Фелипе Фернандес-Арместо - Цивилизации

• Название: Цивилизации
• Автор: Фелипе Фернандес-Арместо
• Издательство: АСТ
• Жанр: Культурология
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-056644-0; 978-5-403-00426-8

Фелипе Фернандес-Арместо — известный современный историк, преподаватель Университета Миннесоты, лауреат нескольких профессиональных премий и автор международных бестселлеров, среди которых особое место занимает фундаментальный труд «Цивилизации».

Что такое цивилизация?

Чем отличается «цивилизационный» подход к истории от «формационного»?

И почему общества, не пытавшиеся изменить окружающий мир, а, напротив, подстраивавшиеся под его требования исключены официальной наукой из списка высокоразвитых цивилизаций?

Кочевники африканских пустынь и островитяне Полинезии.

Эскимосы и иннуиты Заполярья, индейцы Северной Америки и австралийские аборигены.

Веками их считали в лучшем случае «благородными дикарями», а в худшем — полулюдьми, варварами, находящимися на самой низкой ступени развития.

Но так ли это в реальности?

Фелипе Фернандес-Арместо предлагает в своей потрясающей, вызвавшей множество споров и дискуссий книге совершенно новый и неожиданный взгляд на историю «низкоразвитых» обществ, стоящих, по его мнению, много выше обществ высокоразвитых.

---

Страх усиливался, горы и небо темнели, и капитан с боцманом запели, желая подбодрить моряков. У Мурото ненастье заставило ждать еще пять дней. Когда они наконец двинулись дальше, «пронзая веслами луну», капитана встревожило неожиданно появившееся темное облако. «Будет буря: я возвращаюсь». Далее следует драматичная противоречивая сцена: начинается ясный день, а «капитан тревожно осматривает море. Пираты? Ужас!.. Все мы поседели». Передавая ужас, женщина приводит молитву: «Скажи нам, Бог островов, что белее: прибой на скалах или снег на наших головах?»

От пиратов спасались разными способами: молились богам и буддам, бросали за борт в сторону опасности бумажные амулеты; «пусть как плывут наши подношения, — говорится в молитве, — так же свободно поплывет и наш корабль». Наконец экипаж перешел на греблю по ночам — дело столь опасное, что решиться на него можно только ввиду еще большей опасности. С молитвами миновали страшный водоворот Эйва у Наруто. На третий месяц пути встречный ветер несколько дней мешал продвигаться вперед. «На борту есть что-то такое, чего возжелал бог Сумиёси», — мрачно заявил капитан. Попытались вновь применить бумажные амулеты — безуспешно. Отчаяние усиливалось. Капитан сказал: «Я предлагаю Богу свое драгоценное зеркало!» — и бросил его в море. Ветер переменился. На следующий день корабль подошел к Осаке. «Мы не можем забыть много такого, что причиняло нам боль, — заключает автор, — но я не могу рассказать обо всем»[863].

Дневник позволяет точно определить продолжительность плавания. Оно началось в двадцать второй день двенадцатой луны и закончилось на шестой день третьей луны нового года. Путь длиной чуть больше четырехсот миль занял 69 дней морского плавания или стоянок в гаванях в ожидании попутного ветра. Существует много причин такой чрезвычайной медленности плавания. Ранг пассажиров требовал неторопливости. Нежелание плыть по ночам в таком обществе могло быть сильнее обычного. Большой галере предположительно приходилось держаться у берега, чтобы иметь доступ к припасам и свежей воде; на более коротком маршруте в открытом море это невозможно. Но, даже если принять все это во внимание, путь в 69 дней кажется необычно долгим. Автор мог ради драматизма растянуть путешествие, чтобы наиболее выгодно расположить случившееся в пути. Но и в этом случае само путешествие должно было быть длительным, иначе описание не было бы столь реалистическим.

Трудность и длительность плавания по японским водам лучше любого мифа о врожденном изоляционизме объясняет, почему до появления парового флота японский империализм не заходил далеко. Помимо собственных островов и ближайших соседних, объектом вспыхивавшей время от времени алчности японских завоевателей становились Китай и Корея, но к этим странам можно попасть только через зону сильных тайфунов, которые топят корабли у самого берега или бросают их на скалы Тонкинского залива, когда моряки подходят с востока к материковой Азии. Редкие японские путешественники, кого заносило в Индийский океан — подобно прообразу героя «Рассказа о выдолбленном дереве»

X века, где описывается, как не желавшего того моряка ветром унесло к Персии, — удивлялись поразительной скорости, с какой удавалось с помощью муссонов преодолевать огромные расстояния. Японцев, напротив, ветры словно приковывали к их берегам.

Ветры препятствовали долговременным плаваниям японцев, но служили для моряков побудительным мотивом двигаться дальше на запад вдоль побережья Азии. Благодаря системе муссонов, гарантировавших попутный ветер, некоторые морские цивилизации Индийского океана проложили морские пути удивительной длины к исходу Средних веков, когда никто, кроме норвежцев, не пересекал Атлантику, а Тихий океан все еще оставался непреодолимым (см. ниже, с. 561–569). Наиболее яркие тому примеры представляет история арабов.

Караваны муссонов: арабы и их моря

Западные путешественники и кинематографисты сформировали у нас представление об арабах как о романтических жителях пустынь. Даже собственное представление арабов о себе напоминает мираж: они идеализируют предполагаемое естественное благородство жителей пустынь бедуинов и жизнь в шатрах и лагерях.

Однако в действительности подлинных жителей пустынь всегда было немного. Колыбелью цивилизации, которую создали и распространили по всему миру арабы, стали узкие плодородные полоски на внешних окраинах Аравийского полуострова, между песком и морем. В особенности в Омане, Хадрамауте и Йемен, прибрежная Аравия обладает всеми географическими условиями для создания морской цивилизации: плодородная почва, способная кормить население, но без возможности продвигаться в глубь суши и без иного, помимо моря, пространства, которое могло бы расширить ресурсную базу.

Арабская цивилизация уже при зарождении была морской в двойном смысле. Ибо пустыня — тоже своего рода море: однообразное, не населенное, по-видимому бездорожное обширное пространство, вечно гонимое и переделываемое ветром. Здесь есть свои острова — оазисы, есть ресурсы, которые можно использовать, хотя их, как правило, гораздо меньше, чем в море; но прежде всего это препятствие, которое необходимо преодолеть. Например, Красное море поддается преодолению труднее, чем Аравийская пустыня. Согласно ибн-Маджиду, величайшему арабскому писателю и мореплавателю Средних веков, «оно изобилует незнакомыми местами и существами». До самого конца XVI века у Красного моря была репутация «более опасного, чем великий океан»[864]. Именно из-за враждебности его мореплаванию древние моряки, которые пересекали его, очень этим гордились — как участники экспедиции, посланной царицей Хатшепсут за пряностями в 1500 году до н. э., о чем можно прочесть на стенах ее погребального храма (см. выше, с. 282–285). Поэтому большую часть времени, а до IV века до н. э. исключительно, товары, прибывавшие в Йемен с востока, доставлялись верблюжьими караванами из Египта или Сирии.

Даже на наиболее благоприятных по условиям берегах Аравии основать морскую цивилизацию нелегко. Здесь никогда не было достаточно леса для строительства кораблей.

Нет судоходных рек и, если принять во внимание протяженность береговой линии, относительно мало хороших гаваней. На берегах Персидского залива всегда было мало гаваней, где можно взять на борт пресную воду, и гавани эти далеко отстоят друг от друга. Даже систему муссонов — этот дар природы народам, которым посчастливилось жить там, где она действует, — арабским морякам поначалу было трудно использовать. К северу от экватора в Индийском океане зимой преобладают северо-восточные ветры. Почти всю остальную часть года они устойчиво дуют с юга и запада. Рассчитывая время плаваний так, чтобы воспользоваться муссонами, купцы и исследователи могли надежно использовать попутный ветер, помогающий при возвращении. Словно дополнительная награда, течения точно следовали ветрам. Как следствие, Индийский океан стал ареной самых первых в мире долгих плаваний в открытом море. Но в Аравийском море — рукаве океана, который предстояло преодолеть арабам, — весь год бушуют сильные бури, а муссоны достигают особой силы: чтобы плавать в таких условиях, нужно уметь строить прочные корабли (см. ниже, с. 564–566).

Археологические данные о далеком прошлом Аравии весьма обрывочны, хотя постоянно появляются новые. Зарождение оседлой земледельческой жизни на территории, которую сегодня занимает Оман, можно отследить в пятом тысячелетии до н. э., когда началось возделывание сорго. Здесь были одомашнены животные: собаки, верблюды, ослы и крупный рогатый скот — возможно, горбатые зебу. От того времени остались груды камней-памятников. В третьем тысячелетии до н. э. значение Омана и, возможно, Бахрейна как торговых посредников между Индией и Месопотамией начало возрастать. В начале третьего тысячелетия в клинописных текстах все чаще встречается название «Дилнум» — спорного расположения, но несомненно где-то в этом регионе. В трех последних столетиях третьего тысячелетия добавляется название «Царство Маган», обычно отождествляемое с Оманом[865].

Тем временем в Омане появляются каменные здания, печати, украшенные в манере долины Инда, и за ним закрепляется слава места, где плавят медь. Убедительно доказано, что вдобавок к металлу, добываемому на месте, печи Омана работали и на привозных металле и руде. Однако к концу третьего тысячелетия роль торгового центра региона полностью переходит к Бахрейну, и название «Дилнум» начинает ассоциироваться с этим островом. О процветании красноречиво свидетельствуют храмы из обработанного известняка, воздвигнутые в первой половине второго тысячелетия. В тот же период в Йемене — плодородном юго-западном углу полуострова — развиваются оросительная система и экспортная торговля ароматическими веществами, такими, как ладан и мирра, которыми славился этот регион. Товары из Эфиопии, Сомали, Индии по дороге на Ближний Восток проходили через руки йеменских торговцев, пошлины обогащали местные государства и племена.