Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

• Название: Дни нашей жизни
• Автор: Вера Кетлинская
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Действие романа Веры Кетлинской происходит в послевоенные годы на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Герои романа — передовые рабочие, инженеры, руководители заводского коллектива. В трудных послевоенных условиях восстанавливается на новой технической основе производство турбин, остро необходимых Родине. Налаживается жизнь героев, недавних фронтовиков и блокадников. В романе ставятся и решаются вопросы, сохраняющие свое значение и сегодня.

---

— А по-моему, — сказала Клава, гордо вскинув го­лову, — по-моему, ни для кого другого не стоит наря­жаться. Правда, Груня?

— Верно, — подтвердила Груня.

— Ну, пойдем, — решилась Клава, взяла Груню под руку и шагнула в дверь.

Из-за ее спины Немиров следил за тем, какое впечат­ление произвела Клава на его гостей. У двери из перед­ней мелькнула Елизавета Петровна все с тем же стран­но испуганным видом. Немиров невольно взглянул на Гаршина — инженер стоял позади всех, робко и винова­то улыбаясь, и во все глаза глядел на приближавшую­ся к нему Клаву.

Будто не замечая его, Клава по очереди со всеми здоровалась, каждому что-то говорила, каждого о чем-то спрашивала, и во всем ее поведении была такая ми­лая готовность подружиться с новыми для нее людьми, что все опасения Григория Петровича рассеялись: ве­чернее платье было кстати, как дань уважения к соб­равшимся.

Не доходя до Гаршина, Клава слишком долго задер­жалась возле Котельникова, о чем-то расспрашивая его и глядя прямо перед собою остановившимися блестя­щими глазами. Потом она быстро повернулась к Гаршину, подала ему руку:

— Здравствуй, Виктор.

И сразу отошла.

Заставляя себя быть веселым и поддерживать об­щий разговор, Григорий Петрович мысленно все время возвращался к только что происшедшей непонятной встрече. Испуганное лицо Елизаветы Петровны, блед­ность и нерешительность Клавы, долго не выходившей к гостям (знала, что он тут?), робкая улыбка обычно самоуверенного Гаршина — все припоминалось Григо­рию Петровичу. Что было между ними? И когда?.. «Мальчишкой, студентом», — сказал Гаршин. Однако Клава никогда не говорила, что знает его, хотя, конечно же, не раз слышала его фамилию. Теперь Григорию Петровичу приходил на память и внимательный, изуча­ющий взгляд Гаршина, который он не раз замечал в цехе и на собраниях, — приглядывался, что за муж у Клавы? Не оттого ли он так смутился, получив пригла­шение, что знал — встретится с Клавой?.. А Клава? Знала ли она, что он сегодня придет? Ну да, конечно, она просматривала список приглашенных. Спрашивала ли она тогда о чем-нибудь, прочитав знакомую фами­лию? Он не помнил. Не оттого ли она была так возбуж­дена последние дни? И это вечернее платье... не оттого ли она надела его, что хотела показаться в нем Гаршину?

Эти мысли были так невыносимы, что Григорий Пет­рович старался отогнать их, и временами это удавалось ему, так как он чувствовал себя ответственным за успех вечера, но глаза  его продолжали следить за Клавой — как она мила сегодня... и как оживлена! А в другом конце комнаты в горестном недоумении застыла Валя. Гаршин предупредил ее, что весь вечер будет ухаживать за нею так, «будто между нами ничего нет», и Валю волновала и веселила необходимость вести на глазах у всех такую увлекательную игру. Но Гар­шин вошел притихший, не похожий на себя, и забился в угол, ни разу не взглянув в ее сторону.

Приехали Воловики с Женей Никитиным. Сашу Во­ловика особенно дружно приветствовали, и тотчас по­явилась Елизавета Петровна в новом платье и торжест­венно пригласила гостей к столу.

— Парами, парами! — требовал Григорий Петрович, подхватывая под руку старуху Перфильеву.

С шутками, отбивая друг у друга дам, которых было меньше, чем мужчин, повалили в столовую. За столом долго рассаживалась: молодежь, включив в свою компа­нию Воловика и Асю, уселась вместе, в ряд; Аня Кар­цева смело удержала возле себя стул и позвала Алексея Полозова, а Воробьев умудрился оттеснить всех, желав­ших поухаживать за Груней, и переманил ее к себе, посадив по другую сторону от нее старого Гусакова, которому она сразу же дружески перевязала галстук.

Немиров заметил, что Гаршин вошел в столовую последним. Но в столовой он как бы встряхнулся, стал особенно весел и шумен, его громкий голос покрывал все другие голоса. Клава посадила рядом с собою стари­ков Ефима Кузьмича и Перфильева, но Гаршин пред­приимчиво занялся размещением остальных, обеспечив себе место лоближе к Клаве.

— Григорий Петрович, это несправедливо — закри­чал он директору, возглавлявшему другой конец сто­ла. — Вы нам приказали ухаживать за дамами, а стар­шее поколение нас оттерло! Не могу же я ухаживать за Ефимом Кузьмичом!

Подавляя раздражение, Немиров шутливо отклик­нулся:

— Отчего же, поухаживайте, он того стоит!

Клава так дружески улыбнулась мужу через стол, что у него сразу отлегло от сердца: ну, подумаешь, если и встретился бывший поклонник, пусть повздыхает, пусть позавидует, — ему, Немирову, до этого дела нет.

Валя сидела бледненькая, ко всему безучастная, за­глатывая подступавшие слезы. А вокруг нарастало весе­лое оживление, тосты следовали один за другим, — и надо было участвовать во всей этой кутерьме хотя бы для того, чтобы скрыть свое отчаяние.

— За молодую хозяйку! — поднявшись, провозгла­сил Любимов. — Выражая общее мнение, хочу пожалеть, что такой очаровательный плановик планирует не у нас, а на другом заводе!

Клава встала и поклонилась, порозовев от удоволь­ствия.

— Спасибо! — сказала она. — Только, пожалуйста, не вспоминайте о другом заводе, а то Григорий Петро­вич сразу заговорит об отливочках, и весь праздник будет испорчен!

Среди общего смеха Немиров уловил тихое воскли­цание Гаршина:

— Как вы похорошели, Клава!

— Ты находишь? — подняв брови, свободно сказала Клава и подняла рюмку: — За всех собравшихся здесь, друзья, и чтобы эта встреча была не последней, и чтобы поводы для таких встреч были почаще!

Тост был уместен и хорошо придуман, но Григорию Петровичу показалось, что в нем есть какой-то особый, не всем понятный смысл — вон как сияет Гаршин, чока­ясь с Клавой, и какой она метнула на него быстрый, полный лукавства взгляд!

Заметив, что муж смотрит на нее, Клава ласково сказала:

— За тебя, Гриша!

И залпом осушила рюмку, чего никогда не делала.

«Да ведь я просто ревную, — вдруг понял Немиров. — Ревную, как мальчишка... Это же глупо и унизитель­но!» Он заставил себя улыбнуться Клаве, дружески погрозив ей пальцем, и затем, усилием воли преодолев волнение, всецело отдался обязанностям хозяина.

Он успевал подметить, что Любимов сегодня в пол­ном мире с Полозовым, что Воробьев и Груня так за­няты собой, что забыли об окружающих, а Ефиму Кузь­мичу это не нравится. Григорий Петрович старался сблизить всех со всеми, и окликал Воробьева, чтобы от­влечь его от Груни и успокоить Ефима Кузьмича, и украдкою заводил разговоры о второй турбине и всяких цеховых делах, удовлетворенно отмечая, что все суж­дения сходятся и старые распри забыты.

Когда все было выпито и съедено, гости помогли хо­зяйкам вынести посуду на кухню и отодвинули столы. Во­робьев перебирал клавиши аккордеона и посматривал вокруг трезвым, внимательным взглядом.

Захмелевший Гусаков ходил неприкаянным по ком­нате, натыкаясь на мебель, и заносчиво вопрошал вооб­ражаемого собеседника:

— Ну и что? И что?

Разводил руками и презрительно цедил:

— Па-а-думаешь, удивили! Па-а-думаешь, мир-ро-вая политика!

Григорий Петрович вспомнил, как на Урале, бывало, лихо плясали развеселившиеся заводские старики, и стал вызывать танцоров. Ефим Кузьмич только плечами пожал — век не плясал, с чего бы на старости лет начи­нать? Перфильев отговорился тем, что ноги болят, да и разучился с годами. Но тут Катя Смолкина, презри­тельно махнув на них рукой, крикнула Гусакову:

— А ну, Ванюша, покажем, как это делается!

И выбежала в круг, стала, подбоченясь и пристуки­вая каблуками, вызывающе подмигивая Гусакову. Гуса­ков поломался, чтоб попросили как следует, а потом не­брежной походочкой прошелся по кругу и вдруг подпрыгнул, завертелся волчком, задорно раскинул руки и стал наступать на Катю Смолкину. Катя гордо отвернулась — мало, мало, давай-ка получше! И столько мо­лодого оживления было в ее блестящих глазах и во всей ее осанке, что, казалось, и годы скинуты с плеч. Гусаков перевел дух, приосанился и пошел на нее вто­рично, вскидывая ноги и прихлопывая ладошами под коленом. Теперь это был уже не пьяненький и занози­стый Гусак, ищущий повода для ссоры, а свободно вла­деющий своим телом плясун. Катя почуяла это и по­плыла по комнате, мигая Воробьеву, чтобы ускорил темп. Старик не сдавался, только тяжелое дыхание да пот, выступивший на лбу, выдавали его усталость.

— Ох, пустите, не могу! — закричал Гаршин, скинул пиджак, засучил рукава шелковой сорочки и стреми­тельно ворвался в круг, отбивая дробь каблуками.

Гусаков отступил, громко отдуваясь и стараясь по­казать, что выход нового плясуна ему безразличен. Катя снова мигнула Воробьеву и заскользила прочь от Гар­шина, а Гаршин помчался за нею вприсядку, беспечно улыбаясь зрителям — совсем, мол нетрудно, хотите, могу и посложнее!

Клава стояла рядом с мужем, положив тонкую руку на его плечо, и неотрывно следила за Гаршиным. Неми­ров с завистью глядел на этого ладного молодца, кото­рый все умеет — конечно, он нравился, он и сейчас дол­жен нравиться Клаве. Но когда он осторожно заглянул в ее лицо, он увидел, что взгляд ее холоден, губы сомк­нуты.