Клаудиу Агиар - Возвращение Эмануэла

• Название: Возвращение Эмануэла
• Автор: Клаудиу Агиар
• Издательство: Вагриус Плюс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-98525-031-8

Клаудиу Агиар родился 3 октября 1944 года на Северо-Востоке Бразилии (штат Сеара). В четырнадцатилетнем возрасте вместе с семьей он переехал в Форталезу. Именно в этот город возвращается и главный герой его романа, казалось бы, выпутавшись из всех передряг.

После получения Национальной премии по литературе к Агиару приходит известность, и о его, творчестве спорят самые авторитетные латиноамериканские и испанские критики и литературоведы, признавая тем самым бесспорность того, что в литературе появилось новое имя.

Роман «Возвращение Эмануэла», опубликованный в Бразилии в 1989 году, был отмечен премией Османа Линса.

---

Погруженный в эти досужие рассуждения, я почти дошел до Пелуринью. Улица опустела. Лишь немногочисленные парочки, охваченные любовным энтузиазмом, вдруг откуда-то выныривали и, как будто по мановению волшебной палочки, неожиданно исчезали. Вместо исчезнувших появлялись другие, поднимавшиеся или спускавшиеся по склону и тоже куда-то пропадавшие.

Медленно продвигаясь вдоль домов, занятый своими странными мыслями, возможно, навеянными ярким зрелищем капоэйры, я лишь в последний момент понял, что стою перед входом в монастырь.

Ступеней было немного. Они были очень широкие. По крайней мере, производили такое впечатление с улицы. Так мне показалось в ту ночь. Я решил устроиться в углу, чтобы не оказаться на сквозняке, и, оглядевшись по сторонам, расчистил себе место и сел у самой стены. Так меня труднее было обнаружить. Затянутое облаками небо грозило дождем и, прежде чем раскинуть ноги в стороны и удобней устроить голову и руки, я обратился к Всевышнему с просьбой стать моим заступником и не посылать дождя. Скоро приготовления ко сну были закончены. Позже, когда придет время, из пакета нужно будет вытащить одежду и сделать из нее что-то вроде подушки. Ничего не забыл? — Ничего.

Но запоздалый ответ на этот вопрос последовал через несколько минут. Им стала острая боль в животе, свидетельствовавшая о том, что кишечник несколько дней не опорожнялся. Боже мой! Это был грозный предвестник, требовавший незамедлительных действий. Куда бежать? Поднявшись, я сделал несколько шагов в одну сторону, потом — в другую. Боль не отпускала. Наоборот, колики усиливались, и у меня от них темнело в глазах. Я бегом бросился в том направлении, где свет не горел и не было видно открытых дверей. Впереди, в верхней части подъема — идеальное место для таких дел. Однако, как на зло, появились люди, что-то не спеша обсуждавшие на ходу, возможно — конец праздника. Черт! Выше находилась еще одна церковь. Не знаю, какому святому она посвящена, а вот лестница перед входом в нее была широкой, длинной и просторной. Может там? Колики участились, и все, что во мне накопилось, готово было выскользнуть в любой момент. Но от спасительной темноты, необходимой, чтобы облегчиться, отделяли всего лишь два или четыре коротких квартала.

Я заторопился туда, предпринимая одновременно неимоверные усилия, чтобы ничего не случилось раньше срока. Навстречу прошла группа беззаботных людей, спускавшихся от церкви, которая, если мне не изменяет память, находилась на улице Пассу. Огромное здание постоянно было в центре внимания. Двое из группы, скорее всего, должны были заметить, как я усаживаюсь на корточки и через пару секунд не выдержали бы вони, подхваченной ветром. Прямо перед собой, не очень далеко, я успел разглядеть Лом Семи Мертвецов и как раз тогда почувствовал ужасающую резь, из тех, что можно назвать последним предупреждением. Семь мертвецов? Значит, со мной — восемь. Однако было не до шуток. Еще чуть-чуть — и я справлю нужду там, где стою. Я оглянулся назад. Никого из только что прошедших мимо не было видно. И вдруг свершилось чудо: на глаза попалась вывеска какого-то бара. Он был совсем рядом. Ясное дело, что там был и туалет. Чего же еще желать? Ничего лучшего не придумаешь. Развернувшись, я что есть силы бросился к бару. Вошел и сразу же направился к коридорчику, который, судя по всему, мог вести только на кухню или в туалет. На полпути к цели меня настиг грубый и властный окрик, разнесшийся на все заведение:

— Эй, креол[7], куда это ты направился?

Мало того, что мне и так никто бы не позавидовал, теперь нужно было еще и объясняться по этому поводу. Помню, что обе руки я держал на уровне пояса, как будто хотел выразить таким образам не только то, что чувствовал, но еще и обезопасить живот. Какие же это были муки! Злосчастный груз готов был выпасть без промедления, а этот тупица продолжал ворчать с террасы, вытирая толстые руки полотенцем желтоватого цвета:

— Имей совесть, я только что все вымыл, и тут являешься ты, чтобы снова обделать. О, этот народ с Пелуринью, думают, что здесь общественный сортир или приют Матери Жоаны. Но это бар. И он — мой! И никто здесь не будет гадить, когда ему вздумается. Нет, креол! На выход! Вон!

Не в силах оторвать глаз от этой огромной и злобной скотины, которая к тому же двинулась в мою сторону, я в ужасе и безропотно отступил в направлении, указанном его поднятым пальцем: «О, креол! На выход! На улицу!» Старик, облокотившись на парапет террасы, невозмутимо потягивал свое пиво. Я не разглядел как следует его лица. Но кажется, он улыбался и смотрел на меня с презрением. Такова жизнь: кто-то рождается на свет, а кто-то умирает; кто-то плачет, а кто-то смеется.

Держась руками за живот, я отошел на какое-то расстояние и остановился. Голова ничего не соображала. Представления о том, что может выглядеть смешным, а что — аморальным, теряли смысл. Я посмотрел в сторону бара и мне показалось, что двое мужчин, стоя на тротуаре, наблюдают за мной. К счастью, то ли вследствие оптического обмана, то ли в силу того, что наступил предел всякому терпению, вдруг я почувствовал, что нахожусь совершенно один в самом центре площади Пелуринью. Я почти ничего не видел. Может быть, силуэты каких-то прохожих расплывались в темноте. Возможно, это были тени или галлюцинации. Посмотрев вверх, я сумел различить колокольню — светлую, возносящуюся к небу, исполненную покоя и святости. И мою тень накрыла еще одна, гораздо более крупная, выросшая у самых моих ног. И сразу же промелькнула мысль, что здесь я смогу присесть так, чтобы никто не заметил.

Как только я подумал об этом, новая резь, сопровождаемая схваткой, выворачивающей мой кишечник наизнанку, вынудила меня спустить брюки, которые заранее были расстегнуты. Не помню, как и когда я их расстегнул. Время уже ничего не значило, а мои чувства, особенно то, которое называют стыдом, полностью перестали существовать.

Другого выхода просто не было. И все вылилось. Прямо там.

Вместе с наступившим облегчением вернулась действительность со всеми своими условностями. Торопливо натягивая брюки, я с ужасом обнаружил, что никакой другой тени, кроме моей собственной в свете фонаря, стоявшего посреди площади, не было. До меня дошло, что доведенный до отчаяния, я увидел то, что хотел увидеть: безлюдную площадь, спасительные тени… Реальность была совершенно иной.

Прежде чем покинуть площадь, я отчетливо услышал старика из бара, остававшегося на тротуаре. Слова были обращены к хозяину:

— А все же я выиграл пари! Креол не нагадил в вашем баре, но насрал непосредственно перед ним.

Старик смеялся, в то время как хозяин громко выражал свое согласие, возможно, намеренно повысив голос, чтобы и я тоже мог его услышать:

— Верно. Ничего не поделаешь. Негр если не нагадит, то намусорит!

Не оглядываясь, я ускорил шаг. И только поднявшись по монастырским ступеням, снова посмотрел на площадь. Люди из бара, наверняка, потеряли меня из вида. Наконец с облегчением сел, вытянул ноги, уперся спиной в старую широкую деревянную дверь, стараясь придти в себя от испуга.

Потом снова приготовился к ночлегу. Вытащив кое-какие вещи из пакета, чтобы его можно было использовать как подушку, свернул его пополам, подложил под голову и взбил кулаками. Сверху укрылся рубашкой и брюками, расправив их вдоль тела. Оставалось подождать, когда придет сон. Небо было темным. Я закрыл глаза и снова вспомнил о своей бабушке Кабинде. Она была единственным моим утешением.

В ту ночь мне приснилось много снов. В одном из них моя бабушка, окруженная выходцами из Анголы, пришла на площадь Пелуринью танцевать батуке[8]. Собравшаяся толпа хлопаньем в ладоши отбивала ритм негритянской песни. И вдруг появился толстый священник. Огромными руками он открыл дверь церкви Носса-Сеньора-ду-Карму и распорядился, чтобы мы поискали другое место, если хотим петь, так как святая не может спать в таком шуме. Это было оскорбительно для всех нас и глубоко меня задело. Ведь танец и сопровождающие его песни были освящены одним из королей, обожествленных нашим народом. Я подошел к толстому священнику, чтобы объяснить это. Однако чем больше я говорил, тем отчетливей чувствовал в промежутках между словами, что он меня не слышит. Наконец он положил тяжелую руку мне на голову и повел в монастырь.

С первых же шагов я обнаружил, что попал в совершенно иной мир. Зажженные свечи самых разных размеров мигали, выхватывая из темноты точеные скульптуры тончайшей работы. Особенно поражали ангелы на сводчатом потолке, тоже толстые, буквально пышущие здоровьем. Они парили в бездонном небе, веселые, с выразительными глазами и золотистой кожей. Святые мужского и женского пола восседали на своих престолах. Откуда-то издалека доносилось пение, услаждающее слух и усиливающее впечатление от окружающей обстановки.

Все это промелькнуло очень быстро, так как грузный священник шел по длинному коридору не останавливаясь. По сторонам было множество массивных деревянных дверей с тяжелыми запорами. Проходы к ним, вырезанные в каменных сероватого цвета стенах, перекрывались округлыми щеколдами. Что хранилось в этих боковых помещениях? Видимо, нечто важное.