И. Василевский - Романовы

• Название: Романовы
• Автор: И. Василевский
• Издательство: МАПРЕКОН
• Жанр: История
• Год: 1993
• ISBN: 5—8319—0013—4

В книге И. Василевского «Романовы» представлена целая галерея психологических портретов носителей самодержавной власти в России XVII–XX веков. Полное малоизвестных фактов из личной жизни российских монархов, которым И. Василевский дает субъективную, пристрастную оценку, это произведение является интересным документом ушедшей эпохи.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

Не из-за отсутствия ли клея рухнуло здание русского самодержавия?!

А что делал в эти дни Николай II?

Трудно даже представить, насколько незначительную и малоинициативную роль играл он в эти дни!

10 февраля председатель Государственной думы М. В. Родзянко представил царю подробный доклад, в котором предупреждал о событиях, готовых совершиться в России, о недовольстве населения. В докладе он потребовал конституционных мер укрепления государства. Родзянко в те дни был осведомлен обо всех подробностях готовившегося дворцового переворота, во главе которого стоял Гучков. Заговор сводился к тому, чтобы во время одной из поездок Николая II на фронт захватить императорский поезд и принудить царя отречься от престола. Одновременно предполагалось арестовать правительство, а затем уже объявить о перевороте и составе новой власти. Знал Родзянко и о роли Александры Федоровны в подготовлявшемся правыми силами сепаратном мире с немцами, который имел целью открыть фронт немецким войскам, чтобы таким образом укрепить самодержавие.

Поэтому в день высочайшей аудиенции Родзянко говорит резко, пытается сказать царю правду, как будто не понимая, что именно правды меньше всего хотят при дворе.

— Я сделаю то, что мне Бог на душу положит, — ответил на это Николай II типичнейшей для него фразой.

— Вам придется усердно молиться, ваше величество, потому что шаги, которые вы предпримете, могут оказаться для вас роковыми.

После этого не привыкший к такому тону Николай II всем своим видом показал, что «изволит гневаться». Но Родзянко, что называется, закусил удила и понес дальше.

— Ваше величество, я ухожу в полном убеждении, что это мой последний доклад вам.

— Почему? — спокойно спросил уже овладевший собой император.

— Я полтора часа докладываю вам и по всему вижу, что вас повели на самый опасный путь — разгон думы. Я вас предупреждаю: не пройдет и трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет вас.

— Откуда вы это берете? — все с той же «очаровательной» наивностью и так же спокойно спрашивает царь.

— Из всех обстоятельств, из того, как они складываются. Нельзя так шутить с народным самолюбием, с народной волей, как шутят все те лица, которых вы ставите. Вы, государь, пожнете то, что посеяли.

— Ну, Бог даст… — пытается отшутиться от напористого толстяка Николай II.

— Бог ничего не даст. Вы и ваше правительство все испортили, революция неминуема.

Таковы дословно были последние слова этой беседы.

Глава XII

Но если так исключительно характерна линия поведения Николая II в дни, предшествовавшие перевороту, то еще удивительнее его равнодушие в самые дни революции.

22 февраля царь неожиданно выехал в Ставку. Поездка предпринята без всякой надобности, просто так, чтобы «проветриться на недельку». Уже в этот день в Петербурге тревожно. Город полон слухами о предстоящем будто бы убийстве Александры Федоровны и Вырубовой.

Назавтра, 23 февраля, в городе уже начались волнения. Уже слышны крики «Хлеба!» в разных концах столицы. Уже бастуют в Петербурге 80 тысяч рабочих. Появились колонны под красными знаменами.

А Николая в это время интересует только, как протекает корь, которой больны Алексей, Ольга и Татьяна.

В субботу, 24 февраля, на Знаменской площади у памятника Александру III идет митинг. «Да здравствует республика!» — кричат в толпе. И казаки, верный оплот царизма, присоединяются к толпе и прогоняют полицию. «Ура!» — кричит толпа казакам, а те отвечают народу поклонами.

Такого еще не бывало. Начинается новая эпоха в истории России.

В тот же день Хабалов посылает в Ставку телеграмму о беспорядках. Но в Ставке все спокойно. Государь посещает кинематограф, внимательно смотрит на похождения Прэнса в роли купальщика. Вечером он по прямому проводу посылает Хабалову «исходящую»: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны. Николай».

Эта телеграмма кажется злой шуткой. Это курьез, пример исторического недомыслия. Но по тем временам такая резкая телеграмма царя — событие. Только после нее петербургские власти стали предполагать, что творится что-то неладное. В эту ночь приступили к особенно старательной «чистке» столицы, арестовано было около ста «членов революционных организаций».

Назавтра Родзянко с утра едет к премьер-министру Голицыну.

— Я к вам по делу, — говорит он. — У меня просьба, ваше превосходительство. Уйдите в отставку.

Но старый Голицын и думать не хочет об отставке. Он возмущен дерзостью Родзянко и обиженно показывает имеющийся у него, еще пять месяцев назад заготовленный и подписанный приказ о роспуске думы.

Проходит еще день. Наступает 26 февраля. На улицах Петербурга — толпы с красными флагами, войска переходят на сторону народа. А в Ставке жизнь идет по расписанию: в 9 часов — в штаб, до 12 царь беседует с Алексеевым, после этого завтрак, прогулка, к вечернему пятичасовому чаю подают почту из Петербурга.

Почта приносит сведения почти катастрофические. «Астория» занята — таково было первое сообщение. Идет перестрелка между рабочими и войсками. Буйствующие скопища людей осыпают камнями военные наряды. «Совсем нехорошо в городе», — телеграфирует Николаю в тот день Александра Федоровна.

А Николай II примеряет новый казачий мундир, который ему так нравится, что ко всенощной он отправляется без пальто. Расписание жизни Ставки соблюдается свято.

Течение событий достигает к воскресенью небывалой напряженности. Полыхают участки, толпа не дает тушить пожаров, целые полки не только отказываются стрелять в народ, но в полном порядке, с офицерами и под оркестр отправляются в Таврический дворец, где заседает решившая не подчиняться роспуску дума, где Керенский, Чхеидзе, Скобелев, Румянцев, усталые, измученные бессонными ночами и непрерывными выступлениями, выкрикивают речи о единении войск с народом.

Родзянко телеграфирует царю. Телеграмма начинается словами: «Положение серьезное, в столице анархия, правительство парализовано». Заканчивается она так: «Медлить нельзя, всякое промедление смертельно». Но Николай — просто непостижимо! — ничего не хочет видеть и слышать, все так же улыбается странной улыбкой.

— Опять этот толстяк Родзянко написал мне всякий вздор, — говорит он министру двора Фредериксу. — Я ему, конечно, отвечать не буду.

Только вечером 27 февраля власти Петербурга, как будто проснувшись, решают, что пора принимать меры. В понедельник вечером на совещании у Голицына решено настоять на роспуске думы и ввести военное положение в Петрограде. Александра Федоровна в телеграмме Николаю пишет: «Очень беспокоюсь относительно города».

Но государь и теперь спокоен. Когда комендант царского поезда Б. Гарарди спросил царя, удобно ли ему теперь уехать на несколько дней в разрешенный отпуск, Николай ответил:

— Отчего же, конечно, удобно.

События в Петрограде идут полным ходом. И слепому ясно, что это самая настоящая революция. Родзянко посылает царю паническую телеграмму: «Настал последний час, когда решается судьба родины и династии». Но и эта телеграмма не производит никакого впечатления. Государь отмахивается от нее, ездит в штаб, ходит на прогулки, составляет список лиц, приглашенных к завтраку.

В те дни, когда было совершенно ясно, что весь строй дома Романовых рухнул окончательно и бесповоротно, растерянные, ожидающие ареста, прячущиеся в дворницких министры делают последнюю попытку подыграться к революции.

Об «обожаемом монархе», милостями которого они жили, чьими подачками и вниманием они гордились, никто и не вспоминает. Кабинет министров решил самочинно «исполнить волю страны» и уволить в отставку министра внутренних дел А. Д. Протопопова.

Уже прозрела Александра Федоровна. Она телеграфирует Николаю в Ставку: «Революция приняла ужасные размеры. Известия хуже, чем когда бы то ни было. Уступки необходимы, много войск перешло на сторону революции».

И вот (в это трудно поверить) в 15 часов 28 февраля Николай посылает жене следующую телеграмму: «Мыслями всегда вместе. Великолепная погода. Надеюсь, чувствуете себя хорошо. Любящий нежно Ники». Воистину безгранична слепота людская, бездонна и непроходима глупость человеческая!

Немного осталось у царя верных слуг. Только и было, что покончил с собой старый герой охранки Зубатов, да еще отказался присягать Временному правительству и ушел в отставку граф Келлер, впоследствии изменивший своим монархическим принципам и поступивший на службу к гетману Скоропадскому. Еще отказался от сношений с внешним миром генерал Мищенко. Поселившись в Темир-Хан-Шуре, старый генерал безвыходно проводил время у себя дома в полной генеральской форме с Георгиевскими крестами на груди. В первый же раз, когда к нему явились с обыском в большевистские дни и потребовали, чтобы он снял погоны, старый генерал Мищенко застрелился.