Гарри Гаррисон - Путь Короля. Том 1

• Название: Путь Короля. Том 1
• Автор: Гарри Гаррисон
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-23975-7, 978-5-699-23977-1

Гарри Гаррисон не нуждается в представлении! В созвездии мировой фантастики это поистине звезда первой величины. Эпопея «Путь Короля» переносит читателя в драматическую эпоху викингов, когда языческий молот Тора схлестнулся в жестокой битве с христианским крестом. Реальная история тесно переплетается на страницах книги с историей фантастической: тролли и другие опасные существа здесь такое же обыденное явление, как кольчуга на груди и занесенный над головой противника боевой топор.

В том вошли первый и половина второго романа из цикла «Молот и Крест».

---

— Хорошая басня, и мораль ее разгадать несложно, — произнес Ингульф. — Вижу я теперь и то, почему напомнил Шеф тебе эту пташку.

— Но он может оказаться и кое-кем другим… Когда Фарман встретился с ним во время своего посещения Асгарда, то Шеф, по его словам, занял там место Вёлунда, божественного кузнеца… Слушай, Ханд, ибо ты не знаешь, в чем здесь дело. Вёлунд был схвачен и превращен в раба коварным и злым королем Нидудом. Он же подрезал ему поджилки, чтобы тот не смог от него бежать. Вёлунд же обманом заманил сыновей короля в кузницу, прикончил их, из зрачков их смастерил пряжки, из зубов — ожерелье. И то и другое он вручил Нидуду. Затем же завлек в кузницу дочь короля, подпоил ее крепким пивом и изнасиловал.

— Но зачем он все это сделал, коль скоро так и оставался в плену? — спросил Ханд. — Если из-за хромоты своей даже не смог бы бежать от возмездия?

— То был великий кузнец, — объяснил Торвин. — Когда королевская дочка, очнувшись, бросилась к отцу рассказать о том, что произошло, и тот явился в кузницу, чтобы умертвить кузнеца в страшных муках, — тогда Вёлунд приделал себе крылья, которые он ранее мастерил втайне от всех. И улетел восвояси, громко хохоча над теми, кто считал его калекой.

— Чем же похож Шеф на Вёлунда?

— Он может смотреть и вверх, и вниз. Он видит то, чего никогда не будет дано увидеть простым смертным. На нем печать избранности, но, боюсь, печать эту поставил Один, Один — отец всем богам, Один Bolverk, Один — сеятель зла. Твое зелье погрузит его в сон, Ингульф. Только вот что произойдет с ним в этих снах?

* * *

Затухающее сознание еще сохраняло память о привкусе. Переданное Ингульфом зелье было настояно на меду, отличаясь от того варева, которое обыкновенно потребяли они с Хандом. И все ж за этой сладостью проступал и другой вкус… Плесени? Разложения? Что-то сухое, гнилое подкрадывалось исподволь… Уже в тот миг, когда он сделал самый первый глоток, ему стало ясно, что дух его ожидает какое-то испытание…

Однако ж начало самой грезы было и впрямь наисладчайшим. Так начинались его сны тогда, когда все его невзгоды были еще впереди, а значение их — темно…

Он плыл через фен. И чем дальше удалялся от берега, тем мощнее становились его гребки. Берег уже почти и не виден. Кажется, он плывет быстрее, чем мчащаяся галопом лошадь. Вдруг с очередным взмахом он взмыл в воздух. Руки перестают его слушаться. Он беспомощно сучит ими, но, когда страх проходит, вновь устремляется вперед, воспаряя все выше и выше, как свободная птица. Сочная зелень искрилась под ним на солнце, всюду распускались почки, заливные луга окружали подставленные свету бока утесов. И вдруг все смеркло, ибо прямо на него надвигалась непостижимых размеров колонна. Он помнил, что это такое. Он был здесь раньше. Но тогда он был подвешен на ней и смотрел во все стороны со своего возвышения. И меньше всего хотелось ему застать сейчас то видение, что открылось ему в тот раз: он не хотел еще раз лицезреть чудище с чертами короля Эдмунда, бесконечную тоску на лице страдальца, позвоночник в его руке. Если подлететь бесшумно, не оглядываясь назад, не косясь по сторонам, — быть может, удастся избежать этой встречи.

И медленно, с предосторожностями, душа-скиталица приблизилась к гигантскому темному стволу. На древе, прибитое накрепко гвоздями, висело некое существо, что отнюдь не показалось душе той удивительным. Да и из глаза существа выпирало наружу что-то острое. Пытливый взгляд. Я ли это?

О нет! Невредимый глаз существа прикрыт. Никакого любопытства к страннику.

А у головы его вертятся две черные птицы с черными клювами: вороны… Сияющие зрачки ощупывают его; головы забавно вытягиваются. Лишь легкой рябью колыхались кончики оперения; без лишних усилий вороны держались на месте. Ибо существо это звалось Одином, а еще Вотаном; вороны же были его неизменными спутниками.

А как же зовут их самих? Это и любопытно, и поучительно! Кто-то ему это объяснял… По-норвежски это будет… Да, точно: Хугин и Мунин. А по-английски, соответственно, — Hyge или Муnе. Итак, первый — это Hugin и Huge. То есть «ум». Нет, этот ему почему-то не интересен. И, словно бы чуя, что попал в немилость, ворон канул вниз и застыл на плече у хозяина.

Munin. Или Муnе. Что означает — «память». Вот чего он ищет. Но, по-видимому, за память надо платить. Ибо хоть и есть у него друг, покровитель среди богов, но мнится ему, что покровитель этот — не Один, чтобы там ни твердил Бранд. А значит, придется платить. И еще он знает, какую возьмут с него цену. И вновь, незваный, явился ему кусочек стиха. Он тоже читался по-английски. Говорилось там о висельнике, что раскачивался на веревке, а та своим скрипом созывала воронье. Висельник же не мог поднять руки и отмахнуться от птиц, а те тянули к нему свои жадные клювы…

Они желали его глаз. Затем они явились сюда. Вдруг одна из птиц увеличилась в размерах, заслонила собой все небо. Черный клюв маячит в дюйме от глаза. Но метит не в невредимый его глаз, а в тот, который ни на что не годен. Тот, который он уже потерял! Но ведь это память: она вернула его в прошлое, в пространство, где глаз все еще был при нем. Руки его оттянуты вниз, они не подвластны ему. Наверное, это Торвин их где-то удерживает. Хотя нет, он способен приподнять их. Но не вправе этого делать. И он будет во всем послушен этим правилам.

Да и птица уже смекнула, что не встретит сопротивления. Она дергается вперед с плотоядным визгом, вонзает ему клюв глубоко в мякоть глаза, вводит его еще дальше, в мозг. И когда белая клякса боли застит ему сознание, сами собой наворачиваются слова, что сказал ему когда-то ждущий рокового часа король.

У ивового брода, у деревянного моста
Спят тихо короли, под ними корабли.
Глубокий, беспробудный сон домашней стражи.
Четыре пальца в линию сложи,

Из-под земли. Могила будет севернее прочих.
Вуффа, отпрыск Веглы, покрывает
Заветный клад. Попасть он должен в руки смельчака.

Итак, он уплатил должное. Клюв выскочил наружу. И в то же мгновение он свалился с могучего древа; кувыркаясь, вертясь волчком, ибо руки его по-прежнему были скованы, он понесся к земле, отделенной от него десятками миль. Впрочем, об этом еще есть время подумать. Руки ему и вовсе не нужны. Тело его целиком подвластно ему; при желании, перевернувшись, он может снова помчаться по направлению к солнцу, а потом, сделав очередной кувырок, устремиться к тому месту, где и должно лежать его тело, к соломенному тюфяку.

Но как же чудно наблюдать за тем, что творится на земле, узнавать фигурки воинов, крестьян, купцов; кажется, все они куда-то спешат, так и пришпоривают лошадей, однако с непостижимой высоты в двадцать миль, где описывает он сейчас круг за кругом, кажется, что им никак не удается сдвинутся с места. Он видит фен, видит и море, а вот и огромные курганы, могильные холмы, что обильно поросли зеленым дерном. Это не сотрется из памяти, и в следующий раз он об этом поразмыслит. Теперь же у него лишь одна задача, и примется он за нее немедленно по возвращении, немедленно по водворении души в земную оболочку, в тело, которое лежит вон там, на тюфяке, тело, которое еще раз станет принадлежать ему…

* * *

Порывисто дернувшись, Шеф прервал свой сон.

— Мне необходимо это запомнить. Но писать я не обучен, — смущенно проговорил он.

— Я умею писать, — неожиданно отозвался Торвин. Сидя на лавке в шести футах от него, он едва был заметен в слабых отблесках засыпанного очага.

— Как же так? Ты умеешь писать, как христианин?

— Могу и как христианин… Но могу и как норвежец, как жрец Пути: ибо я знаю руническое письмо. Что же я должен записать?

— Пиши быстрее, — предупредил Шеф. — Мунин вернул мне боль, а с ней и эти слова…

Взяв буковую дощечку и ножичек для резьбы, Торвин весь обратился в слух.

У ивового брода, у деревянного моста
Спят тихо короли, под ними корабли…

— Знал бы ты, каково это, писать по-английски, да еще рунами… — пробурчал себе под нос Торвин, но Шеф его не услышал.

* * *

Воины Великой Армии собирались на свой сход подавленными и угрюмыми. Состояться он должен был за три дня до наступления праздника, которым христиане отмечают рождение своего Бога, у восточной стены города. Семь тысяч воинов могут заполонить всю округу, и уж совсем нелегко найти место для схода зимой, когда закованные в доспехи воины вдобавок закутаны в семь одежек, лишь бы спастись от пронизывающих ветров и лютой непогоды. Но, разобрав перед приступом все дома на этой стороне, Шеф тем самым освободил пространства довольно, чтобы армия разместилась у стены, заключив в неровный полукруг гигантский ее участок.