы с вами и не ищем легкого.