Михаил Бойков - Рука майора Громова

• Название: Рука майора Громова
• Автор: Михаил Бойков
• Издательство: Наша страна
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1956

Роман рассказывает о необыкновенных событиях, произошедших в одном из городов Северного Кавказа во времена ежовской чистки.

Книга выпущена в 1956 г. на русском языке в эмигрантском издательстве «Наша страна» в Буэнос-Айресе.

---

— В тюрьме вы порядком обтрепались. Комендатура выдаст вам ордер в закрытый распределитель. Там выберете себе костюм, рубашку ботинки и всякую мелочь, какая вам потребуется. Что ещё?

— Больше пока ничего. Благодарю вас, гражданин начальник.

— Товарищ начальник, — поправил его Бадмаев.

— Почему? — удивился Холмин.

— Но ведь вы теперь уже не заключенный, а наш работник. Временно, по крайней мере. Имеете право ко всем обращаться со словом товарищ, — объяснил начальник отдела НКВД.

* * *

Коридорный гостиницы Захарчук по внешнему виду почти ничем не отличался от сапожника Ищенко. Обоих на допросах «расписали» и запугали приблизительно одинаково. Разговаривая с Холминым. Захарчук плакал, жаловался, что энкаведисты выбили ему четыре зуба и перебили ребро, и твердил, что в убийстве лейтенанта Карнаухова невиновен.

Директор гостиницы Селезнев был «расписан» и запуган значительно меньше а разговаривал более связно, чем коридорный и сапожник. Во время допроса его только избили, но — прокатить на конвейере» не успели. Обвинения в убийстве энкаведиста он отрицал категорически, хотя на допросе и «признался» в этом.

Беседы с тремя подследственными убедили Холмина в том, что ни один из них не имеет никакого отношения к убийствам и к «руке майора Громова». Однако, Селезнев сообщил Холмину кое-что интересное. По словам директора, приблизительно за полчаса до убийства лейтенанта Карнаухова, к нему в номер вошел какой-то военный, но никто из обслуживающего гостиницу персонала не видал, когда он оттуда вышел.

— Могли не заметить, — сказал Холмин.

— Нет, не могли, — возразил Селезнев. — По приказу из отдела НКВД, персонал гостиницы наблюдает за проживающими в ней и приходящими к ним. Посетитель Карнаухова мог выйти на улицу только через комнату дежурного.

— Разве из гостиницы нет другого выхода?

— Есть дверь во двор, но она всегда запирается на ночь.

— Куда же мог деваться военный? — спросил Холмин.

Селезнев развел руками.

— Этого я не знаю. Я не сыщик.

— Посетитель Карнаухова был энкаведистом?

— Нет, в армейской шипели.

— И в каком чине?

— Ни его лица, ни знаков различия на воротнике мы не смогли разглядеть. Воротник шинели был поднят, а козырек фуражки надвинут на лицо…

Больше ничего интересного Селезнев сообщить не мог. Поблагодарив его, Холмин отправился в гостиницу.

Номер, который, несколько дней тому назад, занимал младший лейтенант Карнаухов, теперь был пуст. Отдел НКВД приказал временно его никому не сдавать.

Окинув комнату беглым взглядом, Холмин сразу понял, как убийца ушел отсюда. Подоконник единственного окна номера, выходящего на проходной двор, был в двух метрах от земли. Служащие гостиницы сообщили Холмину, что калитка ворот на улицу вечером обычно запиралась, но замок второй, — со стороны переулка — давно уже был сломан и его никак не соберутся починить. Эта калитка оставалась незапертой всю ночь…

Первым результатом своего расследования Холмин был удовлетворен.

«Есть хоть какие-то следы, хотя и скудные. И на этом спасибо», — думал он, сидя в трамвае, медленно ползшем по направлению к отделу НКВД, где, — во внутренней тюрьме, — была заключена дочь загадочного майора — Ольга Громова.

Глава 8 Дочь «врага народа»

Старший надзиратель женского спецкоридора внутренней тюрьмы НКВД прочел бумажку с пропуском, повертел ее в руках и удивленно взглянул на Холмина.

Случай был выходящий из ряда вон. Здешние следственные камеры, кроме энкаведистов в форме, не посещал никто; разрешения для свиданий с узницами спецкоридора никому из «гражданских» не выдавались. А тут перед надзирателем стоял невзрачный молодой человек в штатском, да к тому же сильно потрепанном костюме.

— Желаете, значит, иметь свидание с врагиней народа? — спросил тюремщик, не отрывая от посетителя удивленного взгляда.

— Да-да. Поскорее, пожалуйста! — торопливо ответил Холмин.

— Чичас, чичас, — заворчал тюремщик, отцепляя от пояса связку ключей. — И чего вы, товарищ, так торопитесь к энтой громовской дочке? Жених ейный, что-ли?

— Нет, не жених, — бросил Холмин.

— Тогда, стало быть, знакомый. С большой рукой в нашем отделе.

— Почему вы так думаете?

— Да как же? Гражданские к тутошним врагиням не ходют. Потому — не разрешено. А вот вы в гражданской одеже и такой пропуск у вас.

— Какой?

— Да вон в нем написано: «выдан комендатурой но личному приказу начальника отдела НКВД, майора Бадмаева». Стало быть, имеете в отделе очень даже большую руку…

— Ладно. Открывайте дверь! — оборвал Холмин словоохотливого тюремщика.

— Чичас, чичас, — заторопился тот, гремя ключами…

Надзиратель распахнул дверь и Холмин вошел в камеру. Она была ярко освещена стосвечевой лампочкой, ввинченной в потолок. От ее резкого и неприятного света, после полусумрака коридора, Холмин зажмурил глаза и негромко сказал:

— Здравствуйте!

Ему не ответили. Он открыл глаза и огляделся вокруг. Несколько секунд потребовалось его глазам, чтобы освоиться со светом и заметить девичью фигуру, сидящую в углу камеры на грубо сколоченном деревянном табурете. Он шагнул к ней и повторил, запнувшись:

— Здравствуйте!

Девушка была занята: она умывалась. Из оловянной кружки смачивала водой платок я вытирала, им лицо. На секунду оторвавшись от своего занятия, девушка взглянула на Холмина и ответила весьма нелюбезно:

— Если вам уж так хочется поздороваться со мной, то пожалуйста — здравствуйте.

От неприветливого ответа сердце Холмина упало, а от взгляда — сладко заныло.

Он обладал влюбчивым сердцем с детства, но в делах любовных ему как-то не везло. Еще в детские годы, когда он жил с родителями, впоследствии умершими от тифа, знакомые девочки постоянно отвергали его поклонение им и ухаживание за ними. В более зрелом возрасте он несколько раз влюблялся, но безуспешно. Главной причиной этих неудач он считал свою наружность: при правильных чертах своего лица, задумчивых серых глазах и пышном русом чубе, у него был нос, которому его приятели дали, хотя и несколько преувеличенное, но не лишенное оснований определение: «носяра картофельного образца».

Правда, две последние влюбленности внушали ему некоторые надежды на их счастливое завершение, но каждая из них закончилась неожиданной посадкой его в тюрьму.

И вот, перед ним теперь сидела девушка, взглянув на которую, он позабыл обо всех предыдущих. Насколько Холмин успел рассмотреть ее, она была очень красива. Такой красавицы он еще никогда не видал. Все в ней было хорошо, начиная от спутавшейся в тюрьме прически волнистых золотых волос и кончая маленькими ступнями стройных ног в стоптанных тапочках. Особенно же хороши были ее глаза — огромные и сияющие, хотя и невыспавшиеся и покрасневшие от слез в тюрьме. Определить их цвет точно Холмин не мог; при электрическом свете они казались ему то голубыми, то светло-серыми, но он был уверен, что эти глаза прекрасны независимо от их цвета.

Она еще раз искоса посмотрела на него и он, смутившись и покраснев, спросил растерянно и нелепо:

— Ну, как вы поживаете?

— Как видите. Даже умыться нечем. На весь день дают одну кружку воды. Больше им жаль. А еще людьми называются, — сказала она, гневно сверкнув глазами.

— Я постараюсь помочь, — поторопился пообещать Холмин, но в конце фразы запнулся, вспомнив, что он, все-таки, заключенный и вряд ли сможет найти возможности для помощи ей.

Девушка отрицательно покачала головой и на ее лице появилась гримаса отвращения и брезгливости.

— Ах, не нужно мне вашей помощи. Ваши товарищи уже обещали мне ее, но требуют за это слишком большого… то-есть невыполнимого… одолжения. Вы, энкаведисты, неспособны помогать бескорыстно.

— Но я совсем не такой, как они, — вырвалось у Холмина.

— Все энкаведисты одинаковы. И вы не лучше.

— Откуда у вас такая уверенность? Ведь вы же меня не знаете, — возмутился он.

— А разве вы не энкаведист? — спросила она.

— Да… То-есть, нет… До некоторой степени, — попробовал объяснить он, но это объяснение получилось у него слишком бестолковым.

Пожав плечами, она насмешливо улыбнулась.

— Энкаведист до некоторой степени? В первый раз слышу о таких. Это что-то новенькое.

Холмин хотел рассердиться и не смог. Она так ему правилась, что сердиться на нее было невозможно. Он с радостью рассказал бы ей правду о себе, но, вспомнив о навязанных ему Бадмаевым обязанностях, подавил свое желание и попытался перевести разговор на «деловую» тему:

— Глядя на вас я никак не могу поверить, что вы… — он остановился подыскивая подходящее слово.