Фелипе Фернандес-Арместо - Цивилизации

• Название: Цивилизации
• Автор: Фелипе Фернандес-Арместо
• Издательство: АСТ
• Жанр: Культурология
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-056644-0; 978-5-403-00426-8

Фелипе Фернандес-Арместо — известный современный историк, преподаватель Университета Миннесоты, лауреат нескольких профессиональных премий и автор международных бестселлеров, среди которых особое место занимает фундаментальный труд «Цивилизации».

Что такое цивилизация?

Чем отличается «цивилизационный» подход к истории от «формационного»?

И почему общества, не пытавшиеся изменить окружающий мир, а, напротив, подстраивавшиеся под его требования исключены официальной наукой из списка высокоразвитых цивилизаций?

Кочевники африканских пустынь и островитяне Полинезии.

Эскимосы и иннуиты Заполярья, индейцы Северной Америки и австралийские аборигены.

Веками их считали в лучшем случае «благородными дикарями», а в худшем — полулюдьми, варварами, находящимися на самой низкой ступени развития.

Но так ли это в реальности?

Фелипе Фернандес-Арместо предлагает в своей потрясающей, вызвавшей множество споров и дискуссий книге совершенно новый и неожиданный взгляд на историю «низкоразвитых» обществ, стоящих, по его мнению, много выше обществ высокоразвитых.

---

Почти на всем протяжении истории евразийская и американская среды имели много общего: обе были более единообразны и заросли более цепкой травой, чем их африканская параллель, с редкими вкраплениями лесистой местности, если не считать языка «лесостепи» в Центральной Азии. Здесь практически не было съедобных растений, да и вообще росли немногие виды, преимущественно разновидности колючих трав. В Африке, наоборот, мы видим, как подлинные травянистые равнины Сахеля переходят на юге в саванны; здесь заметно гораздо большее разнообразие: перемежающиеся вкрапления деревьев, более влажный климат, много хорошей, пригодной для возделывания почвы и гигантская кладовая дичи. Даже в районах, больше всего напоминающих степи, местные травы разнообразнее и сочнее азиатских или американских. Заливные равнины Нигера и Сенегала дают поля, которые особенно пригодны для выращивания проса. Поэтому в такой среде у жителей Африки было историческое преимущество. Если судить по обычным меркам — размаху сельскохозяйственной обработки земли, оседлости, появлению производства, возникновению городской жизни, монументальной архитектуре и письменной культуре, — цивилизации в этом поросшем травой районе Африки изменили природу более заметно, чем цивилизации других континентов.

В прошлом жители Великих равнин Северной Америки не делали ни малейших попыток энергично взяться за свое природное окружение. Даже в 1827 году, к которому относится описанное Джемсом Фенимором Купером в «Прериях» вторжение скваттеров, постепенно приведшее к тому, что равнины превратились в местность, полную богатых крестьянских хозяйств и больших городов, эта земля казалась лишенной будущего, «огромной страной, не способной прокормить значительное население»[230]. Здесь не хватало экологического разнообразия, которое так способствовало расцвету цивилизаций Сахеля; эта равнина могла служить и служила, подобно европейской степи, дорогой, связывающей соседствовавшие с ней цивилизации; но даже в эпоху их высшего расцвета и великолепия города на юго-западе между Рио-Гранде и Колорадо (см. выше, с. 85–92), а также курганы в долине Миссисипи на востоке (см. ниже, с. 188–194) были сравнительно малозначительными явлениями и никогда не приводили к таким обильным и плодотворным межкультурным и межтехнологическим обменам, как между цивилизациями Старого Света, что и сделало степи жизненно важным звеном.

Сегодня Великие равнины — это «житница мира»; здесь мы находим самое продуктивное в истории человечества сельское хозяйство, а также, при сравнительно недавней истории, достигшее удивительных успехов на нагорьях к западу и к югу от этого района скотоводство на ранчо. Кажется невероятным, что земля, столь основательно и тщательно преобразованная для нужд человека, так долго оставалась дикой; существовали лишь редкие бедные фермы, а немногочисленное население занималось в основном охотой на американских бизонов. Но затем пришельцы из Старого Света совершили чудо — привезли лошадей и коров, одомашненных животных, неизвестных в Новом Свете со времен плейстоцена. Потом пришел человек, рыхливший почву мощными стальными плугами. В ход пошли сорта пшеницы, выведенные научной агрономией, способные процветать в неустойчивом климате и на почве, не обработанной ледниками. Другие принесли промышленную инфраструктуру. Они построили железные дороги, чтобы перевозить зерно на расстояния, ранее казавшиеся экономически невыгодными. Они собирали дома из заготовленных промышленным способом бревен и сколачивали их дешевыми гвоздями. Строители и горожане создавали все больший спрос на производимое на ранчо мясо. А магазинные ружья уничтожили жизненно важные звенья предыдущей экологической системы: стада бизонов и людей, на них охотившихся[231].

Первые европейцы ожидали найти здесь цивилизации, но лишь потому, что не знали, как на самом деле выглядят эти равнины. В 1539 году чернокожий слуга миссионера, отправленный хозяином вперед на поиски неизвестных народов севернее Мексики, перед смертью, в жару и бреду, рассказал нечто, внушившее надежды тем, кто его слышал: впереди — Сибола, один из семи больших городов в центре Северной Америки. Он больше Теночтитлана. Его храмы, по слухам, усажены изумрудами[232]. Воздействие подобных слухов можно видеть на карте, сделанной в Каталонии Хуаном Мартинесом: позолоченный компас указывает прямо от Чиуауа и Синалоа на многоцветный район никогда не существовавших городов со множеством куполов и башен[233].

Франсиско Васкес де Коронадо повел на поиски этих городов отряд из двухсот отборных всадников, за которыми двигался обоз с тысячью рабов и слуг, гнавших мулов и скот — запас пищи. Утверждали, что Сибола лежит «за горами», поэтому, оставив в апреле 1540 года известную территорию, отряд дальше отыскивал дорогу очень просто — поднимался к водоразделу Моголлон Рим, а потом спускался по течению. Оставив обоз далеко позади, Коронадо на высокогорье столкнулся с жестоким голодом; кое-кто из солдат умер, поев ядовитой травы. Через два месяца отряд вышел на наезженные дороги и увидел первый город — город пуэбло Хавихух. Испанцы нашли оседлую культуру, но это не было Эльдорадо, которое они искали.

Поиски Сиболы привели к открытию скромных поселений «хороших людей», как считали испанцы, «скорее пахарей, чем воинов»[234], у которых не оказалось никаких изумрудов, только небольшое количество бирюзы. Однако здесь Коронадо впервые услышал о том, что назвал «страной коров», — о равнинах американских бизонов[235]. Самого бизона он впервые увидел вытатуированным или нарисованным на теле одного из членов посольства, которое привезло из города пуэбло Тзиките на границе травянистых равнин щиты, обтянутые бизоньими шкурами, одежду и головные уборы. Отправившись вместе с посольством, возвращавшимся домой, Коронадо нашел обаятельного проводника, пользовавшегося сомнительной репутацией человека, который «говорит с дьяволом в кувшине воды»[236]. Проводник немного владел языком науати — а может, был из племени, которое позже назвали команчами и чей язык имеет общее происхождение с языком ацтеков. Привлеченный рассказами о государстве, в котором есть сорокавесельные каноэ с носами из золота[237], Коронадо решил воспользоваться советом этого проводника — несомненно, вдобавок искаженным ошибками перевода, — и повернуть на север, где должна находиться богатая городская культура, называемая Квивира. Он ехал по «равнине столь обширной, что я не смог достичь ее конца, хотя проехал свыше трехсот лиг»[238]; и там не было места, где не паслись бы бизоны.

Рассказы испанцев о народах этой равнины не только отражают реалии жизни, зависящей исключительно от бизонов, но и предрассудки наблюдателей, которым нецивилизованная жизнь кажется привлекательной и отталкивающей, благородной и отвратительной. Туземцы не едят ничего, кроме мяса бизонов; они одеваются в шкуры бизонов, перевязывая их ремнями из бизоньей шкуры; спят в вигвамах из шкур бизонов и носят мокасины из бизоньей шкуры. На испанцев произвело впечатление бесстрашие, с каким местные жители встречали чужаков, их природное радушие, но застольные манеры этих людей, по мнению тех же испанцев, свидетельствуют о варварстве. Зажав кус мяса зубами, придерживая его рукой, они большим кремневым ножом отрезают мясо и глотают его полупрожеванным, наподобие птиц. Они едят сырой жир, не грея его, опустошают кишки, наполняют их кровью… и пьют ее, когда испытывают жажду. Распоров брюхо корове, они выбрасывают пережеванную траву, а оставшуюся жидкость выпивают, утверждая, что в ней содержится сущность живота[239].

Такие обычаи легко принять за неразумные — за признак звериной природы, которая по законам того времени оправдывала завоевание и порабощение дикарей более развитыми людьми, — но это типичный способ приноровиться к ограниченной диете и сухой местности (см. выше, с. 99, 110).

После пяти недель бесплодных поисков в земле, «плоской, как море», Коронадо решил, что проводники его обманывают; но индейцы, которых он встречал, на вопрос о Квивире указывали на север. И он принял смелое решение в лучших традициях конквистадоров — отправив большую часть отряда и весь обоз домой, он всего с тридцатью всадниками по компасу направился на север. Испанцы питались бизонами и подражали Тесею в лабиринте, нагромождая горы бизоньего навоза как ориентиры на время возвращения.

Коронадо наконец обнаружил Квивиру там, где сейчас Коровий ручей, в округе Райс штата Канзас, на краю зоны относительно высокой травы, которая растет гуще по мере опускания равнины. Хваленые «города» оказались селениями из торфяных хижин, в которых жили кирикири «с глазами енотов» и с татуированными лицами; они с огромным трудом возделывали участки земли в прериях; их деревни располагались вдоль реки Арканзас, постепенно уходя на запад. Ни земледельцы, ни охотники в общем не преуспели в преобразовании природы с той технологией и ресурсами, что были в их распоряжении. Однако Коронадо преобразил их мир: он привел в него лошадей. Верхом он сумел за две недели убить копьем пятьсот бизонов. Хотя пешие туземцы могли убить много дичи, используя ловушки, охотничьи способности всадника — явление совсем другого порядка. Это было откровение будущего — будущего еще столь далекого, что прошло сто лет, прежде чем лошадь стала обязательным спутником человека на этих равнинах; тем не менее это было преобразованное будущее.