Вадим Чекунов - Тираны. Страх

• Название: Тираны. Страх
• Автор: Вадим Чекунов
• Издательство: Этногенез
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-906338-04-4

Описывая эпоху Ивана Грозного, вникая во все ужасы того времени, нельзя отделаться от негодования не столько от мысли что мог существовать Иван IV, сколько от того, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования.

Именно поэтому одни из самых ужасных злодеяний опричнины, изображены в книге с максимальной исторической достоверностью, ведь стоит вспомнить слова одного из бунинских персонажей, как нельзя лучше подходящих к событиям в книге: «В старину… все жутко было».

Суровая зима 1570 года. Опричное войско, во главе которого сам царь Иван Васильевич, выступает в поход на новгородскую землю. Царь, которого больше боятся и чтут, чем любят, уверен в готовящейся измене и полон решимости ее пресечь. Методы его яростны и жестоки. Пощады нет никому — ни случайным встречным, ни монастырям, ни деревням, ни крупным городам. Повсюду за войском в черных одеяниях лишь кровь на снегу да следы пожарищ.

---

— А если еду не возьмет? — спросила Мария.

Быков усмехнулся:

— Голод не тетка, обычно берет. Ну а если попадется такая, что ни в какую, — лучше не мучить, пустить восвояси.

Иван, краем уха слушая разговор жены и сокольника, оглядел окрестности. Широкий луг с озерцами, вдали — неровная гряда деревьев, начало соснового бора. Высокое небо в разбросанных по нему почти неподвижных облаках. Воздух напоен прохладой, светом и радостно-тревожными запахами осени.

— Ну, хватит разговоры вести! — нетерпеливо произнес царь. — Пора и веселью быть!

На руке его уже была надета расшитая золотом рукавица. Быков снял с клети кречета и пересадил на руку Ивана.

Охота началась.

Оглушительно лая, кинулись в луговую траву собаки, поднимать из укрытий дичь. Далеко-далеко раздались птичьи крики, донеслось хлопанье крыльев. Взлетели и потянулись над лугом испуганные утки, уходя в сторону леса.

Сокольники, к тому времени уже разойдясь по лугу, принялись делать первые напуски — подбрасывали с руки птиц, и те стремительно уходили ввысь. Группа охотников расположилась у лесной кромки и выпустила соколов, отсекая уткам путь к спасению. Утки заметались, шарахнулись снова к воде. Освобожденный царский кречет шумно взмыл с рукавицы, в одно мгновение превратившись в крохотную точку. Подкинула своего сокола и Мария. Задрала голову, наблюдая, как набирает высоту крылатый охотник.

— Видишь, государыня, — снова подал голос Василий Быков. — Кречет «на хвосте» в высоту уходит, ровно что пуля из пищали, а твой сапсан «на кругах» поднимается. У каждой породы своя повадка.

— Все как у людей у них, да? — не отрывая взгляда от птицы, что с каждым кругом взбиралась все выше в небо, усмехнулась Мария.

— Все, да не все. Нет у них забот да грехов человеческих, — вздохнув, перекрестился Быков.

— Грехи грехам рознь! — рассмеялась царица.

Развеселился и царь:

— Видала, Машка, какие у меня сокольники? Чисто архиерей! С такими и духовник не нужен!

Подумав, царь добавил:

— Кстати, через неделю в Суздаль поедем, на богомолье в монастырь, грехи отмаливать. Будь готова.

Мария, оторвав взгляд от забравшегося уже в самую высь сокола, посмотрела на мужа и кивнула. При этом не удержалась и напоказ зевнула. И вновь запрокинула голову, выискивая в высокой синеве птицу.

«Дикарка, как есть дикарка!» — восхитился Иван, поглаживая рукоять плети. Уже не раз приходилось пускать ему в ход эту плеть в попытках обуздать буйный норов супруги. За то, что к малолетним царевичам Ивану и Феденьке неласкова и никудышная мачеха им. За то, что золотой крест-складень, подарок его на крещение, когда из Кученей стала Марией, носит без почитания, а будто одну из монет в своих украшениях. За многие дела провинные гуляла плеть Ивана по узкой спине, тонким рукам и ногам жены, да толку мало. Любит Машка боль, не боится ее. Во всех проявлениях любит — и принять, и другому причинить всегда рада. А не может когда — так хоть глазком на мучения взглянуть. Повадилась на казнях присутствовать — глазищами, что горящие угли, впиваться в казнимого, каждое движение его жадно ловить и страшно улыбаться при этом. Анастасия — та видеть-слышать не могла, на Иване висла, отговаривала его от очередной потехи медведной или псовой, от спуска в подвальную пытошную, куда тот любил заглянуть — «нутро человечье почуять». Да что там! Даже охотничьих забав разделять с Иваном не желала. Котенка приласкать, кенара вертлявого покормить, с щенком, псарями принесенным для нее, поиграть — тут Настенька резвилась, как дитя. Пару раз все же удалось Ивану вывезти ее на охоту, но и на ней забавы жена предпочитала детские. Мария же — другое дело. Она из краев, где к оружию с младенчества приучаются. Отец ее, черкесский князь, дочку воспитывал наравне с сыном. Салтанкул в седло, и Кученей следом. Княжеский сын кинжалом колоть и резать учится, и дочь княжья в умении не отстает. Охоту Мария любит всем сердцем, мила эта забава ей. Премудрости охоты вторая жена Ивана постигала быстро и принимала без труда. Добычу жалеть нечего: преследуй, стреляй, поражай!

А кстати. А ну-ка.

— А ну-ка, оставь нас с царицей! — задумчиво обронил Иван.

Быков поклонился и поспешил удалиться, зашагал по влажной траве, сбивая росу желтыми сапогами.

Иван, вплотную подъехав к замершей в седле супруге, запрокинул голову, высматривая соколов. Кьяк-кьяк-кьяк-кьяк-кьяк — доносился с высоты возглас кречета, чертившего широкие круги. Некоторые птицы уже вовсю делали ставки — заходили на высоту, на мгновение словно замирали в воздухе и темной молнией неслись к земле, падая на добычу. Промахиваясь — так как в основном в дело вступил нетерпеливый молодняк, — снова устремлялись вверх.

— Во-он твоя Дашка, возле кромки лесной! — указал Иван жене.

Та фыркнула, скосив на него темный глаз:

— Откуда ж тебе знать, что это она? Далеко ведь!

— По полету вижу. Не спутаю Дашку ни с кем, — терпеливо пояснил Иван. — Видишь, по-над лесом не летает, держится открытого места? Соколу в лесу делать нечего. Ветви с листвой его полету мешают. А вот ястребы, тем деревья не помеха, они вертлявые.

Между тем в воздухе рисовалась чарующая картина. Соколы, каждый по-своему, в соответствии с породой и выучкой, ловко били уток. Их стремительные атаки завораживали. Утки, как могли, уворачивались, метались над лугом. Отчаянная гонка, неумолимое преследование, сложенные серпом крылья и смертельные удары, от которых летело во все стороны перо, — вот что наполнило утренний воздух…

— А хочешь… — Иван поколебался миг, но после решительно продолжил: — А хочешь, Машка, сама утку сшибить?

Мария пожала плечами.

— Сама так сама, почему нет. Но не здесь уже. Тут разлетелись высоко, далеко. Вели лук подать. Новое место найдем, могу сама.

Иван полез за пазуху.

— Нет, не стрелой. А сама, понимаешь? Сама!

Мария не понимала и не особо прислушивалась, завороженно глядя на соколиные атаки. Шея ее вытягивалась, лицо словно твердело в момент падения птиц на жертву, руки непроизвольно вздрагивали.

Царь извлек из одежды маленький мешочек, наподобие порохового кисета. Покачал за шнурок перед лицом царицы. Та, словно кошка, зыркнула и мгновенно схватила.

— Что там? — Одной рукой Марии было неудобно открыть мешочек — ведь на правой по-прежнему красовалась толстая кожаная перчатка сокольника.

— Посмотри! — рассмеялся царь.

Мария потрясла мешочек, пробуя вытряхнуть его содержимое на землю, но горловину надежно перетягивал шнур. Тогда Мария сжала мешочек в кулаке, попыталась угадать на ощупь, что же там такое. На миг лицо ее изломилось гневом. Иван был уверен, что она швырнет мешочек ему обратно, но его жена была насколько гневлива, настолько и упряма. Помогая себе зубами, она умудрилась развязать шнурок и двумя пальцами выудить спрятанный внутри предмет.

— Что это? — Мария удивленно посмотрела на вспыхнувшую от утреннего солнца вещицу. Повертела ее в руке. — Холодная!

Иван кивнул:

— Сожми крепче, попробуй согреть.

Но своенравная жена, казалось, пропустила мимо ушей слова мужа. Она продолжала вертеть ловкими пальцами добытый из мешочка предмет и даже взвесила его на ладони. Смоляные брови ее сошлись к переносице. Мария о чем-то напряженно размышляла.

— Такой же, как у отца! — наконец сказала она.

Иван весело хлопнул себя по ноге, залился смехом:

— Ну, Машка, ты вспомнила! Был у князя черкасского похожий, верно. Да только ведь привез он его мне вместе с тобой! Или забыла про свое приданое?

Еще пуще развеселился Иван, вспомнив, как нелегко давался горскому князю Темрюку чуждый обычай — не получать за дочь, а отдавать вместе с ней часть нажитого. Да еще какую! Размером невеликую, но ценности такой, что и подумать страшно. Однако князь понимал — как ни ценна вещица его, ни хранить, ни использовать ее долго не сможет. Слишком мало сил у него, слишком могущественные враги у него. Попросил князь для себя и всей своей земли русское подданство. Породнился с царем и принял его защиту, не выдвигая никаких условий.

Три тысячи детей боярских отбыли по приказу царя вместе с Темрюком в его горный край. А следом еще несколько тысяч воинов прислал Иван. Принялись за постройку крепостей на новых рубежах государства.

— Не забыла! — сердито огрызнулась царица. — Я не старуха какая, из ума выжившая! Когда отец тот подарок тебе готовил, говорил: есть у русского царя подобное. Теперь вижу сама — есть.

Мария положила вещицу на ладонь и поднесла к самым глазам. Казалось, осеннее солнце оживило предмет — он словно вспыхнул холодным свечением.

— Это не серебро, — уверенно сказала Мария. — Уж я точно знаю. Что это?

Иван пожал плечами.