Файона Гибсон - Одиночество вдвоем

• Название: Одиночество вдвоем
• Автор: Файона Гибсон
• Издательство: Гелеос, Рипол классик
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-8189-0342-7

Каждая молодая женщина хоть раз в жизни мечтает услышать вальс Мендельсона и пополнить ряды замужних дам. Вот и у героини лирического романа «Одиночество вдвоем» возникло желание найти спутника жизни. Только ведь хорошие экземпляры на дороге не валяются. Правда, иногда они дают объявление в газету!..

Какие сюрпризы готовит сумасшедшая любовь? Зачем на самом деле люди заводят детей? О чем можно говорить с мужчиной, когда он смотрит футбол? Ответы на эти вопросы и дельные советы о жизни вдвоем вы получите, подружившись с главной героиней новой книги Файоны Гибсон.

---

— Она забыла о нашем приезде, — говорит папа.

— Конечно, не забыла.

— Тогда дай нам взглянуть на него, — говорит мама, проходя мимо меня нетвердой походкой. — Сколько ему сейчас, три недели?

— Два месяца.

— Боже, — говорит папа. — Как это случилось?

Он ставит трехколесный велосипед на пол и направляет его к Бену.

— Спасибо, чудесный велосипед, — говорю я.

— Мы не знали, что тебе подарить, не так ли, Джек? Думали, у тебя уже все есть, — говорит мама.

Сохраняя достаточную дистанцию между собой и Беном — чтобы свести к минимуму возможную просьбу подержать его — мама садится на замшевый коврик. На ней юбка лимонного цвета с затянутыми петлями, она ее поглаживает своими паучьими пальцами и смотрит на ребенка.

— Он похож на тебя. В его возрасте ты была такой же.

Иногда мне приходит в голову мысль, что мое появление явилось следствием отвратительного поступка, совершенного моими родителями. Видимо, в линии нашего семейного древа вкралась ошибка. Какие-то нити, возможно, и связывали меня с мамой, но это, несомненно, было случайно. Достаточно посмотреть на папу, чтобы понять, от кого я происхожу: у нас тяжелые носы, рыхлость, мы тяжело опускаемся на стул, широко расставив ноги. Мама сидит, плотно соединив угловатые загорелые ноги. Ее ершистые волосы заколоты несколькими гладкими коричневыми шпильками, в аптеке несколько сот таких шпилек стоят 15 фунтов стерлингов.

— Как во Франции? — спрашиваю я.

— Ничто по сравнению с домом, конечно, — говорит папа. — В дальнюю спальню просачивается влага. Ужасный запах.

Мама что-то бормочет, закрывает желтеющими пальцами рот, чтобы не рассмеяться.

— Мы купили сыр камамбер, и, представь себе, при той сырости и духоте я пошла отрезать себе кусочек, а сыр — ее изящные плечи затряслись — превратился в малюсенький скрюченный комочек.

— Я думала, ты не ешь сыра, — напоминаю я.

Мама консультируется у Эшли, врача нетрадиционной медицины сомнительного происхождения. По его совету, ей следует исключить из своей диеты растительный белок, молочные продукты и цитрусовые фрукты. После каждого визита она покидает кабинет с невероятным количеством пестрых таблеток, предназначенных скорее для лошадей. Она приклеивает лошадиные шарики к своему лбу клейкой лентой марки «Селлотейп». Эшли говорит, что это необходимо для блокировки мозга.

— Где же еще попробовать камамбер как не во Франции… — говорит она обиженно.

— Может быть, стоит продать этот дом? — предлагаю я. — Это же такая обуза.

— Не стоит. В конечном счете это всех объединит.

Несколько лет назад мои родители ездили отдыхать на машине в Восточную Францию. Случайно в конце одной заросшей улочки их внимание привлекло ветхое массивное строение. Любой разумный человек поехал бы без промедления в Дижон и забронировал место в приличной гостинице. Однако моя мать опрометчиво заставила папу развернуться, чтобы убедиться, не пустует ли этот ужасный дом.

Англичане, владельцы недвижимости, пригласили их войти. Видимо, в состоянии изрядного подпития родителям пришла в голову бредовая идея превратить эту прогнившую старую рухлядь в прибыльный пансион. Но, протрезвев, они поспешили вернуться в Англию в городской дом с центральным отоплением в Холенд-парке. Значит, так тому и быть, решила моя мать. Однако она не учла одного: так как тот дом стоит на заросшем травой крутом склоне, в нем всегда будет сыро, до тех пор пока кто-нибудь не сроет холм.

Но это, кажется, не беспокоит моих родителей. Ветшающая недвижимость — удобный повод, чтобы лишний раз смотаться в Бургундию и обратно и убедиться, что куча шифера для новой крыши покоится на том же месте и с каждым приездом все больше покрывается мхом.

— Зато сад просто изумителен. Кстати, мы привезли тебе розмарин. Он не в машине, Кейт?

— М-м, — ворчит мама, делая глубокий вдох.

Эшли не знает, что мать курит. Он никак не может понять, почему прописанные им блокировки не оказывают очистительного действия, а его маятник тревожно вращается против часовой стрелки, когда он раскачивает его над ее легкими.

— Выйду на минуту во двор, — говорит она.

— Мам, извини, мне не следовало забывать, но это не самое лучшее время для…

Бен издает негромкий писк.

— Боже, привет! — говорит папа.

— Хочешь подержать его?

— Даже не знаю.

— Может, ты обнимешь, мам?

Но мама, поглощенная поисками зажигалки в своей украшенной кисточками сумке на ремне, идет к двери.

Бен пронзительно кричит.

— Часто он так? — Папа плюхается в кресло, втискиваясь в мягкую кожу, под которой, кроме пружин и набивки, ничего нет. Это приятнее, чем держать лопочущего младенца.

Сигаретный дым струится через открытую дверь.

— Тут какой-то сердитый мужчина стоит, — раздается голос мамы. — Все твердит: «Лэвинд-хилл, Лэвинд-хилл».

Я вспоминаю, что все еще в халате. Кладу Бена на папины колени и спешу в спальню.

— Ты надолго? — весело зовет он.

— Посади его к себе на плечи и походи туда-сюда.

— Мужчина говорит, что должен забрать тебя в половине одиннадцатого. Что ему от тебя нужно? — кричит мама.

Я выскакиваю из спальни, закидываю в сумку сменное белье для Бена:

— Извини, папа, но нам надо ехать на съемки к Элайзе.

— О чем вы тут говорите? — Мама бросила окурок на землю и раздавила ногой.

Бен недовольно выгибается, извиваясь в папиных руках.

— А ну-ка, дай мне его.

Я хватаю Бена, и вместо уютной постельки, укладываю младенца, к его разочарованию, на заднее сиденье такси.

— Еду к Элайзе. Им нужен ребенок, — быстро говорю и сажаю Бена в специальное кресло, которое пристегиваю к сиденью. Папа устраивается рядом.

— Это что, группа поддержки? — высказывает идею мама и, натужно вздыхая и изгибаясь, усаживается на переднее сиденье.

Глава 5 СВЕТСКИЙ РЕБЕНОК

Такси со скрежетом останавливается на узкой булыжной мостовой рядом с каналом, из которого пахнет, как из мусорного ведра. Мои родители вылезают из машины.

— Вот, значит, где фотографы делают свои фотографии. Никогда бы не подумал, — произнес папа.

У меня куча знакомых фотографов, но ни один из них не сотрудничает с иллюстрированными журналами. Когда журналу «Лаки» надо было опубликовать фотографию «настоящего» героя, мы вызывали фотографа из местной газеты. Это был свой человек из рекламного издательства «Черроу энд Спалдинг Эдветайзер». Небрежно одетый, он входил с видом знатока, от которого ничего не ускользнет и который из всего сумеет извлечь дополнительную прибыль. Я столкнулась с одним из таких фотографов, когда брала интервью у женщины из Хала, которая, к своему удивлению, узнала, что она была беременна, только после того, как родила ребенка.

Фотограф морщился, когда она кормила из бутылочки орущего младенца.

— Как все это ужасно, правда? — шептал он. У него было лоснящееся, овальное лицо, похожее на оливу.

Наша хозяйка сорвала целлофановую обертку с упаковки и положила бутерброды с тертым сыром на самый маленький столик.

— Итак, вы переночуете в Хале?

— Боже упаси, — сказал фотограф. — Я уезжаю ближайшим поездом, идущим в Лидс. У меня уже есть обратные билеты.

Мне это показалось намного ужаснее, чем носить ребенка полный срок, пребывая в блаженном неведении.

Из маминых ноздрей снова валит дым, она всегда усиленно накуривается перед тем, как войти в помещение. Служащая в приемной отрывает взгляд от беспорядочно разбросанных на столе вещей. Ее иссиня-черные волосы собраны в пучок дешевой пластмассовой заколкой. Пенал лежит около обернутого клейкой лентой телефона.

— Фотомодель? — отрывисто спрашивает она, черные брови взлетают вверх.

— Нет. Я здесь, чтобы…

— Вы привезли на съемки ребенка, да?

Я киваю, давая ей понять, что мы здесь не по своей воле. Она кивает головой налево, указывая на соседнее помещение. Спиной толкаю дверь и просовываю детское автомобильное кресло в просторную прохладную студию, ощущая за собой тяжелое дыхание своих родителей.

По прическе Элайзы можно понять, что съемки проходят не совсем гладко. Волосы спадают на ее встревоженное лицо.

— Грег взбешен, — шепчет она. — Держись подальше от него, пока он сам тебя не позовет.

— Это не то, что я хотел, — раздраженно говорит фотограф. — Мы говорили о другом цвете.

— Я думал, вам нужен голубой, — отвечает парень с изнуренным лицом и цветным роллером в руке.

— Я сказал бирюзовый. Бледноватый, не очень яркий, водянисто-бирюзовый цвет.

Роллер помощника падает на пол.

— Он покрасил бухту не в тот цвет, — шепчет Элайза. — Грег недоволен. — Она держит утюг и платье из тонкой ткани бледно-розового цвета.