Марлен Хаусхофер - Стена

• Название: Стена
• Автор: Марлен Хаусхофер
• Жанр: Современная проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-85976-043-4

Марлен Хаусхофер (1920–1970) по праву принадлежит одно из ведущих мест в литературе послевоенной Австрии. Русским читателям ее творчество до настоящего времени было практически неизвестно. Главные произведения М. Хаусхофер — повесть «Приключения кота Бартля» (1964), романы «Потайная дверь» (1957), «Мансарда» (1969). Вершина творчества писательницы — роман-антиутопия «Стена» (1963), записки безымянной женщины, продолжающей жить после конца света, был удостоен премии имени Артура Шницлера.

---

Очень похудела. Иногда с удивлением разглядываю себя в зеркальце Луизы. Волосы очень отросли, я коротко обрезала их маникюрными ножницами. Они стали гладкими и выгорели на солнце. Лицо худое и загорелое, а плечи угловатые, как у подростка.

Руки, постоянно покрытые пузырями и мозолями, стали моим главным орудием. Колец я давно не ношу. Кто же станет украшать инструмент золотыми кольцами! То, что я делала это прежде, казалось смешным и абсурдным. Странно, но я выглядела моложе, чем когда вела беззаботную городскую жизнь. Женственность сорокалетней дамы я утратила вместе с кудряшками, вторым подбородком и округлыми бедрами. Одновременно перестала ощущать себя женщиной. Так решило мое тело, более сообразительное, чем я: женские проблемы оно свело до минимума. Так что свободно можно было забыть, что я — женщина. Иногда я была ребенком, собирающим землянику, потом — пилящим дрова юношей, а сидя на скамейке с Жемчужиной на тощих коленях и глядя на заходящее солнце — очень старым, бесполым существом. Сегодня странное обаяние той поры исчезло без следа. Я по-прежнему худа, но стала мускулистой, а лицо испещрили крохотные морщинки. Я не отталкивающа, но и не симпатична, похожа скорее на дерево, чем на человека, на жилистый коричневый ствол, изо всех сил цепляющийся за жизнь.

Думая сегодня о женщине, какой я была когда-то, о женщине с небольшим двойным подбородком и отчаянно молодящейся, я не испытываю особой симпатии. Однако не собираюсь и судить ее слишком строго. Ведь у нее никогда не было возможности вести разумную жизнь. В молодости она, сама того не сознавая, взвалила на себя неподъемный груз семьи и с тех пор постоянно жила под гнетом обязанностей и забот. Вырваться смогла бы разве героиня, а она ни в коем случае героиней не была, просто измученная, задерганная женщина небольшого ума, живущая к тому же в мире жутком, чуждом и враждебном для женщин. Кое о чем она кое-что знала, а о многом вообще ничего, в общем и целом в голове у нее был страшный кавардак. Этого как раз хватало для общества, в котором она жила, такого же безрассудного и издерганного, как она сама. В ее пользу говорит, однако, что она постоянно чувствовала смутное недовольство и знала, что всего этого совершенно недостаточно.

Я два с половиной года страдала от того, что эта женщина была столь плохо подготовлена к практической жизни. Я и сегодня не умею как следует забить гвоздь, а при мысли о двери, которую собираюсь пробить для Беллы, меня дрожь пробирает. Разумеется, никто никогда не предполагал, что мне понадобится пробивать двери. Но я вообще почти ничего не знаю, не знаю даже, как называются цветы на полянке у ручья. На уроках ботаники я изучала их по книгам и рисункам и позабыла, как все, чего себе не представляла. Я годами решала уравнения с логарифмами, не представляя, чтó они такое и зачем нужны. Мне легко давались иностранные языки, но говорить на них никогда не приходилось, а грамматику и правописание я позабыла. Не знаю, когда жил Карл IV, и не знаю наверняка, где расположены Антильские острова и кто там живет. При этом я всегда хорошо училась. Не знаю, вероятно, что-то не в порядке с нашей школой. Люди другого мира сочтут меня воплощенным слабоумием наших дней. Полагаю, однако, что большинство моих знакомых ничуть не лучше.

Ликвидировать пробелы в образовании не удастся никогда. Даже если и доведется когда-нибудь отыскать многочисленные книги, хранящиеся в мертвых домах, я не буду более в состоянии запомнить прочитанное. При рождении у меня был шанс, но ни родители, ни учителя не смогли реализовать его, сама я тоже оказалась к этому неспособной. Теперь же слишком поздно. Я умру, так и не использовав своих шансов. В первой жизни была дилетанткой, да и здесь, в лесу, то же самое. Мой единственный учитель так же малообразован и ничего не знает, это ведь я сама.

Уже несколько дней, как до меня дошло: я все-таки надеюсь, что кто-нибудь прочтет эти записки. Не знаю, почему мне этого хочется, да и не все ли равно. Но сердце бьется быстрее, когда представляю себе: человеческие глаза скользят по этим строчкам, человеческие руки листают страницы. Все же гораздо вероятнее, что записки съедят мыши. В лесу ведь столько мышей! Если бы не было Кошки, они давно кишмя кишели бы в доме. Но рано или поздно Кошки не станет, тогда мыши сожрут мои припасы, а потом и всю бумагу до последнего клочка. Очень может быть, что исписанную бумагу они любят так же, как чистую. Может, от карандаша их стошнит, я же не знаю, ядовитый он или нет. Очень странно писать для мышей. Иногда просто заставляю себя думать, что пишу для людей, тогда все же немного легче.

В августе установилась хорошая погода. Я решила на будущий год подождать с сеном, и это, как время показало, было правильным. Вспомнила, что, возвращаясь однажды с охоты, набрела на заросли малины. Малинник был в добром часе ходьбы от дома, но при мысли о сладком я тогда была готова идти хоть два часа. Мне всегда говорили, что малинники — любимейшее место гадюк, поэтому я оставила Лукса дома. Он очень неохотно повиновался и уныло отправился домой. Поверх башмаков натянула старые кожаные гамаши егеря, они мне выше колен и очень мешали ходить. Само собой, ни единой гадюки я в малиннике не видела. Нынче вообще о них не думаю. Или здесь очень мало змей, или они меня избегают. Видимо, я кажусь им такой же опасной, как они мне.

Малина как раз поспела, я набрала с верхом большое ведро и притащила его домой. Сахара у меня не было, варенья не сварить, и ягоды пришлось тут же съесть. Я ходила по малину каждые два дня. Сплошное наслаждение, я упивалась сладким соком. Припекало, меня окутывал и пьянил аромат солнца и подсыхающих спелых ягод. Было жаль, что со мной нет Лукса. Разгибая иногда усталую спину и потягиваясь, я вспоминала, что совсем одна. Это был не страх, скорее беспокойство. В малиннике, наедине с колючими кустами, пчелами, осами и мухами, я до конца поняла, что значит для меня Лукс. Тогда я не могла представить жизни без него. Но в малинник никогда его не брала. Меня все преследовала мысль о гадюках. Не могла я подвергать Лукса такой опасности только потому, что чувствовала себя в его присутствии уютнее.

Уже много позже, в альпийских лугах, я действительно видела гадюку. Она грелась на солнце, лежа на камнях. Змей с тех пор больше не боюсь. Гадюка была очень красива, и, глядя как она лежит, отдаваясь ласке солнца, я прониклась уверенностью, что она и не думает кусать меня. Ей это и в голову не пришло, она хотела одного — лежать на белых камнях, купаясь в тепле и солнечном свете. Все-таки хорошо, что Лукса со мной не было. Впрочем, не думаю, что он рискнул бы подойти к змее. Никогда не видела, чтобы он нападал на змею или ящерицу. На мышей охотился иногда, но в этих каменистых местах ему редко удавалось поймать мышку.

Малину я собирала десять дней. Я разленилась, посиживала себе на скамейке и клала в рот по ягодке. Удивлялась, как сама не превратилась еще в малину. Тут вдруг все и кончилось. Нет, плохо мне не стало, просто больше не хотелось сладкого, не хотелось малины. Последние два ведра ягод я отжала через тряпку, разлила сок по бутылкам и опустила их в колодец: там вода и летом холодна как лед. Как ни сладки ягоды — сок на вкус кисловат, но освежает; жаль, что долго он не хранится. Я правда, и не пыталась, но без сахара сок, чего доброго, забродил бы и в колодце. Герметических крышек у меня не было, стало быть, закатать ягоды я тоже не могла. Тоска по сладкому на время отпустила и несколько месяцев не слишком меня донимала. А сейчас вообще прошла. Оказывается, можно прожить и без сахара.

Когда я в последний раз была в малиннике, сильно припекало. Ни облачка на тяжелом, как свинец, небе, парной воздух буквально давил на кусты. Две недели не было дождя, нужно ждать грозы. До сих пор сильные грозы обходили меня стороной, но я все же побаивалась, зная, как они бушуют в горах. Жизнь была достаточно тяжкой и трудной и без стихийных бедствий.

Около четырех над елями неожиданно встала черная стена туч. Не набрав полного ведра, я решила отправиться восвояси. Все время надоедали осы и мухи, они вились над головой и жужжали злобно и ядовито. К тому же в малиннике водились шершни; до сих пор они держались поодаль, однако сегодня тоже надоедали, мелькали в воздухе, как золотистые челноки. Как ни красивы шершни, все же разумнее оставить малинник им.

Осы некоторое время преследовали меня и в лесу, они отвязались от моих ягод только там. Жар стоял под елями и буками, как под большим зеленым колоколом. Стена туч угрожающе надвигалась, солнце скрыла пелена. Остаток пути я чуть не бежала. Хотелось одного: загнать в хлев Беллу и запереться в доме.

Меня встретил скулящий Лукс, он озабоченно и беспокойно поглядывал на небо. Чуял надвигающуюся грозу. Тут же притрусила Белла, напилась у колодца и послушно отправилась в хлев. Весь день ее мучили мухи и слепни, видно, возвращение в хлев ее обрадовало. Я подоила корову, закрыла ставни и заперла дверь на ключ: одна щеколда казалась мне ненадежной защитой от бури.