Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

• Название: Дни нашей жизни
• Автор: Вера Кетлинская
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Действие романа Веры Кетлинской происходит в послевоенные годы на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Герои романа — передовые рабочие, инженеры, руководители заводского коллектива. В трудных послевоенных условиях восстанавливается на новой технической основе производство турбин, остро необходимых Родине. Налаживается жизнь героев, недавних фронтовиков и блокадников. В романе ставятся и решаются вопросы, сохраняющие свое значение и сегодня.

---

— Можно к вам на огонек, товарищи?

Все поспешно сдвинулись, освобождая ей место.

— Захандрила я. А тут такой интересный разговор. Вы уж простите, я прислушивалась.

Боков выбрал самое гладкое и румяное яблоко, об­тер его носовым платком и протянул нежданной гостье:

— Угощайтесь. И поделитесь, если не секрет, с чего вам взгрустнулось? Или поневоле уезжаете?

Она надкусила яблоко, усмехнулась:

— Даже не знаю, как объяснить. Еду по большой охоте, сама добивалась, чтоб послали. А уезжать не хотелось. В нашей профессии таких противоречий много.

И она рассказала: нарочно подогнала командировку в Ленинград так, чтоб встретиться с мужем, когда он приедет на две-три недели из Бухтармы, а мужу при­шлось задержаться из-за ранней весны, встреча не со­стоялась. Обидней всего, что он приедет дней через пять.

— А повременить с отъездом никак нельзя было? — осведомился Боков и раскрыл перед ней коробку ле­денцов.

— Что вы, меня вся партия ждет! — сказала она и со вздохом сунула в рот леденец, — Слыхали вы о про­екте Большой Волги? Проект уже в правительстве, изы­скания ведутся напряженно, сроки предельные.

— А вы чем же именно заняты там?

— А я начальник инженерно-геологической партии. По изысканию строительных материалов. Знаете, мест­ные пески, камень, известь, гравий... Для одних только бетонных работ сколько всего нужно!

Она понизила голос:

— Это будут такие грандиозные стройки, товарищи! Судя по всему, даже Днепрострой рядом с ними может показаться маленьким.

— Днепрострой — маленьким? — воскликнул Воло­вик. В его памяти встала километровая плотина, замк­нувшая Днепр от одного берега до другого.

Женщина улыбнулась:

— Судя по размаху работ, по заданиям, которые мы получили... Потребность в материалах планируется та­кая... ну, прямо астрономические цифры! Да и не толь­ко на Волге. Мои товарищи ведут изыскания на Днепре, ниже по течению, от Запорожья до Херсона. Там, види­мо, предполагается строить второй Днепрогэс, соединен­ный с оросительной системой. У них тоже такие цифры, такие цифры!..

Теперь, когда она оживилась, стало видно, что она гораздо моложе, чем показалось сначала. Может быть, немногим старше Аси.

— Меня хотели оставить в управлении, — знаете, как мужчины рассуждают? Если что-нибудь интересное, все им, все им! Я такой шум подняла... А в общем, ко­нечно, жизнь у нас цыганская, кочевая, — неожиданно закончила она, вздыхая. — Иногда по месяцу из рези­новых сапог не вылезаешь.

— А муж у вас, простите, тоже цыганской профес­сии? — осведомился Боков.

— Еще хуже, чем я! — с удовольствием откликну­лась она. — Он работает в Перспективном бюро.

Название всем понравилось: Перспективное!

— Бюро перспективного проектирования гидростанций, — уточнил Евграфов. — Так?

— Да, да, они вечно мотаются по берегам рек то на Севере, то в Сибири, то в Средней Азии. Ищут места, где можно строить, выясняют грунты и прочее. Скоро ли там будут строить — это уж не их дело. Их дело — наметить створы, где удобно. Вот на Днепре пять ство­ров намечено — Горностаевский, Каховский, Казацкий... и еще каких-то два, забыла уже. Там тоже муж рабо­тал, то есть тогда еще он был не муж, но все равно... Сколько рек они изучили! Я даже названий таких раньше не слыхала — Непопадиха, Кума и Кундозерка, Хариузовка, Кайраккум... Когда мы соберемся компа­нией, геологи и гидротехники из разных партий, иногда кажется — ни одной речки не осталось, где бы наши не лазили да не бурили.

В эту ночь, лежа на верхней полке, Саша Воловик долго не засыпал, да и не хотел засыпать. Внизу, на­искосок от него, спала начальница геологической пар­тии, — завтра она сойдет на большой станции и, навер­но, никогда больше не повстречается. Он поглядывал на ее лицо, слабо освещенное голубым светом ночника, и старался представить себе, как сложилась бы его жизнь, будь у него жена вот такая — работник, товарищ... Когда-то он решал, что только на такой и женится. Но разве часто получается в жизни так, как задумаешь? И разве он мог полюбить кого-нибудь другого, когда есть Ася?

Сегодняшняя беседа растревожила его. «Что-то у меня неладно, — думал он, еще сам не понимая, что именно. — Станок я вытянул, а что-то упустил... Вон какие люди тут собрались! Ну, Витя — мальчишка. А я где-то посредине между Витей и остальными. Иногда мне казалось, будто я выдаю себя за кого-то другого, более достойного... Хорошо сказал Евграфов о славе. Конечно, я доволен, что станок изобрел. Так ведь когда это было! А теперь живу — день за днем, самотеком. И с этими стыками — расхвастался, а что сделал? Ку­старничаю, носом вниз...»

Уже засыпая, он с улыбкой вспомнил Асино требова­ние, чтобы на ночь он обязательно думал о ней, но и Асе он мысленно повторил: «Что-то у меня неладно...»

6

Каждое утро, проскользнув по цеху мимо знакомых людей, Валя торопливо поднималась на свою «голубят­ню», и эти восемь часов напряженнейшего труда были для нее теперь самыми легкими.

Мотаясь в вышине в своей подрагивающей кабине, Валя невольно отмечала перемену в темпе работ, пото­му что никто так ярко не чувствует изменения темпов, как крановщицы.

Бывало, и поскучаешь, и зевнешь от нечего делать, и, свесившись через борт кабины, понаблюдаешь, куда по­шел начальник цеха, с кем пококетничала подружка, на кого накричал Гусаков.    А тут началось такое, что и выбившуюся прядку волос некогда заправить под пла­ток. Кран все чаще и чаще вызывают то в один конец цеха, то в другой — подать отливку, перенести тяжелую деталь с одного станка на другой, со станка на сборку, со сборки на стенд. Когда-то знала: если доставила ци­линдр на «чистовую» к карусельщикам, раньше, как на пятый день, туда не позовут. Теперь прежние подсчеты только сбивают с толку — Ерохин отправил цилиндр в начале третьего дня, нижние части корпуса турбины уже переехали на стенд, предвещая начало сборки вто­рой турбины, и, что совсем уж удивительно, по цеху путе­шествуют тяжелые детали третьей турбины и даже чет­вертой...

Во время такой горячей работы нельзя думать ни о чем другом. А Вале как раз и хотелось — не думать, совсем не думать.

И все-таки от мыслей не спастись... Приближаешь­ся к стенду — Гаршин стоит там, ждет деталь, которую ты подаешь. Иногда и в другом конце цеха вдруг мельк­нет его плечистая фигура в синей робе. А то и нет его нигде, и не думаешь о нем, но оглянешь знакомый цех, увидишь знакомых людей — и вдруг поймешь, что все это уже не нужно и с тобою случилась беда, после ко­торой на всех смотришь ожесточенно и недоверчиво.

Если б можно было с кем-нибудь поделиться этим, было бы легче. Но странный и жестокий поступок Гаршина подорвал ее доверие ко всем людям вообще, вы­звал у нее злобу и мнительность.

Она не была наивна, ее отрочество было тяжелым и полным испытаний: война, блокада, утрата всех близ­ких, эвакуация по ладожскому льду среди изнуренных голодом, отчаявшихся людей, больница, детский дом... Она перенесла много бед, но именно беды научили ее ценить человеческую доброту и заботу — хорошие люди выхаживали ее в ярославской больнице, растили ее в дет­ском доме и привезли обратно в Ленинград, хорошие люди приняли ее в цехе, дали ей квалификацию, обогрели ее дружеской лаской.

Она поверила, что все тяжелое осталось позади. Впе­реди мерещилось только счастье.

И оно, казалось, пришло. Гаршин обратил на нее внимание и в первый же вечер, в непривычной и пуга­ющей Валю обстановке ресторана, объяснился с нею и добился ее признания. Как ей было весело и хорошо с ним! Какие чудесные вечера они проводили вместе, как они смеялись, когда он провожал ее домой и они про­бирались в темноте, с сотнями смешных предосторож­ностей, чтобы не наткнуться на незадачливого поклонника — Аркадия Ступина. Они поднимались по ступеням, прижимаясь друг к другу и невольно замедляя ша­ги на узкой лесенке, ведущей на самый верхний этаж. Там они стояли долго-долго, пока кто-нибудь не спуги­вал их. С каждым днем становилось все невозможнее расстаться с ним, да и зачем? Она любила его, а когда он целовал ее, она так верила в его любовь! Но она боялась соседей, и нему, видимо, тоже неудобно было, и Гаршин все нетерпеливей говорил о каком-то уезжаю­щем товарище, о ключе от пустой квартиры... «Тогда придешь?» — «Приду». Накануне вечеринки у директо­ра Гаршин провожал товарища. «Прямо с вечеринки — удерем в н а ш у квартиру?» — «Удерем».

Все, что произошло потом, было так непонятно и оскорбительно, что Валя не могла думать об этом без дрожи. Жгучий стыд охватывал ее, когда она вспомина­ла свое обещание, которым он грубо и необъяснимо пре­небрег!

Украдкой наблюдая за Гаршиным, она видела, что он ходит притихший и мрачный, что вспышки шумной веселости, свойственной ему, бывают у него все реже. Что томило его? Любил ли он когда-то давно директор­скую жену? Влюбился ли с первого взгляда теперь? Нет, директорская жена говорила ему «ты», они встре­чались раньше, что-то было между ними… Но, значит, она, Валя, не занимала в жизни Гаршина никакого ме­ста; значит, он совсем не любил ее, если мог так, сразу, начисто забыть о ней? Что же это такое? Как же он должен был презирать ее, если мог, не любя, нашепты­вать такие слова, если мог целовать ее и упрашивать ее прийти?