Теодор Драйзер - Гений

• Название: Гений
• Автор: Теодор Драйзер
• Жанр: Роман

Роман крупнейшего американского писателя Т. Драйзера (1871–1945) о судьбе одаренной личности, живописца в Америке конца прошлого столетия, о творческих и нравственных исканиях героя.

---

— Нет, Анджела, вовсе этим не кончится, — говорил он ей в таких случаях. — Ну, полно плакать. Мы будем с тобой счастливы. Я всегда буду любить тебя нисколько не меньше, чем сейчас. И ты будешь любить меня. Разве этого недостаточно? Ну, перестань, развеселись! Не будь такой пессимисткой. Перестань, Анджела! Пожалуйста, прошу тебя!

Анджела снова оживлялась. И опять на нее нападали тоска и страх. Это стало обычным явлением, и такой припадок мог разразиться совершенно неожиданно, подобно летней грозе.

Анджела пыталась обмануть себя, поверить, что в Юджине говорит не только жалость, а и более сильное чувство. Но теперь когда она обнаружила эти письма, иллюзии ее рассеялись. Письма подтвердили ее подозрение, что Юджина привязывает к ней только жалость, и снова на нее нахлынуло то ощущение трагического разочарования и отчаяния, которое так часто овладевало ею. И надо же, чтобы это случилось как раз в такое время, когда Юджин особенно нуждался в ее внимании, заботливости, нежности, когда он находился в таком удрученном состоянии. Начать с ним ссору сейчас, выйти из себя, впасть в ярость и заставить его утешать ее — было опасно. Не такое у него было душевное состояние. Подобная сцена не пройдет ему даром.

Юджина тянуло к жизнерадостным, беззаботным людям, общение с которыми позволило бы ему забыться, исцелило бы его. Он нередко заходил к Норме Уитмор, к Айседоре Крейн, с успехом выступавшей на сцене, к Гедде Андерсон, которая, хоть и была натурщицей, но обладала обаятельным умом и неистощимой веселостью, а порой и к Мириэм Финч. Мириэм была довольна, что Юджин приходит один. Это давало ей оружие против Анджелы, и она отнюдь не склонна была скрывать, что Юджин у нее бывает. Другие его приятельницы предполагали (хотя Юджин ничего им не говорил), что раз он приходит без жены, значит, не хочет, чтобы об этом было известно, и молчали. Они считали, что, женившись на Анджеле, он совершил ошибку и теперь одинок духовно и интеллектуально. Все они были очень огорчены и встревожены его болезнью. Как обидно, думали они, что здоровье подводит его именно в такой момент. Юджин пребывал в вечном страхе, как бы Анджела не проведала, что он навещает своих приятельниц. Он не хотел рассказывать ей об этом, так как она обиделась бы, что он не берет ее с собой, а вздумай он ее позвать, стала бы противиться, или попросила бы отложить посещение до другого раза, или начала бы задавать нелепые вопросы. Юджину приятно было чувствовать себя свободным и ходить куда вздумается, никому не докладываясь и не спрашиваясь. Он тосковал по своей прежней свободе, а теперь, томясь от вынужденного безделья, чувствовал себя особенно несчастным и ощущал потребность в развлечениях и непринужденной товарищеской беседе. Жизнь стала казаться ему мрачной и унылой.

В тот день, возвращаясь домой и по обыкновению терзаясь страхами из-за своего здоровья, Юджин думал найти какое-то утешение в обществе Анджелы. Он пришел в час дня — время, установленное для второго завтрака, — и, увидев, что Анджела продолжает укладывать вещи, воскликнул:

— Все еще возишься! Я вижу, ты любишь доводить дело до конца, когда за что-нибудь берешься. Настоящая маленькая труженица. Что, досталось тебе?

— Н-нет, — протянула она.

От Юджина не укрылся ее тон. Она не очень вынослива, подумал он, и эта укладка, по всей вероятности, сказалась на ее нервах. Хорошо еще, что вещей не так много, посуда, например, вся принадлежит владельцу студии. Все же Анджела, по-видимому, утомилась.

— Ты устала? — спросил он.

— Н-нет, — ответила она.

— А вид у тебя утомленный, — сказал он, обнимая ее одной рукой за талию, а другой приподнимая ей подбородок. Лицо у нее было бледное, напряженное.

— Усталость тут ни при чем, — ответила она трагическим тоном, отворачиваясь от него. — Только сердце болит. Вот здесь! — и она прижала руку к груди.

— Ну, что опять случилось? — спросил Юджин, подозревая что-то неладное, хотя он при всем желании не мог бы догадаться, в чем дело. — У тебя что-то с сердцем?

— Нет, не с сердцем, — ответила она. — У меня душа болит… Впрочем, какое это имеет для тебя значение.

— Что-нибудь случилось, дорогая? — настаивал он, так как ему было жаль ее. Повышенная чувствительность Анджелы всегда волновала его. Может быть, это игра, а может, и нет. Может быть, у нее настоящее горе, а может быть, она сама его выдумала. Но так или иначе ей от этого не легче.

— Ну, так как же, Анджела? — повторил он. — Видно, дело не только в усталости. А не лучше ли бросить работу и пойти куда-нибудь поесть? Ты немного встряхнешься.

— Нет, я не в состоянии есть, — ответила она. — Работу я пока оставлю и приготовлю тебе завтрак, но сама есть не стану.

— Но в чем же дело, дорогая? — не переставал допрашивать Юджин. — Я вижу, что-то случилось. Но что именно? Либо ты устала и больна, либо что-то стряслось. Может быть, я в чем-либо виноват? Посмотри на меня. Я, да?

Анджела отворачивалась от него и не поднимала глаз. Она не знала, с чего начать, но ей хотелось заставить его мучиться — так же, как мучилась она сама. Он должен почувствовать свою вину, думала она; если в нем осталась хоть капля стыда, хоть капля жалости, он поймет, как он перед нею виноват. Сейчас, когда она узнала о его позорном прошлом, ее положение просто ужасно. Некому ее любить, и не к кому ей обратиться, — так круто изменилась вся ее жизнь. Ведь она теперь не та, что была раньше, она человек другого мира, особа с положением. Для своей семьи она уже чужая. Дни, проведенные с Юджином — в Нью-Йорке, Париже и Лондоне, да и до замужества — в Чикаго и Блэквуде, совершенно изменили ее взгляды на жизнь. От прежних ее воззрений, как ей представлялось, не осталось и следа, теперь оказаться совсем покинутой, открыть, что тебя не любят по-настоящему и никогда в сущности не любили, что с тобой только играли, что ты была лишь куклой, забавой, — это было ужасно!

— О боже! — вырвалось у нее каким-то криком. — Я не знаю, что мне делать! Я не знаю, что сказать! Я не знаю, что думать! Если б только я знала, как отнестись к этому!

— Но в чем же дело? — взмолился, наконец, Юджин, отпуская ее. Теперь он думал не только о ней, но и о себе. Под действием этой пытки нервы у него напряглись до последней степени, голову как будто тисками сдавило. Руки дрожали. Раньше, когда он был здоров и нервы были в порядке, он обращал на такие сцены мало внимания. Но теперь, при его болезненном состоянии, когда его собственное сердце, как ему казалось, шалило, а нервы расстраивались из-за малейшего пустяка, это было выше его сил.

— Почему ты молчишь? — настаивал он. — Ты знаешь, что я этого не выношу. А тем более в моем состоянии. Что случилось? Зачем эта сцена? Скажешь ты мне или нет?

— Вот! — сказала Анджела, указывая пальцем на коробку с письмами, которую она поставила на подоконник. Она знала, что, увидев их, он сейчас же вспомнит и все поймет.

Юджин посмотрел в указанном направлении. Он сразу узнал коробку. Растерянно он взял ее с окна, — это был удар прямо в лицо, и он встретил его безоружным. В памяти воскресли его отношения с Руби и с Кристиной, но уже не в том свете, в каком он их видел в свое время, а в том, в каком они могли представиться Анджеле. Что она о нем думает? Ведь он не переставал уверять ее в своей любви, не переставал говорить, что вполне счастлив и доволен жизнью с ней, что его нисколько не интересуют другие женщины, которые, как было известно Анджеле, весьма им интересовались и вызывали в ней безумную ревность, что он всегда любил только ее и никого, кроме нее. И вдруг откуда-то выплывают на свет эти письма, выдавая всю ложь его уверений и клятв, выставляя его тем трусом, подлецом и нравственным вором, каким он сам себя сознавал. Теперь, когда вышел наружу так долго спасавший его обман, когда нельзя было больше играть на неведении Анджелы, когда перед лицом неопровержимых доказательств с полной ясностью выступило его поведение, он беспомощно оглядывался, весь охваченный нервной дрожью, голова у него разламывалась от боли, — ему действительно не под силу были сейчас такие объяснения.

И вот Анджела плачет. Она отошла от него и, прислонившись к камину, разрыдалась так, что, казалось, сердце ее должно разорваться. В этих рыданиях слышалось неподдельное горе, это были звуки, говорившие о чувстве невозвратимой утраты, безнадежности, отчаянии. Юджин не сводил глаз с коробки, спрашивая себя, как он мог быть таким ослом, чтобы оставить письма в сундуке, и зачем он вообще хранил их.

— Мне, конечно, нечего сказать, — проговорил он наконец, медленно подходя к Анджеле.

Сказать ему, правда, было нечего. Но ему было мучительно жаль ее — и жаль себя.

— Ты все прочла? — с любопытством спросил он.

Она утвердительно кивнула головой.

— Собственно говоря, Кристину Чэннинг я не так уж и любил, — небрежным тоном заметил он.