Мария Нуровская - Танго втроем

• Название: Танго втроем
• Автор: Мария Нуровская
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-386-05215-7

Она с детства была влюблена в театр, но и подумать не могла, что так рано покорит сцену. Знаменитый режиссер дал ей одну из главных ролей в чеховской пьесе – и не ошибся. Он не только открыл яркий талант, но и встретил новую любовь. Ради нее, молодой актрисы и своей ученицы, он ушел из семьи.

Терзаясь чувством вины, Она затевает опасную игру – приглашает бывшую супругу своего мужа, давно покинувшую театр, сыграть в новой постановке. Она мечтает вернуть ей смысл жизни, но не замечает, как стирается граница между сценой и действительностью. Театральные страсти кипят уже не только на подмостках, и это никому не сойдет с рук…

---

Дочь. Так впервые в наших разговорах появилась тема его семьи. Я знала, что его жена в прошлом была актрисой, которая отказалась от своей карьеры ради воспитания детей. Их было двое – дочь, та, что моего возраста, и сын, младше ее на несколько лет. Зигмунд его страшно любил. Вслух никогда не говорил об этом, но это чувствовалось. А еще до меня постоянно доходили сплетни о его новых любовницах. В театральном училище даже кружила поговорка: «Берегись, не залети, когда Кмита на пути». Но тогда меня это так больно не ранило. Все изменилось в тот день, когда я вошла в гримерку и увидела его водолазку на подлокотнике кресла…

* * *

Каждый раз, когда врач входит в мой бокс – у палаты, где я лежу, одна стена стеклянная (после того как меня сюда перевезли из операционной, я успела немного оглядеться, прежде чем окончательно уйти в себя), – сердце у меня замирает: боюсь разоблачения – вдруг откроется, что я притворяюсь, будто нахожусь в беспамятстве?..

Так же я когда-то боялась, что Зигмунду откроются истинные причины моего плохого настроения и он от меня отвернется. Для меня не было секретом, что многие мои однокурсницы были в него влюблены, ведь он был известный актер и преподаватель, а кроме того, умел заморочить голову женщинам и нравился им как мужчина. Даже очень. Злые языки называли его главным героем-любовником в польском кино. Как-то раз одна журналистка, собрав студенток театрального училища, устроила опрос: что они думают о Зигмунде Кмите. Так вот, самая бойкая сформулировала общее мнение:

– Он обожает женщин. Мы чувствуем себя в его присутствии просто великолепно.

И я так себя чувствовала – правда, до поры до времени. Прежде меня не волновало, что он женат. О его жене я и не думала. Тем более что это не составляло труда – к тому времени, когда я поступила в театральное, ее фамилия ни в театре, ни в кино уже не была на слуху. Я даже вспомнить ее не могла. Хотела спросить о ней у Яловецкого, но побоялась, что он все поймет… В конце концов осторожно вывела его на разговор о жене Зигмунда как об актрисе.

– Эльжбета Гурняк самую лучшую свою роль сыграла в спектакле «Мученичество и смерть Жан-Поля Марата»… Стояла на сцене в чем мать родила, как мраморное изваяние. И надо признать, статуэткой была превосходной. Ее роль не предполагала открывания рта…

– А что, у нее плохая дикция?

– Да я уж и не помню, – уклонился от ответа Яловецкий.

Вот и все, что я знала о жене Зигмунда. Не стоило воспринимать замечаний Яловецкого дословно – он слыл человеком острым на язык, щедрым на обидные суждения о тех, кого недолюбливал. Как видно, Эльжбета Гурняк не входила в круг людей, которым он симпатизировал.

А потом была наша вторая гастрольная поездка со спектаклем «Три сестры». Именно тогда наша любовь стала фактом.

– Оля, ты уверена? – спросил меня Зигмунд, глядя прямо в глаза.

– Давно. Два года как.

– Нам будет трудно.

– Можем любить друг друга втайне от всех.

Он отрицательно покачал головой:

– Нет. Я уйду из дома. Ты должна стать моей женой.

«Но ведь у тебя уже есть одна жена», – подумала я.

Мне было совсем нетрудно забыть о разнице в возрасте между нами. Зигмунд порой казался младше моих сверстников, к примеру Дарека, который в повседневной жизни был человеком довольно унылого и скучного нрава. Зигмунда он ненавидел, быть может раньше меня догадавшись о моем чувстве к «этому карлику», как он его называл. Пришел день, когда я попросила Дарека уйти. Это произошло незадолго до того, как Зигмунд занял его место. В один дождливый день Зигмунд появился на пороге моей тесноватой квартирки с одним чемоданом.

– Думаешь, мы поместимся здесь вдвоем? – спросила я.

– Разве у нас есть другой выход?

Я ничего не знала о его личной жизни, кроме того что он женат и у него двое детей. Не знала, где он живет. Есть ли у него, скажем, собака. Что он вынужден был бросить ради меня, что оставить из-за того, что это не поместилось в чемодан. Потом, когда о нас сплетничали все кому не лень, до меня дошли слухи, что он оставил жене двухэтажный таунхаус на Садыбе, забрал только машину – старенький «фольксваген». Автомобиль стоял теперь возле многоквартирного дома, где я снимала однушку. Каждое утро я высовывалась в окно – проверить, на месте ли он. Автомобиль стоял себе – может, потому, что был не очень-то презентабельной колымагой, сверху донизу забрызганной грязью. У Зигмунда обычно не находилось времени помыть машину.

«Неужели это так просто – пришел с одним чемоданом, и теперь мы вместе?» – думала я. Но на деле все оказалось не так просто, в чем мне вскоре пришлось убедиться.

Наша первая любовная сцена разыгралась в автобусе, ночью, на трассе между Варшавой и Вроцлавом. В микроавтобусе «фольксваген», тоже довольно стареньком, у которого к тому же накрылся обогреватель салона. У меня зуб на зуб не попадал, хотя на мне была куртка. Зигмунд распахнул свою и сказал:

– Иди сюда, воробышек.

Моя голова лежала у него на груди, колючий свитер покалывал щеку, но какое это имело значение, когда в такой близости от меня билось его сердце? В салоне царил полумрак, другие тоже подремывали, притулившись друг к другу, – это был лучший способ согреться. Все относились к этому как к само собой разумеющемуся. В театре все происходит в сфере чувств, и физический контакт между партнерами воспринимается иначе. Ведь постоянно приходится играть «поцелуй» или «объятия» и находиться вблизи другого тела. Актеры относятся к этому не так, как обычные люди. В обыденной жизни, если ты прижимаешься к другому человеку, это может привести к определенным последствиям, приходится объясняться. В театре такие жесты не являются чем-то особенным и проходят безнаказанно. До поры до времени, как впоследствии оказалось.

В какой-то момент почти бессознательно я протянула руку и прикоснулась к его губам. Под пальцами ощутила запекшуюся кожицу – он часто, наверно, облизывал их на ветру. Его сердце как будто затрепетало, сквозь толстый свитер до меня доносилось его участившееся биение, с минуту я вслушивалась в звук этого ритма. А потом убрала руку. Больше ничего не произошло. Но я знала, он понял, что я хотела сказать этим прикосновением. Приехав во Вроцлав, первым делом мы бросились за горячим чаем в театральный буфет. Вместе со всеми я отхлебывала обжигающий напиток, едва удерживая чашку в негнущихся от холода пальцах. Зигмунд сразу же включился в работу, давал распоряжения техперсоналу. Потом было наше представление, спектакль прошел на ура, люди аплодировали стоя. И наконец, мы оказались в гостинице. В его номер я пришла сама. Все случилось после почти шести лет нашего знакомства, если считать с того дня, когда мы впервые увиделись, вернее, когда я оказалась с ним лицом к лицу – прежде видела его только на сцене. Он сидел за столом приемной комиссии. И кажется, обратил на меня внимание.

– А тебе тогда не пришло в голову, что для амплуа этой героини у меня длинноватый нос? – спросила я. – Я даже старалась стоять перед комиссией так, чтобы это было не так заметно…

– Я сразу приметил тебя, мне показалось, ты чем-то напоминаешь Анну Шигулю[2].

– Да ведь она страшная.

– Ничего подобного. У нее очень интересное лицо.

– Так всегда говорят, когда не могут похвалить женщину за красоту, – с обидой в голосе заметила я.

– Красоты как таковой не существует, – вдруг ответил он, – просто есть лица одухотворенные и есть никакие.

А у нее какое лицо? Первое или второе?.. Она должна уже скоро появиться. Когда год за годом я отбирала у нее Зигмунда, неминуемо сближаясь с ним, она не противилась. Просто не знала о моем существовании. Положение вещей изменилось. Теперь я присутствовала рядом с ним физически, как другое тело, была его любовницей, а это было труднее скрывать. Впрочем, Зигмунд и не хотел скрывать.

– Как же так – уйдешь из дому… Что скажет твоя жена? – растерянно спрашивала я.

– Для меня теперь самое главное, что скажешь ты, – ответил он, и мне не понравился его ответ.

Я все еще не могла свыкнуться с мыслью, что он тоже любит меня и хочет быть со мной. Кроме того, не до конца отдавала себе отчет в том, какую сенсацию это вызовет в нашем кругу, несмотря на то что постоянно кто-то кого-то бросал и находил нового партнера. Разница в возрасте тоже никого не должна была шокировать – таких браков, кстати вполне удачных, было уже несколько. Но на сей раз речь шла о Зигмунде. Ни для кого не было секретом, что он изменял своей жене, но, несмотря на это, их брак продлился больше тридцати лет – когда они поженились, будучи еще студентами театральной школы, им было по восемнадцать лет. Все происходило в тех же самых декорациях… ведь меня он тоже впервые увидел здесь. Возможно, если бы я первой не подала ему знаки и не пришла к нему в номер, ничего бы не было. Удивляло, с какой легкостью он поддался мне. Правда, я не понимала, зачем он собрался уходить от жены. Ради меня? Но я совсем не требовала этого. Мне вполне хватало того, что мы были близки. Что он любит меня. Секс опьянял нас. Мы торопились навстречу друг другу, тосковали, постоянно хотели быть рядом, на расстоянии вытянутой руки.