Владимир Покровский - Танцы мужчин

• Название: Танцы мужчин
• Автор: Владимир Покровский
• Жанр: Научная Фантастика

---

Мой друг, мой друг, мне нужен тот эпизод, где они говорят о вакансии. Пусть включены будут все четыре экрана, пусть звук будет тихим, а изображение остановится в том месте, которое я укажу...

На всех четырех экранах с разных точек, - кабинет директора Управления. За низким, темновато-оранжевым столом - пятеро. Сам директор - высокий семидесятидвухлетний старик. Он из Лиги Святых, которая первой начала полвека назад борьбу с импато - о монашеской чистоте ее нравов ходили легенды. С ним - два его однокашника, заместители, один лысый, второй, как и директор, седой. Двое других между собой неуловимо похожи: щегольством, жесткими взглядами, деловыми жестами, молодостью. Они из новой когорты. Эмпрео-баль и Свантхречи, начальники отделов.

Директор (породистое лицо в белом шлеме волос, твердые морщины, кустистые брови. Устало прикрывает глаза). И последнее, кхм. Вы знаете, о чем я говорю. Да, вакансия. Кхргхрм! Коркада-баль был очень хорошим майором и отдел его... кхм... но он был... старик. Он даже тогда не был юношей, когда все начиналось. Мне грустно, что он... умер, но... Кхм... Кхм! Но что делать. Это... закономерно. Вот. Вся эпитафия. Теперь надо решать, кому... кхм... отдать место. Ваши предложения?

Лысый заместитель (тоже длинный, тоже мощный старик, умные доброжелательные глаза, подвижные руки): Что тут делать? Мальбейер, кто же еще? И обсуждали мы его, разве не так? Он давно созрел для этого места. Конечно, Мальбейер.

Эмпрео-баль (поднимает, как школьник, руку; улыбчив, ехиден); Я против. Мальбейер - атавистический пережиток, разве вы не видите? Вечные тайны вокруг него, интриги какие-то, все ходят недовольные, передрались... Да у меня куча материалов! Не-ет, я против. Он вам устроит!

Седой заместитель (огромные веки, бульдожья челюсть, взгляд мутноватый, пальцы дрожат. Булькающий бас. Шестьдесят восемь лет): Я что-то слышал подобное, но не поверил. Не верю и сейчас. Интриган? У нас? в Управлении? Чушь какая-то!

Лысый заместитель: Вы что-то путаете, друг Эмпрео. Может быть, он и чудаковат немного, но... Да ну что вы! Я его знаю прекрасно! Честнейший, кристальнейший человек! Его сколько раз проверяли. Не может этого быть, правда? Он и живет здесь, в Управлении. Вы разве не знали? Он и отпуска никогда не берет. Так и живет в своем кабинете. И на трудные случаи выезжает. Жизнью рискует. Разве не так?

Директор: У вас есть другая кандидатура, друг Эмпрео?

Эмпрео-баль: Видите ли, мне довелось хорошо узнать одного капитана, он работает у Мальбейера. Некий Дайра.

Директор: Ну как же, Дайра-герой, кто не знает Дайру-героя!

Лысый заместитель: Но позвольте, он всего капитан! Можно ли сравнивать!

Эмпрео-баль: Дорогой мой, мы выбираем не чин, а человека. Дайра создан для этой должности, заявляю вам как профессионал.

Лысый заместитель: Нет, я все-таки за Мальбейера. Дайра какой-то. С чего?

Седой заместитель: А что, я бы рискнул. Даже интересно. Я ведь тоже знаю этого человека. Возможно, Эмпрео-баль не так уж и не прав. Этот Мальбейер, он, конечно, очень подходит, но слухи! А Дайра чист и предан. И дело знает.

Директор: А ваше мнение, друг Свантхречи!

Свантхречи (поднимает голову. У него лицо только что отсмеявшегося человека; смотрит на лысого заместителя): Так, значит, вы не знали, что Мальбейер - самый гнусный, самый суетливый из всех интриганов?

Лысый заместитель: Клевета, уверяю вас, кле-ве-та.

Свантхречи: Вы, значит, со всем вашим знанием людей, считаете его "честнейшим" и даже "кристальнейшим"? (Обращается к директору) Я поддерживаю кандидатуру Мальбейера.

- Сто-о-о-п! - кричит Мальбейер. Изображение останавливается. Грандкапитан пристально смотрит на улыбающегося Свантхречи и недовольно морщится.

ТОМЕШ КИНСТЕР

...не был коренным сантаресцем, однако прожил в городе достаточно долго, чтобы любить и признавать только его. Но чем больше становился Томеш "коренным жителем", тем меньше город проявлял желания признать его таковым. С самого детства Томеша донимали высказанными и невысказанными упреками в том, что он чужак: и говорит не так, и делает не так, и лицо у него не такое, и вообще все у него не такое. К этим упрекам прибавляли обычно и другие - даже не упреки, а скорей насмешки, не злобные, но едкие. Я весь изрыт ими, весь, сказал о себе Томеш после того, как стал импатом. Родись он здесь, он не стал бы скрываться, когда заразился, он бы пошел к людям за помощью и, может быть, все бы как-нибудь обошлось.

Всю жизнь Томешу казалось, что скрыта в нем огромная сила, хотя на самом деле он был слабый и временами до трусливости нерешительный человек. Эта сила была предметом его тайной гордости и составляла, в сущности, основной смысл его существования. Способностей у Томеша было много, однако талантами он не блистал, поэтому переход от пустой мечтательности к мечтательности, если так можно выразиться, практической давался ему с трудом: бедняга никак не мог понять, в какую же сторону разовьется его сила, если она все-таки проснется. В двадцать пять лет он в первый, может быть, раз серьезно задумался, а существует ли она, эта его огромная сила. Примерно тогда же он и женился.

Жена его, в девичестве Аннетта Риггер, была на пять лет старше Томеша и являла собой тип властной, умной и чрезвычайно раздражительной женщины. Три бурных, злобных и нервных года совместной жизни совершенно истрепали Томеша.

Томеш Кинстер был врач. Он выбрал медицину после долгих раздумий и с некоторым разочарованием в душе. Он отказался от искусства, философии и математики ради мечты навсегда избавить человечество от импато, даже больше - подарить ему импато без тех трагических последствий, к которым в большинстве случаев приводит эта болезнь. Только так - ни больше, ни меньше.

Кафедры импатологии в университете не существовало. Однако импатологи были и была исследовательская группа, попасть в которую мог далеко не каждый. Курс импатологии отличался чрезвычайной информативностью, однако рецептов излечения не давал - их пока вовсе не существовало. Курс интеллектики, расширенный, даже, пожалуй, более широкий, чем это нужно медикам, читался тогда отвратительно (женоподобный профессор Марциус, страстный и косноязычный, плохо разбирался в предмете, однако никто из профессората не считал себя достаточно компетентным для официальной подачи претензии) и тоже пользы не приносил. Единственным плюсом являлось то, что выпускники Группы получали направление в центральные импатоклиники.

Он окончил Университет и попал в Старое метро, главную клинику города. Люди один за другим гибли на его глазах, гибли страшно, а он ничего не мог сделать, даже не понимал толком, почему они погибают. Импатология относится к тем немногим отраслям медицины, работа в которых из-за невозможности помочь больному сводится к надзирательским функциям: излечившиеся бывают, но излеченных нет. Поэтому нет удовлетворения. Юношеский пыл скоро гаснет, люди погружаются в рутину, становятся раздражительными, ленивыми, и каждый ищет способ оградить себя от чувства вины, чувства ненужности, винит других, окутывает свою деятельность секретами и лишними усложнениями, зубодробительной терминологией, ложью. Они представляли собой сплоченный клан сухих, аккуратных, непроницаемых и болезненно ранимых людей, всеми средствами себя рекламирующий и скрывающий убогость того, что происходит внутри.

Томеш всегда был уверен, что заразится. Опасения сбылись, но, к своему удивлению, он заразился не на работе, а скорее всего в ресторане, где с женой обычно обедал. Потом он часто вспоминал об этом ужине, настойчиво перебирал все тогда происшедшее, однако в голову приходили ничего не значащие подробности, а самого главного - откуда пришла зараза и как это произошло - он вспомнить не мог.

Томеш сознавал, насколько это ненужно - искать виновного, но все-таки искал, подчиняясь, может быть, иррациональному приказу изнутри, из останков искалеченного подсознания, снова и снова, по кругу: мягкий посудный звон... вежливый говорок автомата... смешок в соседней кабине... густой запах пищи... мимолетная улыбка жены, вызванная удачной остротой... его преувеличенный восторг по поводу этой улыбки... одновременно мысль: у нее приказ даже в линии ушей!.. жирный кусок хлеба на краю стола... рукопожатие... рукопожатие?! нет, нет, не там... извилистый путь от стола к двери... потом блеск уличной травы... сразу видно, что здесь не бывает машин: там, где проезд разрешен, трава причесана в направлении движения и разлохмачена по центру... разговор о детях... усталость, подсвеченная листва, чей-то далекий смех, птичий гомон... казалось, идут они не по улице, а по нежно освещенному коридору... что-то комнатное.

Томеш почему-то был твердо уверен, что заражение произошло именно тогда - или по пути домой или в ресторане, куда по средам приходили послушать наркомузыку его сослуживцы и куда тайком от Аннетты пробирался он сам, потому что Аннетта не любила, когда Томеш занимался чем-то, что не было непосредственно связано с ней.