Евгений Витковский - Век перевода (2006)

• Название: Век перевода (2006)
• Автор: Евгений Витковский
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Поэзия
• Год: 2006
• ISBN: 5-902312-75-2

Перевод с английского, африкаанс, белорусского, грузинского, датского, древнегреческого, иврита, идиш, исландского, испанского, итальянского, квенья, латинского, мальтийского, немецкого, нидерландского, новогреческого, норвежского, польского, португальского, словацкого, старопровансальского, турецкого, украинского, французского, чешского, шведского

Жанр поэтического перевода не знал подобных изданий за всю историю: без Интернета сделать такую книгу было бы невозможно. Успех первой антологии «Век перевода» (2005) лишь раззадорил и поэтов-переводчиков, и читателей: потребовалось издание новой. На этот раз в ней пятьдесят участников, переводы выполнены с двадцати семи языков, появился солидный раздел литературного наследия. По объему книга превосходит предыдущую в полтора раза. В конце размещен указатель переведенных авторов (для обеих книг) — почти 300 имен.

Хочется надеяться, что эта антология не будет последней.

---

РИЧАРД УИЛБЕР{218} (р. 1921)

Обращаясь к пророку

Когда в наш город ты придешь, вращая бешено глазами,
Чтоб в сотый раз произнести
Не прописные истины о пагубном пути,
Но прорицание о том, что будет с нами,

Прошу, не поминай о бомбе, оставь язык военных
И чисел длинный ряд оставь.
Для нас страшны не числа, но живая явь.
Ужасное лежит в вещах обыкновенных.

Избавь нас также от рассказов о гибели всего людского рода.
Возможно ли представить этот мир без нас?
Вообразить, что солнца нет, а есть горящий газ,
Что окаменел не только камень — вся природа?

Молчи о нас, но говори о мире, его судьбе. И помни про оковы
Воображенья нашего — мы знаем то, что знает взгляд:
Разорванное в клочья облако, позябший виноград,
Сдвиг перспективы. Поверить мы готовы,

Коль скажешь нам, что лань исконною украдкой,
Исконно трепеща, в исконный мрак скользнет,
Что окоем наш птица проклянет,
Что дикая сосна ослабит свою хватку,

Цепляясь за уступ, и что вскипит пучина,
Подобно Ксанфу, и прервет свой бег
Вмиг оглоушенная рыба. Кем был бы человек,
Когда б не видел он ни выстрела дельфина

Из вод морских, ни голубя круженья — этого начала
И зренья нашего, и речи? Спроси всех нас еще,
Как естество нам выразить свое,
Когда померкнет иль рассыплется зерцало —

Живой язык, собой скрестивший всех и вся,
В котором о любви нам толковала роза, рысак — о резвости, цикада — о душе,
Освободившейся от пут вотще, —
Язык, в котором осмысляли мы себя?

Спроси, пророк: что будем мы без розы, как устоим
И устоим ли мы, не дрогнем ли душой?
Останутся ль слова «могучий», «вековой»,
Когда исчезнет существующее к ним?

ЕЛЕНА ТВЕРСКАЯ{219}

ТОМАС ГАРДИ{220} (1840–1921)

После меня

Когда Время захлопнет за мною дверь, жизни дрожь уняв,
И Май-месяц крыльями листьев всплеснет опять,
Нежными, тонкими, словно шелк, — скажут ли про меня:
«Он-то умел подобное замечать»?

Если в сумерках это случится, когда, как ресницы взлет,
Ястреб беззвучно над тенью своей скользит
Вверх, на изломанный ветром сук, — может, кто вздохнет:
«Ему-то, верно, был знаком этот вид»?

Если я уйду теплой ночью, мягкой как мотылек,
Когда ежик крадется, страшась пути своего, —
Кто-нибудь, может, скажет: «Жалеть малых сих он мог,
Но немногим сумел помочь, и вот — нет его».

Если узнают, что я ушел, когда выйдут смотреть
В звездное небо в зимний вечерний час,
Будут ли думать те, кто меня уж не встретит впредь:
«Вот у кого на такие дела был глаз!»

И скажет ли кто-нибудь, когда погребальный звон,
Прерванный ветром, снова начнет звучать,
Так, словно это новый колокол: «Он —
Он-то умел подобное замечать»?

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН{221} (1907–1973)

«Не понимая, почему запретен…»

Не понимая, почему запретен
Был плод, не научивший ничему
Их новому, досаду скрыв, как дети,
Не внемля ни упреку, ни уму,

Они ушли. И память тут же стерла
Воспоминанья. Стала им ничья
Не внятна речь: ни псов, вчера покорных,
Ни сразу онемевшего ручья.

Мольбы и брань: свобода так дика!
При приближеньи зрелость отступала,
Как от ребенка горизонт, пока

Рос счет крутой опасностям и бедам,
И ангельское войско преграждало
Обратный путь поэту с правоведом.

Осенняя песнь

Листья падают — не счесть.
И лугам не долго цвесть.
Няньки вечным сном уснут,
Лишь колясочки бегут.

Шепотком соседский рот
Нашу радость отпугнет,
В ледяной ввергая плен,
Так, что рук не снять с колен.

Сзади толпы мертвецов
К небу обращают зов,
Буки вытянув свои
Пантомимою любви.

На охоту чередой
Выйдут тролли в лес пустой.
Соловей, как сыч, смолчит,
С неба ангел не слетит.

Впереди величьем стен
Высится гора Взамен,
К чьим прохладным родникам
Не припасть живым устам.

Блюз беженцев

Десять миллионов в городе моем.
Кто живет в покоях, кто — и под мостом.
Но места нет для нас, мой друг, но места нет для нас.

А была когда-то и у нас страна.
Посмотри на карту — вот она видна.
Но нам туда нельзя, мой друг, но нам туда нельзя.

Там растет у церкви старый тис прямой,
Он как новый — каждою весной.
А старый паспорт — нет, мой друг, а старый паспорт — нет.

По столу ударил консул нам вослед:
«Вас без документов всё равно что нет».
Но мы еще живем, мой друг, но мы еще живем.

В паспортном отделе нам указали дверь:
«Через год придите». А куда теперь?
Куда теперь пойдем, мой друг, куда теперь пойдем?

Я пошел на площадь, речи там ведут:
«Дай им только волю — хлеб наш украдут».
Они это про нас, мой друг, они это про нас.

Будто гром грохочет в небе в эти дни:
Это Гитлер грянул: «Пусть умрут они!»
Ведь это он о нас, мой друг, ведь это он о нас.

Видел я в жилете пуделя вчера,
Видел, в дом пускали кошку со двора.
Евреи — не они, мой друг, евреи — не они.

Вниз пошел на пристань, видел, как на дне
Вольные гуляли рыбы в глубине,
Всего в пяти шагах, мой друг, всего в пяти шагах.

Проходил я лесом, слышал на ветвях
Птиц, аполитично свищущих в кустах.
Куда им до людей, мой друг, куда им до людей!

Тысячеэтажный мне приснился дом,
Тысяча дверей и окон было в нем,
Но нашего в нем нет, мой друг, но нашего в нем нет.

По пустой равнине, где снега метут,
Тысячи солдат вперед-назад бегут:
За мною и тобой, мой друг, за мною и тобой.

Shorts

В драку лезь, на бой иди
И героя победи;
Льва поймай, плюнь с высоты;
Кто поймет, что слабый ты?

У прирожденной сиделки родня
Больше болеет день ото дня.

Изменяет мне терпенье
В моих личных отношеньях:
Мало в них хорошего
И стоят мне недешево.

Я за свободу стою, ибо цензору не доверяю.
Сделавшись цензором сам, о, как я стал бы суров!

Когда здоров он или рад,
Она ему устроит ад,
Но встанет каменной стеной,
Когда он слабый и больной.

Иных, не внемлющих уму,
Их действия погубят;
Иные гибнут потому,
Что действовать не любят.

Пусть в почет войдет навек
Вертикальный человек,
Всеми чтим и так тотально
Человек горизонтальный.

Частный тип
В публичном месте
Выглядит скорей на месте,
И милей, сказать по чести,
Чем чиновник в частном месте.

Птичьи беседы всегда
Сообщают так мало,
Но так много значат.

Из всех зверей
Лишь человек имеет уши,
Не выражающие чувств.

В минуты радости
Все мы хотели б иметь
Хвост, чтоб вилять им.

Стыд старения
Не в том, что желание гаснет
(Кто сожалеет о том,
в чем ему нету нужды?), — а в том,
что нужно сказать другому.

Девиз тирана:
Всё, что Возможно, —
Необходимо.

Красота, проходящая мимо,
Еще восхищает его,
Но он больше не должен
Оборачиваться вослед.

Судит ли нас Господь
По тому, как мы выглядим внешне?
Подозреваю, что да.

Сегодня две песни просились, чтоб я записал их:
Прости, уже нет, дорогая! Прости, мой дружок, еще нет!

В зеркало смотримся мы, чтоб дефект отыскать исправимый,
Неисправимые нам слишком известны и так.

Бог не вяжет узлов,
Но может, если попросят,
Легко развязать их.

Мечта поэта: быть
Как сыр — местным,
Но ценимым в других местах.

ЮЛИЯ ТЕЛЕЖКО{222}