Айседора Дункан - Моя жизнь. Встречи с Есениным

• Название: Моя жизнь. Встречи с Есениным
• Автор: Айседора Дункан
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-222-00293-4

Айседора Дункан — всемирно известная американская танцовщица, одна из основоположниц танца «модерн», всегда была популярна в России. Здесь она жила в 1921–1924 гг., организовала собственную студию, была замужем за Сергеем Есениным. Несмотря на прижизненную славу, личная жизнь Айседоры Дункан была полна трагических событий. Это описано в ее мемуарах «Танец будущего» и «Моя жизнь».

Во второй части книги помещены воспоминания И. И. Шнейдера «Встречи с Есениным», где отражены годы жизни и творчества танцовщицы в нашей стране.

Книга адресуется самому широкому кругу читателей.

---

Постройте простой и красивый театр! Не надо его золотить, не нужно всех этих украшений и побрякушек! Искусство не нуждается во внешних обрядах. В нашей школе нет ни костюмов, ни украшений — лишь красота и тело как ее символ. И если мое искусство вас здесь чему-нибудь научило, то, надеюсь, именно этому. Красоту надо искать и находить в детях, в сиянии их глаз и в красоте их ручек, простертых в прекрасных движениях. Вы видели их на сцене: они пересекали сцену рука об руку, прекраснее, чем любое жемчужное ожерелье, принадлежащее какой-либо из женщин, сидящих по преимуществу в этих ложах. Дайте же красоту, свободу и силу детям! Дайте искусство народу, который нуждается в нем! Великая музыка не должна дольше ограничиваться услаждением слуха кучки культурных людей, она должна быть бесплатно дана массам: она им необходима так же, как хлеб и воздух, ибо она является духовным вином человечества».

Я никогда не забуду своего возвращения в Париж. Перед отъездом я оставила своих детей в Версале с гувернанткой. Когда я отворила дверь, мой маленький сын подбежал ко мне. Золотистые кудри окружали ореолом его милое личико, а ведь я оставила его крошечным ребенком в колыбели.

В 1908 году я купила в Нейльи студию Жерве, в которой имелся концертный зал. Сейчас я переехала жить туда со своими детьми. В этой студии я обычно работала целые дни, а иногда и ночи напролет с моим верным другом Генером Скенэ, который был замечательно талантлив и неутомим. Мы часто начинали работать утром, и так как дневной свет совершенно не проникал в студию, обвешанную кругом моими синими занавесами и освещенную дуговыми лампами, то мы не замечали, как проходит время. Изредка я спрашивала: «Вы не голодны? Сколько сейчас может быть времени?»

И, посмотрев на часы, мы обнаруживали, что сейчас четыре часа утра.

Домик для моих детей, гувернантки и няни находился в саду, и таким образом музыка никогда не беспокоила их. Сад был прекрасен, и весной и летом мы танцевали в студии при раскрытых дверях.

В этой студии мы не только работали, но и веселились. Лоэнгрин находил удовольствие, устраивая званые обеды и празднества. Часто обширная студия превращалась в тропический сад либо в испанский дворец, и туда являлись все артисты и знаменитые люди Парижа.

Как-то вечером, помню, Сесиль Сорель, Габриэль д’Аннунцио[61] и я сымпровизировали пантомиму, в которой д’Аннунцио обнаружил большой комедийный талант.

* * *

В течение многих лет я была предубеждена против него благодаря своему преклонению перед Дузе. Я считала, что он скверно поступил с ней, и отказывалась встречаться с ним. Один из моих друзей как-то спросил: «Можно мне привести к вам д’Аннунцио?» Но я возразила: «Нет, не надо, ибо, если я его увижу, я встречу его очень грубо».

Но, вопреки моему желанию, он однажды вошел вместе с д’Аннунцио.

И тут, хотя я никогда раньше его не видела, я воскликнула:

— Добро пожаловать! Как вы очаровательны!

Когда д’Аннунцио встретил меня в Париже в 1912 году, он решил покорить меня. Это не может служить мне особым комплиментом, ибо д’Аннунцио стремился покорять всех знаменитых женщин мира. Но я оказала ему сопротивление из-за своего преклонения перед Дузе. Полагаю, что я единственная женщина, которая сопротивлялась ему.

Когда д’Аннунцио стремится покорить женщину, он отсылает ей каждое утро небольшое стихотворение с приложением цветка, символизирующего смысл стихотворения. Каждое утро в восемь часов я получала этот цветок.

Как-то вечером (я занимала тогда студию вблизи отеля Байрон) д’Аннунцио сказал мне с особой выразительностью:

— Я приду в полночь.

Весь день я со своим другом приготовляла студию. Мы наполнили ее белыми цветами, белыми лилиями — теми цветами, которые приносят на похороны. Затем зажгли множество свечей. Д’Аннунцио, казалось, был потрясен при виде студии, которая, благодаря всем этим зажженным свечам и белым цветам, стала похожей на готическую часовню. Он вошел, мы встретили его и повели к дивану, заваленному грудой подушек. Прежде всего я протанцевала перед ним. Затем осыпала его цветами и расставила кругом него свечи, плавно и ритмично ступая под звуки похоронного марша Шопена.

Постепенно я погасила одну за другой все свечи, оставив зажженными лишь те, которые горели у его головы и в ногах. Он лежал словно загипнотизированный. Затем, все еще плавно двигаясь под музыку, я потушила свет у его ног. Но когда я торжественно направилась к одной из свечей, горевших у его головы, он вскочил на ноги и с громким и пронзительным криком ужаса бросился из студии. Тем временем мы с пианистом, обессилев от смеха, свалились друг другу на руки.

Вскоре я пригласила д’Аннунцио пообедать в отель «Трианон Палас». Мы отправились туда в автомобиле.

— Не хотите ли перед завтраком совершить прогулку по лесу? — спросила я.

— О, конечно, это было бы прекрасно.

Мы направили автомобиль в Марлийский лес, а там, оставив его, углубились в лес. Д’Аннунцио был в экстаза.

Мы немного побродили, а затем я заявила:

— А теперь вернемся завтракать.

Однако мы никак не могли отыскать автомобиль и попытались пешком добраться до отеля «Трианон» и позавтракать. Мы шли, шли, но никак не могли найти выход. Наконец д’Аннунцио заплакал, как ребенок.

— Я хочу завтракать! Я хочу завтракать! Мой мозг требует пищи. Я не могу идти дальше, когда я умираю с голода.

Я утешала его, как только умела. Наконец мы нашли выход и вернулись в отель, где д’Аннунцио великолепно позавтракал.

Несколько лет спустя во время войны я приехала в Рим и остановилась в отеле «Регина». По странному случаю, д’Аннунцио занимал комнату, соседнюю с моей. Каждый вечер он обычно отправлялся обедать к маркизе Казатти. Как-то вечером она пригласила меня на обед. Приехав в ее дворец, я вошла в холл. Он был отделан в греческом стиле. Усевшись здесь в ожидании прихода маркизы, я внезапно услыхала адресованную мне яростную тираду на самом вульгарном языке, какой себе только можно представить. Осмотревшись, увидела зеленого попугая, заметила, что он не посажен на цепочку. Я поднялась и выскочила в соседнюю залу и сидела там, ожидая маркизу, как вдруг услыхала рычание — бррр — и увидела белого бульдога. Он не был на цепи. Я бросилась в соседнюю залу, которая была устлана шкурами белых медведей. Даже стены ее были обвешаны медвежьими шкурами. Я села там и принялась ждать маркизу. Внезапно я услыхала шипенье, поглядела вниз и увидала в клетке кобру, поднявшуюся на хвосте и шипевшую на меня. Я бросилась в соседнюю залу, всю увешанную и устланную шкурами. Здесь я наткнулась на гориллу, скалившую зубы. Я кинулась в следующую комнату, являвшуюся столовой, и тут я нашла секретаря маркизы. Наконец и маркиза спустилась к обеду.

— Я вижу, вы любите животных, — сказала я.

— О да, я обожаю их, в особенности обезьян, — ответила она, глядя на своего секретаря.

На удивление, после столь возбуждающей закуски обед прошел крайне церемонно.

После обеда мы вернулись в залу с гориллой, и маркиза послала за своей гадалкой. Та вошла в высоком остроконечном колпаке и плаще колдуньи и принялась предсказывать нам судьбу по картам.

И в эту минуту вошел д’Аннунцио.

Д’Аннунцио очень суеверен и верит всем гадалкам. Вот что сказала ему гадалка: «Вы полетите по воздуху и совершите огромные подвиги. Упадете и окажетесь у врат смерти. Но смерть вас минует, и вы доживете до великой славы».

После этого мы вернулись в отель. Д’Аннунцио сказал мне:

— Каждый вечер я буду приходить к вам в двенадцать часов. Я покорил всех женщин в мире, но я должен еще покорить Айседору.

И каждый вечер он приходил ко мне в двенадцать часов.

Он рассказывал мне удивительные вещи о своей жизни, своей юности и искусстве. Затем он принимался кричать:

— Айседора, я не могу больше! Возьми меня, возьми же меня!

Я тихонько выпроваживала его из своей комнаты. Так продолжалось около трех недель. Наконец я уехала.

В отеле «Трианон» у д’Аннунцио была любимая золотая рыбка. Она плавала в чудесной хрустальной чаше, д’Аннунцио кормил ее и вел с ней беседы. Золотая рыбка шевелила плавниками и, словно отвечая ему, открывала и закрывала рот.

Однажды, остановившись в «Трианоне», я спросила у метрдотеля:

— Где золотая рыбка д’Аннунцио?

— О мадам, смешная история! Д’Аннунцио уехал в Италию и велел нам заботиться о ней. «Эта золотая рыбка — сказал он, — дорога моему сердцу. Она служит символом моего счастья». Он телеграфировал в отель и спрашивал: «Как поживает мой любимый Адольф?» Однажды Адольф начал плавать медленнее и перестал искать д’Аннунцио. Я взял и выбросил его через окно. Затем я телеграфировал д’Аннунцио: «Адольф умер прошлой ночью». Д’Аннунцио ответил: «Похороните его в саду. Приведите в порядок его могилу». Тогда я взял сардинку, завернул ее в серебряную бумагу и, зарыв в саду, поставил крест с надписью: «Здесь покоится Адольф». Вернувшись, д’Аннунцио спросил: